Зигмунд Скуинь - Кровать с золотой ножкой

О ту пору, когда всех нас, в большей или меньшей степени породненных с племенем Вэягалов, ошарашила весть, что нашлось-таки золото Ноаса, из-под спуда равнодушия забили ключи семейных преданий, из поколения в поколение передававшихся бабушками, ну и отчасти дедушками. Давние, баснословные, дымкой лет окутанные события обретали осязаемость реальности, легендами овеянные и будто воскресшие жизни волновали умы и сердца. Пробудился интерес к делам и свершениям Вэягалов минувших веков. Спешно восстанавливались прерванные родственные связи — двоюродные, троюродные братья разыскивали двоюродных и троюродных сестер, дядья по отцу — теток по матери. В поздний вечерний час незнакомый голос в телефонной трубке начинал вдруг выяснять: а из каких вы, простите, Вэягалов, из тех, что жили когда-то в Ильгуциемсе, или тех, что позже перебрались в Видземе?

Примерно год спустя после достославной смерти Паулиса Вэягала, погибшего в ратоборстве с молнией, шарахнувшей по крыше Крепости и по стволам сразу пяти деревьев на усадьбе, снялся с якоря и брат его, Петерис, в противоположность Паулису малоприметный и замкнутый смиренник. Смерть Петериса, как и вся его жизнь, ничем особенно не примечательны. Точильщик консервного цеха, до последней минуты скрывавший от всех расстройство мочеиспускания, свалился от уремии, и тогда уж ничего иного не оставалось, как скрестить на груди покойного его распухшие руки. Но похороны Петериса вылились в событие грандиозное. Пробудившийся дух общности творил чудеса. Из Риги прикатили семь «Жигулей», две «Волги» и два заказных автобуса. На похороны сородича съехались не только дальние и близкие, за житейской суетой отдалившиеся Вэягалы, но и такие, кому еще ни разу в этом мире не доводилось пожать друг другу руки. Крепость к тому времени опять была под крышей, и поминки взялся справить отец пятерых дочерей Виестур Вэягал. Когда на другой день колхозный агроном спросил Виестура о его самочувствии, тот ответил, что съезд родственников прошел нормально, да вот собака, многолюдством перепуганная, как сбежала, поскуливая, со двора, так до сих пор не объявилась.

Главные заслуги по части вэягаловедения и сплочения многочисленной родни принадлежат Скайдрите Вэягал, дочери Паулиса, в продолжение нескольких лет известной как Скайдрите Пшенепшинская, пока она не подала в суд заявление с просьбой расторгнуть брак и восстановить девичью фамилию, к которой вдруг воспылала любовью. По мере приближения к пенсионному возрасту увлеченность ее становилась сильней. Работа в аптечном киоске при больнице казалась слишком однообразной и прозаичной. Вдохновение и творческий порыв душа находила в пожелтевших архивных документах и книгах, в них Скайдрите выискивала дотоле неведомые тайны рода Вэягалов. Свободное время она проводила, навещая родовые гнезда Вэягалов. Всю Латвию исколесила: летом бродила малохожеными тропами, осенью месила грязь проселков, зимой пробиралась через сугробы — все лишь затем, чтобы подтвердить, проверить какие-то смутные предположения, разыскать какого-нибудь еще неизвестного, вольного могиканина из рода Вэягалов. Из клубка перепутанных судеб, отсветов давно угасших жизней по узелку, по ниточке, в комнате Скандри- те на стене возникал труд ее жизни — родовое древо Вэягалов, или, как сама она выражалась, родословная роспись.

Самым давним из обнаруженных предков Ноаса и Августа вековые книги шведских времен называют некоего Тениса из «Welije galle», что в окрестностях озера Буртниек. То ли так назывался хутор, то ли оконечность озера, где дули буйные ветры, сейчас трудно сказать. Последнее толкование вполне допустимо, поскольку в этом маловразумительном многоязычном написании первое слово напоминает латышское «вэйш», или ветер, а второе — «галс», или конец, оконечность. Как бы то ни было, всю семью унесла моровая язва, в живых остался лишь последышек Ансис. Три дня и три ночи Ансис просидел на придорожном дубу в ожидании живой души. На четвертый день случилось мимо проезжать ткачу из Пиебалги, тот поначалу до смерти перепугался, приняв Ансиса за исчадие черной чумы. Но поскольку Ансис мечен был метой, свойственной роду Вэягалов — желто-соломенными косами, — ткач посадил его в свою повозку.

В Пиебалге Ансис и вырос, превратился в статного молодца, обрел славу отменного столяра и токаря, ткацкие станы, самопрялки его выделки славились в ближних и дальних пределах.

