Чингиз Айтматов
Белый дождь
Ветер, охлажденный в вышине каменных скал, с силой вырывается из сумрачной глубины ущелья и уносится к подножию гор. Там внизу спит аил.
Тихо кругом, в окнах гаснут огни, луна чуть заметно серебрит подернутые весенней изморозью тугие почки, готовые вот-вот лопнуть. И только ветер шуршит камышовой кровлей да собака урчит спросонья. А там, вдалеке, слышится еле уловимый шум горной реки и рокот моторов…
В темноте к окраине аила быстро приближаются две фигуры. Вот они, замедлив шаг, остановились.
— Ну, теперь я сама… спасибо, — послышался женский голос.
— Давай еще провожу, вдруг собаки покусают, — ответил мужской голос.
— Я не боюсь собак…
— Все же…
— Нет, Касымджан, ты опоздаешь на работу.
— Успею, еще есть время. — Касымджан зажег спичку. Трепещущее пламя на миг выхватило из темноты девушку, повязанную клетчатым платком, и молодого парня в кожаной спортивной куртке на «молнии» и кирзовых сапогах. — О, Саадат, еще целых два с половиной часа… — сказал он, взглянув на часы.
— Но надо, Касымджан, иди… Увидит еще кто, пойдут разговоры… Потом я очень беспокоюсь, зачем мать вызвала меня?.. Вдруг заболела?..
— Да-а, если это так, то оставлять ее одну нельзя. Но ты не печалься, что-нибудь придумаем…
Они постояли еще немного и разошлись: Саадат — домой, а Касымджан — по дороге в горы. Пройдя немного, он оглянулся.
— Если что, сообщи… Я буду ждать…
— Хорошо, — сдавленным голосом отозвалась Саадат…
Она прошла несколько шагов, остановилась и оглянулась. Касымджана уже не видно. Темно. Саадат поспешила домой. Чем ближе она подходила к дому, тем торопливее становились ее шаги. Саадат наконец не выдержала и побежала. В голове путались мысли, одна мрачней другой. Девушке чудилось, что вот сейчас она прибежит, откроет дверь и увидит в постели больную, с запавшими глазами мать. «Апа, дорогая моя, милая апа!» — силится крикнуть Саадат, но голос пропал. А вот уже и знакомая калитка. И вдруг она увидела, как навстречу ей движется какая-то тень.
— Ты, Саадат? — спросила мать.
— Апа, что случилось?
— Ты одна в такую ночь?
— Одна, — солгала Саадат.
— Что ты, бог с тобой! — всплеснула руками Сейнеп-апа. — Да можно ли…
— Нет, я на попутной бричке приехала, — вовремя сообразила Саадат.
Обнимая дочь, Сейнеп-апа заплакала:
— Истомилась… Все глаза проглядела. Уж ночь, а тебя все нет и нет. Думаю, не случилось ли чего в дороге… Собиралась уже сама идти навстречу…
— Да что с тобой, апа, ведь мы виделись на той неделе…
Саадат работает прицепщицей в тракторной бригаде и почти все лето живет на полевом стане. И всякий раз, когда она приходит домой, для Сейнеп-апа это настоящий праздник. Она так скучает, что потом ни на шаг не отходит от дочери. Они вместе растапливают очаг, хлопочут по хозяйству — одна месит тесто, другая варит мясо, Саадат доит корову, а мать стоит возле, готовит пойло. И нет конца разговорам. И в колхозе, где работает Сейнеп-апа, и в тракторной бригаде новостей много. Только когда Саадат идет к реке по воду, Сейнеп-апа стоит у калитки и провожает ее взглядом. Не верится матери, что дочь уже выросла. С таким умилением глядит Сейнеп-апа на упругие, стройные плечи Саадат. С какой легкостью несет она коромысло, придерживая его полной смуглой рукой с чеканенным серебряным браслетом, как красиво ступают ее ноги. Как размеренно дышит грудь, приподнимая оборки платья.
— Доченька, свет очей моих, пусть напасти, минуя тебя, обрушатся на мою голову! — невольно вырывается у матери.
Сегодня дочь с матерью были особенно радостны и нежны друг к другу. Саадат чувствовала, что мать не зря вызвала ее, что она должна сказать ей что-то важное. И действительно, Сейнеп-апа давно готовилась к этому разговору.
В последнее время с дочерью творилось что-то неладное. Что бы это могло означать?
Как-то ранней весной, едва сошел снег, Саадат запыхавшись прибежала домой.
— Апа, — взволнованно крикнула она с порога, — комсомольская бригада приехала!
— Какая бригада?
— Ну, не знаешь разве — комсомольская бригада из МТС! Комсомольцы на новых землях будут работать. Я сама видела, апа, как они проехали мимо мельницы на машинах и тракторах. Они везут с собой плуги и сеялки…
«Чего она так всполошилась? — недоумевала тогда Сейнеп-апа. — Ну, приехали и приехали».
А дочь продолжала с жаром выкладывать свое:
— Я знаю, апа, где они будут пахать. Совсем недалеко от нас. Токой-аке говорит, что они в этом году распашут все «Старое кочевье».
