Тем временем газеты, захлебываясь, расписывали полный драматизма поход спасательного судна из Адена в Средиземное море, бессменную круглосуточную работу всей команды в продолжение недель и особенно заслуги капитана Робертсона. Все это представлялось в самом романтическом свете. Робертсон мог рассчитывать на награду.
За все это время Ингус не получил ни одного письма. Не писала и Мод, и он уже начал беспокоиться, не случилось ли с ней что-нибудь. Почему не писала Лилия и родные, он теперь знал: Рига пала и в родной усадьбе хозяйничали немцы. Но Мод? Почему молчала Мод?
5
Рождество и Новый год Ингус встречал в море, находясь во втором рейсе между Соединенными Штатами и Палестиной. Со смирнскими коврами ничего не получилось, потому что в Яффе и Порт-Саиде, откуда судно отправлялось в обратный рейс, можно было купить только подделку, которой не обманешь янки, понимающих в этих вещах толк. Благодаря контрабандистским талантам Яновского друзьям не пришлось возвращаться с пустыми руками — для контрабанды нашлись кое-какие другие товары, хотя и менее доходные.
После второго рейса команда оставила надежду вернуться на старую линию до окончания войны. Пароход должен был пойти весной в док на полукапитальный ремонт, но сейчас об этом нечего было и думать. Классификационный срок продлили без ремонта на полгода. По прошествии полугода срок продлили до весны 1919 года, и, если бы война не окончилась осенью 1918 года, отсрочки продолжались бы без конца, пока судно действительно не стало бы непригодным к плаванию или пока его не пустила бы на дно немецкая торпеда.
Прошел еще год. Ингус не получал больше никаких известий из дому, Мод с прошлой осени тоже молчала, хотя он аккуратно перед каждым рейсом и по возвращении посылал ей письмо. Изредка писал только Волдис Гандрис. У этого человека были успехи: прослужив восемь месяцев капитаном маленького парохода, он получил назначение на большой торговый пароход, только что спущенный на воду, грузоподъемностью в шесть тысяч тонн. Но Ингус если слегка и завидовал, то совсем не капитанству Волдиса — он заслуживал его больше, чем кто-либо другой из школьных товарищей, — а лишь тому, что его друг на своем пароходе изредка заходил в Манчестер. Временами Ингусу хотелось рассказать Волдису про Мод и просить, чтобы тот разыскал ее, но он не мог забыть его иронических высказываний. Ингуса пугало странное предубеждение товарища к незнакомой женщине и боязнь, что тот может изобразить Мод в непривлекательных красках. Продолжая по-прежнему жить воспоминаниями и мечтами, он предпочитал оставаться в неведении, чем увидеть, как лопается его радужный мыльный пузырь.
31 октября 1918 года капитулировала Турция. Вскоре окончилась и война вообще. Сообщение о перемирии «Саутэрн Принс» получил на море, посреди Атлантики. Но пароход, тем не менее, не имел права изменить курс и спешить на север, как этого желал штурман Зитар. Груз следовало доставить в Палестину, затем разгрузить пароход и терпеливо ожидать приказаний военно-транспортного ведомства. Лишь в начале декабря «Саутэрн Принс» получил распоряжение компании вернуться в Англию и приступить к ремонту.
На рождество, только на целый год позже, чем обещал, вернулся Ингус в Манчестер. Он скопил тысячу фунтов стерлингов, выполнив обещание, данное девушке. За опоздание же пусть отвечает военное командование, завоеванная Месопотамия и оккупированные Дарданеллы.
1
Сухой док, где должен был ремонтироваться «Саутэрн Принс», был занят, поэтому пароходу пришлось швартоваться в одном из отдаленных уголков порта. Как только были выполнены все формальности с таможенным надзором и портовыми чиновниками, на пароход хлынули разные услужливые люди: торговцы, агенты по продаже всяких нужных и ненужных товаров, сборщики белья из прачечных, сапожники, портные с образцами тканей, посыльный от христианской миссии для моряков [71] с приглашением на елку и несколько инвалидов войны. Все они расхваливали свои товары или заслуги, пока первый штурман Яновский, рассвирепев, не прогнал их на берег.
— Никого больше не пускать без моего ведома! — приказал он вахтенному матросу. — Настоящие акулы. Знают, что у ребят деньги водятся, вот и кружатся возле них.
