Ознакомительная версия.
В дверях появилась тетя Таня, в коричневом костюме, с наброшенной на плечи коричневой шубкой. Издали она напоминала девочку: гладкие, коротко остриженные волосы, зачесанные на пробор, худенькая и очень подвижная. Веснушки, густо разбросанные по всему лицу и рукам ее, тоже казались трогательно-детской приметой.
– Нонночка! Курт! – жестикулируя, кричала она. – Я немного задержу вас.
Курт осторожно взял Нонну за локоть и повел в тот подъезд, в котором быстро исчезла тетя Таня.
Внизу этого дома расположены были книжные магазины с фешенебельными витринами и вывесками. Наверху, куда поднимались Курт и Нонна, находились канцелярии, машбюро, кабинеты тети Тани, Курта и консультантов.
Курт пояснил Нонне, что он занимается издательской деятельностью, а фрау Татьяна – книготорговлей и что их издательства и магазины есть в Италии и Португалии.
– О! Вы миллионеры, эксплуататоры! – со смехом, но и с порицанием воскликнула Нонна, останавливаясь и снизу вверх поглядывая на Курта глазами-фонариками.
– Миллионеры – да! – с достоинством ответил Курт. – Эксплуататоры – нет! Мы хорошо платим рабочим и служащим.
– Знаю я все это! – сказала Нонна. – Изучала политэкономию.
Курт не понял, но переспрашивать не стал.
А Нонне было очень любопытно. Она подумала о том, как легко ей теперь будет сдавать политэкономию. Какими убедительными примерами из жизни она сможет подтвердить свои ответы на экзаменах.
Курт и Нонна вошли в коридор. Здесь был тот же мягкий пол, к которому никак не могла привыкнуть Нонна, потому что шагов не было слышно и человек появлялся внезапно, как привидение.
– Вот здесь машинистка. Посмотреть? – предложил Курт.
Он открыл дверь. В просторной комнате стучали на машинках две девушки. Одна из них кокетливо повернулась к вошедшим на вертящемся стульчике, и по тому, как загорелись ее щеки и глаза, Нонне показалось, что у Курта с ней отношения не обычные.
«Интересно, есть ли у него семья?» – подумала Нонна.
Курт представил Нонну, и девушки, решив, видно, что она наследница теткиных капиталов, посмотрели на нее с такой нескрываемой завистью, так подобострастно, что Нонне стало не по себе. Она поспешно вышла из комнаты.
Курт провел ее к фрау Татьяне.
Пол огромного кабинета был застлан ковром. В переднем углу стоял письменный стол, возле которого разместились круглые столики с телефонами. В противоположном углу – диван, два кресла и ваза с искусственными цветами.
Тетя Таня оживленно беседовала с какой-то женщиной. Обе сидели на диване. Нонна поздоровалась. Женщина молча и неприветливо кивнула ей, но когда тетя Таня сказала, что это ее племянница из Советского Союза, она встала, пожала Нонне руку и без улыбки, пристально поглядела в ее лицо поблекшими, а некогда, видно, прекрасными глазами.
Тетя Таня пригласила Курта принять участие в разговоре.
– А ты, Нонночка, сядь пока за мой стол и минуточку подожди.
Нонна села в кресло и увидела на столе бронзовый бюст Пушкина.
Она удивилась и обрадовалась. Здесь, в далеком Мюнхене, это знакомое лицо было таким родным, что она приблизила бюст к себе и незаметно поцеловала холодную бронзу.
«Вероятно, только этот бюст и напоминает тете Тане о родине. Как могла она уехать сюда? Как могла Германия стать ее второй родиной?» – подумала Нонна и посмотрела на тетю.
Маленькая, моложавая, энергичная, она сыпала немецкими фразами. Она очень походила на отца Нонны и все равно была такой же чужой, как Курт Браун и та худая, высокая и в прошлом, видимо, очень красивая женщина. Даже болтливая Мария Ивановна, с которой Нонна ехала в поезде, была ей гораздо ближе родной тетки.
Курт подошел к столу и, загораживая Нонну спиной от сидящих на диване, сказал тихо:
– Эта женщина, Гертруда Юнге, была секретарь Гитлера. Я потом расскажу.
Он сделал вид, что поискал на столе какую-то бумагу, передвинул стопки книг, секунду помешкал и снова присоединился к разговаривающим.
Нонна с любопытством разглядывала секретаря Гитлера.
Эта женщина была свидетельницей страшных дел и даже в чем-то их соучастницей. Как было бы интересно обо всем расспросить ее. Кто она теперь? Что думает о том ужасе, которым наводнил мир ее фюрер? Чувствует ли она вину свою?
Гертруда Юнге сидела на диване, положив ногу на ногу, с открытыми худыми коленями. Несмотря на зимнее время, на ней была многоцветная кофточка без рукавов, с высоким, модным воротником, и узкая черная юбка.
