– Хороша! – сказал Саянов о певице, когда опустился занавес.
– Чудесная женщина! – отозвался Истомин. – Не только хороша собой, но и умна, и талантлива.
– Хороша и талантлива – качества для успеха необходимые, а что касается ума, то порой для хорошенькой женщины и особенно актрисы – это лишнее бремя, – заметил, выходя из зала, Саянов.
– Ум хорошенькой женщине, товарищ капитан-лейтенант, не может быть помехой, – возразил Истомин, – Что касается Людмилы Георгиевны, так она к тому же еще и врач.
– Как это, врач?
– Очень просто, врач нашей санчасти. Не вздумайте заболеть, бесполезно! – пошутил он, любуясь перемене, которая произошла в Саянове.
В фойе Истомин, извинившись, оставил Саянова и отошел к женской компании, где была и Второва. Она приветливо улыбнулась.
Саянову показалось, что в отношениях Истомина и Второвой не все благополучно, и поэтому майор не пожелал его познакомить с ней.
Легкая обида, похожая на зависть, вдруг овладела Николаем Николаевичем, и у него пропало желание остаться на этом вечере. Он удалился в буфет, заказал себе пива, намереваясь после антракта отправиться в свой номер, но явился Истомин.
– Что же вы, товарищ майор, своих дам оставили? – полюбопытствовал Саянов не без затаенного ехидства.
– Эти дамы в моем обществе не нуждаются: у них свои дела, свои темы для бесед, и мешать им не следует, – наливая Саянову и себе пиво, спокойно отозвался Истомин.
Заметив, как выжидательно смотрит на него капитан-лейтенант, майор понял, что следует продолжить разговор о Второвой. Будто согревая ладонями бокал, он не спешил пить холодное пиво и, глядя на Саянова, добавил:
– Людмила Георгиевна – удивительная женщина, редкой красоты человек.
– Счастливый муж! – желая узнать больше, подсказал Саянов.
– Очевидно, он был счастлив…
– Где же он сейчас?
– Как и многих, его унесла война.
– А товарищ майор?… Здесь тоже, кажется, что-то непросто…
Намек Саянова возмутил Истомина, но он сдержался.
– Майор, Николай Николаевич, пока муж и отец своих детей, хотя формально давно имеет право считать себя вдовцом…
После вечера в Доме офицеров образ Второвой безотчетно преследовал Саянова. Что бы он ни делал, где бы ни находился, голос ее неумолкаемо звучал в его ушах.
В исполнении Людмилы Георгиевны с одинаковой глубиной и проникновенностью доходили до слушателей и классическое произведение и простая солдатская песня.
Мотив одной из этих песен, игривой и веселой, назойливо привязался к Саянову.
Не отличаясь музыкальными способностями, он то мычал, то насвистывал, то пытался воспроизвести голосом эту мелодию, но дальше слов:
«Раскудрявый клен зеленый, лист резной. Я влюбленный и смущенный пред тобой»…
у него ничего не получилось.
Николай Николаевич продолжал думать о близкой встрече с женой и сыном – должны же они, наконец, поторопиться: срок разрешения на въезд в Одессу заканчивается через несколько дней. Он томился одиночеством и свой досуг заполнял чтением.
Однажды в библиотеке, когда он отбирал себе книги, появилась Второва. Стоя рядом, она поинтересовалась:
– Что вы сдаете, товарищ капитан-лейтенант?
Будто весенней свежестью пахнуло на Саянова. Подавая ей томик рассказов О. Генри, он скромно заметил:
– Хоть и не новинка, но мне эти рассказы понравились.
– Благодарю вас, я с удовольствием прочту Генри.
Взглянув на капитан-лейтенанта, она передала книгу библиотекарю.
В синеве этих строгих глаз мелькнула какая-то холодная, но чарующая искорка, и от нее Саянов, казалось, застыл на месте.
Изредка встречая Второву в библиотеке, он всегда любовался этой красивой женщиной.
Но вот простуда и недуг заставили его пойти в санчасть. И в то самое время, когда он поднимался по лестнице в регистратуру, будто выскочили откуда-то слова Истомина: «Не вздумайте заболеть!» Саянов даже остановился: «В самом деле, как она может расценить мое появление?».
– Тридцать девять и пять! – удивилась медсестра в процедурной. – Зачем вы пришли, товарищ капитан-лейтенант? Надо было вызвать врача на дом.
И она проводила Саянова на прием вне очереди.
Когда они вошли в кабинет, Второва, казалось, даже не узнала своего недавнего собеседника по библиотеке и указала пациенту на табуретку возле стола.
В белом халате и накрахмаленной шапочке с загнутыми краями, она выглядела совсем юной.
Отпустив медсестру, она подошла к больному и, окинув его беспристрастным взглядом, приступила к осмотру.