А Пиебалга той поры место своеобычное. Тамошний люд по городам и весям развозит льняные холсты и полотна своего рукоделия, заодно приглядывается ко всему новому, перенимает все лучшее. Первыми в Лифляндии картошку повадились выращивать, первыми дымоходы в курных избах своих наладили. И зародившееся в далекой Богемии и Моравии учение гернгутеров пиебалгжане быстро на себе примерили, и оно пришлось им по душе. Пастор в кирхе лишь о том печется, как бы побольше урвать со своих прихожан, божий храм стал местом поношений и разносов. Отцы же проповедники братской общины на сходках в молельнях силы множат в измотанных чужеземцами душах, призывают к жизни праведной, благопристойной. Ансису в этом деле нравится кое-что другое — встречи с братьями ближних и не ближних общин, возвышенные беседы, духа укрепленье.

По обычаю братской общины невеста Ансису досталась по жребию Розалия, дочь предводителя общины Анджа Рейнбука. Нет указаний на то, что была она нехороша собой или по возрасту для Ансиса неподходяща. Правда, в доносах, от тех времен сохранившихся, говорится, будто Андж Рейнбук на собраниях дерзал с самим Спасителем общаться и видеть разные видения. А Розалия-де выдавала себя за невесту Христову. Одно только ясно: Ансис сбежал в город Вендеи, теперешний Цесис. И сбежал неженатым, ибо вскоре после появления в том городе Ансиса Вэягала трижды оглашали в церкви и на второй день троицы обручили с Анной с хутора «Леясшкерсты». То был первый случай, когда прозвище по местности — Вэягалы, — что бы оно ни значило, всплыло на правах фамилии.

О тех стародавних событиях можно было бы не вспоминать, не служи они наглядным доказательством того, что отложилось в генах Вэягалов и что правило дальнейшими судьбами рода, в известной мере способствуя тому, чтобы Ноас подхватывал концы всяких новшеств, чтобы Август, разделившийся надвое, дом покрыл одной крышей, чтобы Эдвард Уэнглл стал стрелочником на магистральных путях мира, а Виестур Вэягал поднял ружье на тракториста, дерзнувшего проехать по озимым.

Чтобы в те времена сбежать от помещика, нужно было иметь смелость и смекалку, отчаянную и уж конечно слегка шальную голову. Для Ансиса Вэягала побег сошел удачно, в колоду его не посадили, и моченных в соленой воде розог не пришлось отведать. В годы Северной войны города Лифляндии захудали, обезлюдели, ради доброго мастерового отцы города готовы были принять на душу грех — «укрывательство и утайку крепостных людишек». Ибо, как двумя столетиями позже в зунтском трактире, за кружкой пива выскажется Паулис Вэягал: «У правды может быть сто рук и сто ног, но ей, как и человеку, не дано забраться сразу на два дерева».

Императрица Елизавета Петровна замок в Цесисе пожаловала великому канцлеру Бестужеву-Рюмину. Граф счел себя не просто владетелем замка, но всего города. Он повелел перепахать и засеять овсами все улицы в Цесисе, грозя виселицей каждому за потраву. Горожане заартачились, пошли препирательства. Четыре года Вэягал исправно платил городские подати как плотник и тележный мастер. А тут накатила беда. Графские люди сбились с ног, разыскивая Ганса Веегалла, и чуть уж было ие схватили его на засеянной овсами улице у калитки собственного дома. Вэягалу удается укрыться в коровнике. Фельдъегерь, приставив к дверям стражу, скачет за приставом. Является пристав, стражники бряцают саблями у порога.

— Выходи, отродье сатанинское, отвечай, как смел топтать овсы его сиятельства!

Ни стука, ни грюка.

— Он там, я видел, как в коровник юркнул, — твердит фельдъегерь.

И тут из хлева с диким ревом выскакивает бык. На холке камзол Вэягала, на задних ногах порты Вэягала.

Все ли так было в точности, поди теперь узнай. Но Скайдрите Вэягал, воздев пальцы, клянется, что источник абсолютно надежный. Во всяком случае, склонность к мистификации в крови у Вэягалов даже и в теперешнем поколении. Зэте Вэягал, дочь Паулиса Вэягала, к примеру, пока училась в Москве на киношного критика, вышла замуж за кубинца и уехала с ним. Куда? В Гавану, естественно, куда ж еще. Теперь Зэте Вэягал вернулась в Ригу. Проживает в районе Иманта-3. На работу в Шмерли ездит на мотоцикле. У нее растет сын Янис Вэягал — черненький, как чернослив.