Руки до кистей у нее были худые и дряблые, и Нонна удивилась, зачем она их открыла. А кисти рук – молодые и красивые, и такими же, почти не поддавшимися времени, были ее пышные, забранные кверху волосы с легкой проседью.
Она курила одну сигарету за другой, и, когда говорила или усмехалась (не улыбнулась она ни разу), виден был великолепный оскал зубов, увы, чуть-чуть испорченный золотыми коронками.
Потом, когда она ушла, тетя Таня сказала:
– Это очень несчастная женщина. Она работает сейчас секретарем в одном издательстве. Но ее много раз увольняли с работы именно за ее прошлое. А что могла она знать в двадцать лет? Ее взяли по мобилизации как отличную машинистку, и она попала сразу же в ставку Гитлера «Волчье логово» в оккупированной Польше.
– Я знаю, – сказала Нонна. – Я читала о ней. Я знаю, что эта женщина вместе с Гитлером и его последним окружением находилась в бункере под имперской канцелярией вблизи от Бранденбургских ворот и рейхстага в апреле тысяча девятьсот сорок пятого года… когда кончилась гитлеровская Германия и наши войска вступили в Берлин. Там произошло это страшное бракосочетание Евы Браун с Гитлером. Бракосочетание перед самоубийством… Гитлер диктовал этой женщине свои завещания…
– Он, – перебил Курт, – уходя, достал из кармана ампулу с цианистым калием и сказал секретарше: «Фрейлейн, мне нечего больше оставить вам на память. Думаю, что вам это теперь, как и всем нам, нужнее всего».
– Я знаю и это, – волнуясь, сказала Нонна. – Но она не отравилась. Она под шквальным огнем выбежала из бункера и спаслась в развалинах.
– Ей бог помог! – сказал Курт.
– Но как же она, эта женщина… – продолжала расспрашивать Нонна, – как могла она печатать на машинке его страшные приказы и завещания? Она же знала, видела, что делается вокруг. Она же знала о лагерях?
– Ей было всего двадцать лет, – сказал Курт.
– Зое Космодемьянской было семнадцать! – воскликнула Нонна.
– Но все приближенные фюрера были им очарованы, – примиряюще сказала тетя Таня. – Да и только ли приближенные? Он очаровал полмира!
– Очаровал?! – воскликнула Нонна. – Чем? Концлагерями?!
Она понимала, что с этими людьми бесполезно спорить.
Ей показалось, что даже имя Зои Космодемьянской было им неизвестно. В этот миг она негодовала на себя за то, что приняла приглашение и приехала в эту страну.
Тетя Таня почувствовала настроение племянницы и решила перевести разговор на другую тему.
– Нонночка, бросим рассуждать о политике. Ни ты, ни я, ни Курт в этом не компетентны. Это дело наших правительств. Поедемте лучше обедать. И знаете, что я придумала? Посетим ресторан на телевизионной вышке. Ты с огромной высоты увидишь весь Мюнхен. Это великолепное зрелище!
– Фрейлейн Нонна не возражает? – спросил Курт, улыбаясь.
«В самом деле, я приехала сюда развлекаться и увидеть страну. Не буду ничего принимать близко к сердцу: бесполезно агитировать капиталистов!» – решила Нонна и очаровательно улыбнулась Курту. Тетка была довольна.
Они подъехали к телевизионной вышке и на скоростном лифте поднялись в ресторан.
Курт открыл дверь, галантно пропустил мимо себя вначале фрау Татьяну, потом Нонну.
Ресторан был круглый, с застекленной стеной, за которой лежал город. Круглый зал неощутимо двигался, и только в середине его закрытые портьерами служебные помещения оставались на месте.
Действительно, отсюда Мюнхен был виден как на ладони, до самого горизонта. Нонна увидела энергичные здания эпохи Ренессанса, изысканные строения рококо, устремленные ввысь церкви в готическом стиле, размах и богатство форм барокко и здания сугубо современного стиля.
Тетя Таня и Курт расспрашивали Нонну об училище, о ее жизни, о ее знаменитой бабушке, которую, по словам тети Тани, до сих пор помнил весь мир.
– Послушайте, – вдруг сказал Курт. – Я вспоминаю… – И он перешел на немецкий язык, а тетя Таня стала переводить.
– Курт говорит, что он слышал, будто в Париже снимают фильм «Марфа Миронова». Знаешь ли ты, Нонночка, об этом?
Нонна от изумления так и подалась вся вперед к Курту, сидящему напротив.
– Нет, я ничего не знаю, – сказала она.
– Курт говорит… – продолжала тетя Таня, явно волнуясь. Между сдвинутых бровей ее появилась глубокая складка. – Курт удивляется… Неужели это не было согласовано с Москвой и с самой Марфой Мироновой? Курт говорит: может быть, ты, Нонночка, просто не в курсе?
Ознакомительная версия.