Через несколько дней Саадат попросила разрешения у матери поступить в МТС прицепщицей. Сейнеп-апа не хотелось отпускать дочь из дому, но Саадат была упряма, настаивала на своем, и скрепя сердце мать уступила.
— В этом году я буду прицепщицей, а потом нас будут учить на трактористов. Не могу же я нарушить своего слова, которое дала на комсомольском собрании.
Но эти доводы едва ли подействовали бы на мать, если б не вмешался Токой-аке — дядя Саадат.
— Не мешай молодым, им виднее, пусть идет! — посоветовал он матери.
И Саадат ушла, а мать вскоре горько раскаялась. Она видела, что Саадат теперь принадлежит не только ей, что есть другая могучая сила, которая все больше и больше овладевает ее дочерью.
Иногда ей кажется, что Саадат становится умнее ее. Не слишком ли много это для девушки? У Саадат появились свои заботы, которых не понимает она, мать. Почему Саадат, придя домой, так соскучившись по матери, чуть свет, спозаранку спешит обратно, в бригаду?
Странно. Порой Саадат серьезна, деловита, порой необыкновенно весела, поет, смеется, пристает к матери с ласками, а то вдруг затуманятся глаза, как у осиротевшего верблюжонка, сидит тихая, печальная.
— Довольна ли ты Саадат, своей работой? — украдкой спрашивала Сейнеп-апа. — Что за люди у вас там в бригаде?
— Очень довольна! — всегда отвечала Саадат и с восхищением принималась рассказывать о своих товарищах. Они приехали издалека и хорошо знают машины. А есть и такие, что сами делали их на заводе. «Вот бы и мне такой стать!» — говорила Саадат. И глаза ее загорались. В эту минуту она становилась для матери чужой и непонятной. Не замечая тревоги в глазах матери, Саадат рассказывала обо всем, что ее волновало, о комсомольском собрании, о стенгазете, где протащили лодыря-тракториста, и еще о многом, правда, не всегда понятном для Сейнеп-апа.
Напились чаю. Саадат собрала дасторкон, вымыла пиалы, поставила их на полку. Пора и спать, но Сейнеп-апа еще сидела на кошме, внимательно поглядывая на Саадат.
— Подойди-ка, доченька, ко мне, сядь, — показала она на кошму рядом с собой. — Хочу с тобой поговорить…
— Говори, апа, я слушаю…
Долго собиралась с мыслями Сейнеп-апа, не зная, а чего начать.
— Ты у меня единственная, Саадат, — сказала она, пристально глядя в лицо дочери. — Ты мне и за сына и за дочь. У меня никого, кроме тебя. Ты думаешь, мне легко одной? — На глазах матери навернулись слезы. — Только на работе и забываюсь, а приду домой… тоска сжигает душу… Где ты, что с тобой, здорова ли… Не женская у тебя работа, Саадат. Разве девушке сидеть за плугом… Оставь ты это, вернись домой… и в колхозе немало работы…
Сейнеп-апа вытерла глаза и тяжело вздохнула. Кажется, этого было достаточно, чтобы понять, что хочет она, но Саадат чувствовала, что мать не сказала главного.
— Да разве я единственная девушка у нас в полевом стане? Есть ведь и из нашего колхоза девчата. А сколько их у нас в МТС! И работают не хуже мужчин. Почему же я должна все бросить?
— А ты не равняйся с ними! — рассердилась Сейнеп-апа. — Они не одни у родителей.
Саадат обняла мать и замерла, прижав ее к груди. Не могло быть и речи, чтобы не согласиться с ней.
— Ну хорошо, апа, пусть будет по-твоему. Но разреши мне еще немного побыть там. Скоро кончится весенним сев, и тогда я вернусь. Совсем немного осталось, потерпи, апа…
Мать успокоилась. Пора и спать.
Веки начали было смыкаться, но вот послышался шорох. Сейнеп-апа открыла глаза и увидела, что Саадат встала и тихонько пробралась к окну. Голубоватый лунный свет падал на голову и плечи девушки. Саадат беспокойно оглянулась на мать, затем осторожно села на подоконник, обхватила колени руками и затихла. Видно, о чем-то думает. Руки нервно теребят косы, упавшие на грудь.
«И чего ей не спится?» — Сердце матери снова тревожно заныло.
Прильнув к стеклу, Саадат пристально смотрит в горы, где на пологих склонах время от времени вспыхивают огни тракторных фар. С упоением прислушивается она к далекому рокоту моторов. Шум то приближается, и тогда кажется, что тракторы находятся здесь, рядом, то удаляется, заставляя девушку напрягать слух.
«Слушает трактор», — догадывается Сейнеп-апа и ловит себя на том, что и сама постоянно прислушивается к этому рокоту. Ее дочь тоже работает там, на полях, и когда ее нет дома, мать находит в этом рокоте успокоение. Да, неспроста сидит дочь у окна. Сейнеп-апа понимает, что Саадат душой находится не здесь, а там, на пашне.
