Наутро они разговорились. Первым начал Антон Озоль.
— За что тебя посадили? — участливо спросил он Ючайка.
— Действовал неумно, вот и сцапали. Теперь конец, не открутишься.
— А может, удастся? — продолжал Антон.
— Нет. Ведь поймали на месте, — неохотно отвечал Ючайк.
— На чем поймали?
— Список отрядов и баз нашли у меня.
— Конечно, за это кокнут. Мое дело проще. Меня только подозревают, а улик нет. Но арест я им припомню, — с угрозой заявил Антон.
— Тогда и за меня им влепи.
— Будь спокоен. Подержат два-три дня, выпустят. Найду Колчина, сделаем что надо и уйдем к своим, — мечтательно разоткровенничался Антон.
Ючайку стало ясно, что Озоль попал на удочку. И продолжал расспросы. За двое суток он узнал, кто и с какими целями послал в бригаду Озоля. Оказалось, что Колчин и Кашан — одно и то же лицо. Как и Озоль, Кашан проник в отряд по заданию Псковского гестапо.
Через день Роберт Ючайк доложил штабу, что за птица Антон Озоль. В тот же вечер начался допрос фашистского лазутчика. Мне бросилось в глаза, что голенища сапог Озоля чрезмерно широки, а пиджак слишком толст. Я приказал Озолю снять сапоги и пиджак.
В подкладке пиджака оказались немецкие листовки, карта Ленинградской и Калининской областей, крупная сумма денег, разные удостоверения и пропуска, несколько номеров газеты «За Родину», которую издавали фашисты для обмана населения. «Богатыми» были и голенища сапог. В них Садовников нашел разобранный пистолет с двумя обоймами и складной кинжал.
— Чьи это вещи? — спросил Иванов, когда содержимое пиджака и сапог Садовников разложил на столе.
— Не знаю. Пиджак и сапоги купил на базаре в Порхове.
— Значит, отрицаете, что вас к партизанам заслала фашистская разведка?
— Конечно, отрицаю, — усмехаясь, ответил Озоль. — Пусть войдет Ючайк, — приказал Ефимов. Озоль понял, что его раскрыли.
После допроса я стал просматривать газету «За Родину». Эта лживая газетенка оккупантов попадала к нам часто и раньше. Партизаны посмеивались над фронтовыми сводками, которые печатались под рубрикой «Из ставки фюрера», и другими сообщениями.
На второй странице я обратил внимание на заголовок «В образцовом имении» и стал читать заметку. В ней сообщалось, что когда-то в добрые царские времена тысячи десятин земли в районе Порхова принадлежали помещику. Однако русские большевики — враги частной собственности — отобрали «у доброго помещика» землю, и бедный владелец земельных угодий прожил остаток жизни в Германии. Но немцы — люди добрые. Они помогли сыну помещика вернуть утрачен-, ные когда-то земли, и сейчас новоявленный владелец на месте бывшего совхоза «Трудовое Малютино» организует образцово-показательное имение. В этом ему большую помощь оказывают, немецкие оккупационные власти. Они не только вернули ему землю, но и прислали тракторы, сеялки, лошадей, скот, обеспечили рабочими.
Газету я показал Ефимову и начальнику штаба Клочко.
— Читайте, интересное хозяйство появилось.
— Значит, опять помещики! — зло произнес Ефимов и непечатно выругался. Потом, как обычно, потер переносицу и добавил:
— Клочко, послать туда разведку. Все выяснить и накрыть так, чтоб духу больше не было.
В течение нескольких дней разведчики вели наблюдение. Выяснили систему охраны, подходы к усадьбе, установили связь с работающими в ней военнопленными.
За уничтожение помещичьей усадьбы Клочко взялся сам и в заместители взял Горячева. Свой небольшой отряд он провел болотами, старательно обходя деревни, хутора и проезжие дороги.
Остановились в километре от усадьбы. Над болотами уже начала постепенно исчезать пелена молочного тумана. Партизаны, наскоро перекусив, легли отдыхать после тяжелого двухсуточного перехода.
Не отдыхал только Клочко. Он молча обошел лежащих партизан и, найдя под кустом Петьку Ох и Павла Кульбакина, поднял их.
— Пошли, дело есть, — сказал Клочко и повел их за собой.
Выбор пал на них не случайно. Бывший моряк с острова Даго Павел Кульбакин отличался исключительным терпением, отвагой и смелостью. Он мог сутки лежать не шелохнувшись, подмечал малейшие детали, мог пробраться куда угодно. Такой же выносливостью отличался и Петька Ох.
Партизаны подползли к усадьбе.
— Будете наблюдать. Самое неприятное место досталось тебе, Павел. Видишь собачью будку — залезешь в нее. Если ночью налет затормозится — действуй гранатами, создавай у немцев панику.