Вскоре после того как последовало это грозное распоряжение, вахтенному матросу пришлось прогнать молодого человека, пытавшегося проникнуть на пароход. Он уже поднялся до половины сходней, когда его заметили и велели убираться прочь. Молодой человек, который был не кто иной, как Волдис Гандрис, пожал плечами и сошел обратно на берег. Оттуда он начал дипломатические переговоры с ревностным караульным.
— Второй штурман на судне? — спросил он.
— Да, и первый тоже, и даже капитан, — вызывающе заявил матрос.
— Мне нужно повидать второго штурмана, — продолжал Волдис. — Будьте так любезны, вызовите его.
— Что вам нужно от второго штурмана?
— Это не ваше дело, — резко ответил Волдис. — С каких это пор на судах появились такие любопытные и неотесанные матросы?
— С тех пор как всякие проходимцы стали лезть на палубу, — не остался в долгу матрос.
Неизвестно, на сколько затянулось бы это состязание в красноречии, если бы на палубу не вышел Яновский. Он сразу узнал бывшего школьного товарища, о котором Ингус в последнее время часто говорил, и радостно приветствовал его.
— Поднимайся наверх, господин капитан, и перестань ругаться с моими ребятами.
— Ты поставил у сходен настоящего цербера. Что вы там везете — алмазы или золото?
— Нет, только сов и обезьян! — рассмеялся Яновский.
— Где Ингус? Неужели успел удрать на берег?
— Нет, но готовится вовсю… — Яновский с комическим любопытством осматривал Волдиса с головы до ног. — Надо посмотреть, что из себя представляет человек, полтора года плававший капитаном. Гм… Этой профессии присуща одна особенность, которой не может избегнуть даже самый ловкий из нас. И тебя она коснулась.
— А именно?
— Взгляни на свое 6рюхко, — сказал Яновский. — Много ли времени прошло — всего полтора года, а уже чувствуется.
Волдис действительно заметно округлился.
— Это особенность профессии, — пошутил он. — Молодым еще кое-как разрешается занимать эту должность, но худощавым быть не годится — ребята уважать не станут.
— Почему ты не пустил золотую цепь по животу? — продолжал Яновский, провожая Волдиса в каюту Ингуса. — Посмотрел бы ты у нашего. Настоящий трос.
— Устаревшая мода…
Ингус и обрадовался, и обеспокоился, увидев Волдиса. Приятно было после полуторагодовой разлуки встретить лучшего друга, но только не теперь, когда он готовился пойти к Мод. Нечего было и надеяться на скорый уход Волдиса, а уйти первым неудобно.
Но Волдис оказался достаточно деликатным, чтобы понять причину беспокойства Ингуса. Он сразу спросил, не собирается ли тот сегодня вечером куда-нибудь пойти.
— Честно говоря, собирался, но я не предвидел такого гостя, так что все можно отложить, — ответил Ингус.
— Совершенно напрасно, — возразил Волдис. — Я пробуду все праздники в порту, и у нас еще хватит времени поболтать обо всем. Когда тебе нужно быть на берегу?
— Я собирался к семи.
— Следовательно, в нашем распоряжении больше получаса. Ну, на первый раз достаточно. Поговорим о делах. Ты что-нибудь знаешь о своих домашних?
— Абсолютно ничего. Больше года не имею от них ни одного письма. Теперь и я перестал писать.
— И не стоит. Там некому отвечать.
— Вот как? Тебе что-нибудь известно?
— Да. Видишь ли, ты, может быть, помнишь, у меня была кое-какая переписка с твоими родными. В один прекрасный день мне перестали отвечать, так же, как и тебе. Я подождал некоторое время, пока там утвердятся оккупационные власти, и написал опять. Ответа не получил. Еще написал, но результат все тот же. Потом я узнал, что некоторые наши земляки все же получают письма из дому, и стал думать, почему мне не отвечают. Наконец сообразил, что отвечать некому, — ведь очень многие уехали в Россию и скитаются неизвестно где. Почему бы и твоим родным не поступить так же?
— Ты думаешь, что их уже нет в Зитарах?
— Я это точно знаю. Недавно посылал заказное письмо в адрес твоего волостного правления и через месяц получил ответ. Семья Зитаров еще до прихода немцев уехала на север Видземе и, по полученным позднее сведениям, осенью 1917 года отправилась в отдаленные губернии России.
— А как же дом? Кто там теперь хозяйничает?
— Этим я не интересовался, и потому мне ничего не сообщили. Скорее всего, он разорен и пустует, так же, как и многие другие.
— Значит, я остался совершенно одиноким и неизвестно когда увижу родных. Может быть, и никогда…
