Геннадий Пациенко - Кольцевая дорога (сборник)

На последнем занятии в строительном училище шел разговор о предстоящей практике. Вел его сам директор, Виктор Петрович Сергин. Были в классе и завуч Евгений Долгановский, и мастер штукатурной группы Юрий Щербаков.

Жившие когда-то в одной деревне Игорь Божков и Антон Камышкин сидели рядом. Началась беседа давно, явно затягивалась, и Игорю Божкову больше думалось о своем.

Вспоминал он зимнее томительное ожидание в город уехавшей матери. Отдаленные гудки поездов весь день держали его в напряжении. Если спустя час после мягкого шума почтового матери не было, Игорь ждал уже вечернего пригородного. Обычно мать привозила из города самые неожиданные вещи. Однажды она купила пластинку, и Игорь мигом поставил ее на диск радиолы:

Тоска и сердечность заворожили занесенный снегом дом. Песня напомнила Игорю старинную цветную открытку, которую нашел он в книге: в летнем предвечерье возвращается откуда-то на пустом тарантасе кучер, вероятно отвозивший хозяев. Он задумчиво слушает бренчание колокольцев под дугой лошадей, проникаясь раздольем и закатной степной тишью…

Вспомнилось и как ездил мальчишкой в город.

Мать взяла его с собой — старшего из сыновей. У вокзала, торопясь в конце дня к поезду, они очутились на середине дорожного перекрестка, с двух сторон сжатые, стиснутые скрежетом шедших впритык трамваев, а за ними, почти так же впритык, напористо двигались двумя колоннами МАЗы, КрАЗы, «Запорожцы», «Жигули», «Волги»…

Пятачок асфальта, на котором стояли Игорь и мать, показался им уходящей из-под ног кочкой. Если бы они решились покинуть ее, оба попали бы под колеса.

Они стояли и ждали, оглушенные чадящей вереницей автомобилей. После Игорь ощутил тошноту и озноб, долго лежал на вокзальной скамье. Надышавшись пылью и выхлопными газами, он выглядел бледным, измученным.

Оттого и беспокоился обостренно, по-детски за мать, когда уезжала в город: как бы не случилось чего недоброго.

С нетерпением поджидал он всякий раз ее со станции, держась обычно вблизи дома.

Весело горел над деревней месяц, когда наконец возникали в отдалении голоса. Игорь различал среди них материнский и радостно бежал навстречу.

Немало минуло времени с тех зимних ожиданий, а помнятся и тревожат они Игоря Божкова и поныне.

И город, тот самый, куда ездила мать, для него сделался сейчас столь же близким, как и родное селение. Он стал даже чем-то дороже, вероятно тем, что в нем подружился Игорь с девушкой, о которой думал сейчас с таким же трепетом и волнением, с каким думал в детстве о матери.

И, удивляясь, пугался даже этой одинаковости отношений, этого чувства беспокойства за свою мать и знакомую девушку.

Вот и сейчас, сидя в учебном классе, думал он о них: о матери, представавшей ему в зимнем, далеком теперь уже прошлом детстве, и о Миле, летом кончавшей школу, а теперь ждущей его неподалеку от того перехода, где когда-то пропускал он машинный поток.

Сквозь открытую форточку в класс проникали запахи молодого тополя и березы. Игорь Божков уже запомнил эту волнующую в жизни примету: перед щедрым началом лета обострялся запах молодой листвы и зелени, отчего кружилась голова и хотелось сделать что-то очень хорошее. Затихали огорчения, мелели неудачи, и мир представлялся голубым и счастливым. Таким виделся он и сегодня — накануне практики.

Быстрее бы вырваться и бежать к Миле, которая должна ждать его неподалеку от училища. А то рассердится и уйдет. Время еще было, только бы не задержал, не погасил и не отнял бы эти минуты ее отец — директор училища Виктор Петрович Сергин. Как нарочно, затягивал он разговор о летней практике, неторопливо расхаживал по учебной комнате. Заложив за борт пиджака руку, Сергин поучительно рассуждал:

— По преданию, в древней Спарте существовал обычай. Когда малышу исполнялся год, для него раскладывали на полу различные вещи и вели затем в комнату, наблюдая, к чему он притронется. Если касался серпа — быть ему хлеборобом, силился поднять меч — суждено стать воином, ну а если хватался за молоток, верили — выучится на ремесленника…

— А кельмы там не было? — раздался с последнего ряда басовитый голос старосты Вальки Павлихина.