— У тебя место наблюдения выше, — сказал Клочко Петьке Ох, показывая на многолетнюю березу, которую со всех сторон обступали такие же высокие деревья.
— Ну, я полезу, — ответил Петька и стал осторожно забираться вверх по стволу.
— Задача ясна? — напомнил ему Клочко.
— А как же.
Через пару минут Петька Ох уже разглядывал конюшню, где жили советские военнопленные, сараи, караульное помещение, в котором проживали полицаи и фашистские солдаты, двухэтажный особняк, разные пристройки.
Через разведчиков Петька Ох хорошо знал о делах в усадьбе. В первый же день помещик отобрал у рабочих совхоза скот, зерно, фураж и заставил их работать на себя с пяти часов утра до позднего вечера. Вскоре на усадвбу пригнали из Порхова около сотни советских военнопленных. С ними помещик поступал еще хуже. За малейшую провинность — расстрел, за невыполненную норму — порка и карцер. Утром их кормили жиденькой баландой, в обед — баландой погуще, а вечером давали мутный кофе и кусок непропечённого хлеба.
Через рабочих совхоза наши разведчики узнали, что на усадьбе гитлеровцы собираются открыть дом отдыха для своих офицеров и солдат, что уже строится для них публичный дом, а в Порхове отбирают красивых русских девушек.
Совхоз находился всего в десяти километрах от Порхова, и между ними поддерживалась постоянная связь. Поэтому нужно было действовать быстро и решительно, чтобы фашисты не успели подбросить из города подкрепления.
Когда Петька Ох узнал о том, что Клочко назначен руководителем отряда, которому поручен разгром помещичьей усадьбы, он ходил за ним по пятам и просился на операцию.
— Нечего там делать. Без тебя справимся, — отмахивался Клочко.
Дело в том, что Петька хотел увидеть живого помещика.
— Ведь сроду не видел! Только в книжках читал про них. Что за птицы такие? — не унимался Петька. — Возьмите, товарищ Клочко. У меня к ним ненависть от рождения.
Клочко сдался.
Было тихо. Утро только начиналось. И во дворе, около двухэтажного особняка, кроме двух полицейских с автоматами, никого не было.
Через полчаса из конюшни вышел старик, измятый и заспанный. Зябко ежась и осторожно переступая с ноги на ногу, он зевнул, подтянул заплатанные штаны из домотканого холста. Затем подошел к низкому сараю и открыл дверцу. Оттуда выскочили свиньи с отвисшими животами в окружении белых поросят. Выпустил кур. Они, деловито кудахтая, разбрелись по двору, принялись старательно разгребать землю.
Петька Ох изучил распорядок дня в усадьбе и уже знал, что будет дальше. «Сейчас начнет будить военнопленных», — подумал он. И действительно, старик вернулся в конюшню, и оттуда стали выходить военнопленные — худые и оборванные.
Через двадцать минут всех их погнали на работу в поле под охраной полицейских. На дворе остался только часовой.
До самого вечера просидел на березе Петька Ох. Он заметил, когда сменяются часовые, узнал, сколько солдат и полицейских в караульном помещении, разглядел подходы к складу с горючим, к сараям, к конюшне, где жили военнопленные.
И только когда везде погасили огни, он слез с дерева. Внизу его ждал Клочко.
— Пошли, — сказал начальник штаба.
Петька на ходу торопливо рассказывал ему о том, что видел.
Оборвать телефонную линию на Порхов было делом одной минуты. Затем бесшумно сняли часовых у ворот и около конторы.
В караульном помещении дремавший полицай при виде партизан с автоматами без слов поднял руки вверх.
Тем временем партизаны окружили особняк немецкого помещика. Едва Виктор Павлович Клочко переступил порог, как на него бросилась овчарка. Павел Кульбакин уже был тут. Он всадил в собаку очередь из автомата. И сразу же за дверью на втором этаже загремели выстрелы. Помещик и его охранник начали отстреливаться.
Партизанам помогали военнопленные. Они подкатили бочку с бензином, и через несколько минут особняк запылал. Горели тракторы, автомашины, горел будущий дом отдыха и публичный дом.
А Петька Ох не спускал глаз с окон особняка: вот-вот выпрыгнет помещик. И тогда Петька живьем возьмет его в плен. Но в окнах никто не показывался. А когда пламя охватило карниз, он услышал два выстрела.
— Застрелился, сука! — крикнул Петька. Потом подумал и добавил:
— Туда ему и дорога.
Петька увидел военнопленных. Они были совсем рядом. В отблесках пожара на их лицах, изможденных и бородатых, горели радость и ненависть.