– Можете надеть китель, – разрешила она, отходя, чтобы вымыть руки. Затем, возвращаясь, сказала:
– У вас, товарищ капитан-лейтенант, ангина, да к тому же двусторонняя. Нужен постельный режим. Вы дома можете полежать?
– Конечно, – отозвался Саянов, радуясь, что испытание окончено.
– Вот вам рецепты. Зайдите в аптеку, на первом этаже, и – в постель. А завтра я у вас буду.
Напутствуя, она дополнительно пояснила, что можно есть и чего нельзя, и пациент ушел.
Погода резко изменилась. Ливни с бешеными ветрами среди зимы обрушились на незащищенный город.
Больных у Второвой в этот день было больше обыкновенного. Только поздно вечером она вспомнила о пациенте с ангиной. «Чего доброго, он еще и завтра не ляжет! Такие болеть не любят».
Людмила Георгиевна перебрала в памяти всех, кого намеревалась посетить до приема. «Может быть, к нему по пути?»
Она отыскала среди других медкарту Саянова. В графе «адрес» прочла: «Гостиница». «Вдруг он один в номере? Вдруг ночью ему станет хуже? Он так спокойно согласился полежать дома…»
Утром чуть свет Второва отправилась в гостиницу. Своим появлением она перепугала дежурного администратора, подняла на ноги всех.
Не достучавшись к Саянову, администратор вызвал слесаря, чтобы взломать дверь, закрытую на ключ изнутри.
Но обошлось без взлома: послышались тяжелые шаги, щелкнул замок. Администратор вошел первым, несколько задержавшись, за ним последовала Второва. Саянов в это время уже был в кровати.
На столе, завернутые по-аптечному в вощеную бумагу, лежали лекарства, на спинке стула повис небрежно брошенный китель, носки и ботинки в разных местах были разбросаны по полу.
Второва сняла пальто и, склонившись к больному, приложила к его пылающему лбу свою холодную ладонь. Он открыл глаза и, безразлично взглянув на врача, закрыл их снова.
– Товарищ капитан-лейтенант! Николай Николаевич! – растерянно говорила она. – Взгляните на меня. Вы не узнаете меня? Ну, взгляните?
– Доктор, – приоткрыв глаза, проговорил больной.
– Конечно, я. Вам нехорошо. Я увезу вас в стационар. Скажите, вы смогли бы приподняться, чтобы надеть на вас костюм? Если нет, мы завернем вас в одеяло.
– Еще чего не хватает! Выйдите, я оденусь, – попросил он.
– Хорошо. Одевайтесь, я вызову машину.
Когда Второва вновь вошла в комнату, Саянов, уже в костюме, лежал в кровати поверх смятого одеяла.
– Почему вы не сказали, что у вас нет никого дома? – укоризненно спросила врач. – Я бы сразу положила вас в стационар.
Саянов не ответил. Людмила Георгиевна подняла с полу носки и, подсев на край кровати, начала натягивать их на ноги больного.
– Что вы, доктор? – простонал он, делая попытку подняться.
– Лежите! – строго потребовала она и, надев ботинки, принялась застегивать на нем китель.
Когда вошли санитары и предложили врачу уложить больного на носилки, Саянов дернулся всем телом, но поднялся с трудом. Он уже не отказывался от помощи, когда надевали на него шинель, и послушно, как ребенок, позволил Второвой замотать себе шарфом шею и опустить уши шапки.
В первые дни в стационаре Саянов, удрученный недугом, видел во Второвой только врача, внимательного и чуткого к каждому. Но вот ему стало лучше. В палате появлялись новые больные, и теперь Людмила Георгиевна реже подходила к его койке. Особенно это обидно было по вечерам, когда впереди долгая и пустая ночь.
– Доктор, выпишите меня, я уже здоров, – попросил он однажды при обходе.
Второва перечитала записи в истории болезни, посоветовалась с сестрой, внимательно осмотрела больного и безаппеляционно ответила: «Нет, не выпишу: рано».
Неоправданная обида на врача еще больше усилилась. Саянов решил, что если она на следующее утро его не выпишет, он вызовет начальника санчасти.
В палату положили молодого паренька с корабля, который вернулся из дальнего рейса. В бреду он все врехмя кричал: «Мичман!» Он метался, стонал, и Второва пришла навестить его в двенадцать ночи.
– Успокойтесь, дорогой, – говорила она, прикрыв его волосатые руки простыней. – Сестричка принесет лекарство, и будет легче.
Но парень не переставал бредить, и, уговаривая его, она продолжала:
– Ну, что вы? Я же не мичман, а доктор. Взгляните на меня. Ну, попробуйте открыть глаза, вот так. Видите, я женщина. Приступ ваш кончается, скоро будет легче. Мы избавим вас от малярии, и все будет хорошо!..