Оживленный смешок всколыхнул ребят. Рассмеялись не одни они, а и сам директор, и завуч, и молодой мастер Юрий Щербаков, сидевший здесь же, — кельмой звался штукатурный мастерок. Вопрос Павлихина, несомненно, был с подковыркой: по убеждению Вальки, не найти худшей работы, нежели штукатурная, где только и знаешь, что без конца бросаешь да лепишь по стенам. И выпадала она, считал Валька, тем, кто не нашел себе лучшей доли, кроме как пойти в строительное училище. Валька не скрывал, что поступил в училище без охоты, и был уверен, что с тем же настроем оказались в ПТУ и другие ребята.

— Вероятно, имели греки и кельму, — рассудил Сергии. — Инструмент как-никак древний, им возводили здания сотни, а то и тысячи лет назад. Вполне допустимо, что в древней Спарте, в числе прочих предметов, малышу клали для знакомства и кельму.

— И хватался он за нее?

— А почему бы и нет? Разве вы сами, Павлихин, не тянетесь часто к тому, что вам нравится?

— В основном к девочкам, — сострил неуклюже Валька.

И Сергин умолк в осудительной тишине. Юрий Щербаков даже поднялся, с укоризной оглядывая своих подопечных и словно бы ожидая поддержки. Павлихина, с его привычными домоганиями и вопросами, отнимавшими время и у товарищей, и у преподавателей, и в особенности сегодня, когда Игорь Божков сидел как на иголках, самые смелые из ребят, случалось, одергивали. Игорь и теперь возмутился первым, шепотом бросив старосте: что-де хватит валять дурака. Многие из ребят поддержали, но староста и бровью не повел — никто не запретит человеку спрашивать, если непонятно.

— Тогда как же получается, — с показной наивностью продолжал Валька, грузно и нехотя встав, тем самым подчеркивая серьезность своего вопроса, — вот нам говорили, что в те древние времена для греков все строили рабы, так зачем же им показывать малышу кельму, если все равно ею не пользоваться?

И ребята, и преподаватели быстро усекли Валькины намерения: хотелось ему беседу о предстоящей практике обратить в словесный поединок, чтобы показать, какой он бедовый и смелый. Сергин спокойно сказал:

— Садитесь, Павлихин. Я ваш вопрос понял, постараюсь ответить на него. Профессий на земле появилось столько, что вряд ли кто и знает их точную цифру. И найти среди них свою, единственную, довольно непросто. Но есть профессии основные, наиболее важные, необходимые, без которых людям не обойтись. В их числе и строительные. Выбирая дело, человек познает себя. Специальность иногда приобретается путем «проб» и «ошибок». Не удивляйтесь, Валентин, это естественно. Возможно, что кроме основной специальности вам приглянется на практике и другая, постараемся помочь приобрести и ее. Однако экзамен каждому придется держать по тому делу, которому он учился. Просил бы об этом помнить.

«Ну хватит же, хватит! — хотелось крикнуть Игорю. — Все, собственно, ясно!»

Терпение Игоря Божкова было на пределе. Директор говорил обычное, то, что они слышали от него перед каждой практикой.

Сказать по совести, Игорь подозревал, что и сосед его, Антон, слушая беседу, в эту минуту думает не о практике, а о шустрой и кареглазой, оставшейся после школы дома Светке Сапожниковой, не замечавшей застенчивое ухаживание смуглого молчуна Антона Камышкина, с которым ходила в школу. Антон упрямо надеялся на дружбу со Светкой, но говорить об этом не рисковал даже со своим другом Божковым.

Директор умел держаться и разговаривать и как отец, и как старший товарищ, которому хотелось и подражать и верить. Завуч Евгений Григорьевич Долгановский и мастер Юрий Щербаков слушали директора с не меньшим вниманием, нежели пэтэушники. Долгановский легонько постукивал по столу сухими костистыми пальцами, Щербаков же простодушно смотрел на тщательно выбритое, худощавое и оттого строговатое с виду директорское лицо и время от времени что-то записывал.

Но вот перешел Сергин к главному, и Игорь оживился, угадав близкий конец беседы. Только не полез бы никто к директору с вопросом.

— Вам предстоит отделывать не простой жилой дом, а в определенном смысле памятник архитектуры. В его вестибюле вы найдете красочные витражи, оригинально облицованные под березу двери, обновленные шахматные полы, глядя на которые невольно захочется вытереть ноги. Пусть и ваша работа вызывает такое же удивление, делайте все красиво и прочно. Помните, красота воспитывает благородство…