Только погреб свой я выстроил без досок. Я воспользовался нижней частью большой трещины в скале, чуть правее грядок. Я расширил эту трещину ломом и молотом, соорудил толстую арку из камней, плотно обмазав их глиной, а вход привалил большим плоским камнем.
Погреб получился небольшой, но не так уж много требуется места для пяти мешков картошки и кадки с грибами или ягодами. А найти между ними еще место для кринки молока или куска сала, масла, сыра всегда можно. Было бы только сало или масло, или сыр.
Зимой я обкладывал свой погреб соломой и заваливал снегом, а весной опять раскрывал, чтобы проветрить его теплым воздухом, идущим с юга.
Я отвернулся от погреба, чтобы он не мешал мне думать, и стал глядеть в ту сторону, где лощина подернулась туманом от дождя. Я повернулся к ветру спиной. Какое мне дело до теплого воздуха, идущего с юга? Оттуда вовсе не всегда шло все теплое и хорошее. Зимой оттуда надвигалось на нас что-то очень страшное и холодное. Россия шла тогда с юга.
А Вилхо сболтнул такую глупость: «Если бы они пришли…» Даже война не вправила ему мозги. Радоваться надо, что они не прошли дальше Виипури.
Я выровнял ногой грядки. Они в эти теплые и сырые дни весеннего таяния начали растекаться по краям. Я поправил их слегка ногой, а потом начал таскать от будущего сарая мелкие камни и осколки и обкладывать ими грядки, чтобы не унесло мою землю дождем по каменистому склону бугра.
Маленькую клумбу, которую Марта соорудила для своих цветов, почти совсем унесло. Кучка земли осталась только у жиденьких засохших стволов подсолнечника. Нет, не место здесь подсолнечникам. Не попадает на них солнце. Не успевают они расцвести, чтобы порадовать детский глаз.
Хорошо ему говорить: «Сидишь все на том же камне». А как уйти с этого камня? И куда уйти? На другой такой же камень? Ведь это только в его глупой голове появляются такие благодетели, которые готовы наделять людей жирной землей в лощине. Но даже и его, кажется, они еще ничем не наделили. Ходит он все в том же единственном костюме и в том же пальто, и по-прежнему он один на свете, хотя мог бы и не быть один…
Я перестал возиться с камешками у грядок, прополоскал в лужице руки и снова выпрямился. Дождь, идущий с юга, хлестал мне в лицо, и я опять отвернулся от него.
Да. Он мог бы и не быть один. От него это все зависело. И ведь так просто могло все уладиться. Бог ты мой! Какой случай давался ему в руки. Вилхо! Какой же ты дурак…
Я смотрел в ту сторону через ручей, куда ушли они оба, один за другим. А ведь они могли быть вместе и приходить ко мне тоже вместе. И кто знает, может быть, и не сюда уже приходить ко мне, а в другое место. Ведь я же брат ему. И чем тогда стал бы для меня херра Куркимяки?..
Много разных вещей передумал я в тот день под проливным дождем. И я кое-что придумал такое, что не всякому может прийти в голову, но не сказал об этом никому, даже Эльзе. Что может понять женская голова?
Она хоть и завела опять за обедом разговор о Вилхо и Хильде, но это был пустой разговор. Додуматься до того, что придумал я, ей было не под силу. Женщина есть женщина.
Я сказал ей:
— Надо будет как-нибудь сходить к нему в воскресенье.
Но мне не скоро удалось к нему собраться. Каждый раз подвертывалось какое-нибудь новое дело. К тому же нейти Куркимяки на этот раз долго не возвращалась домой из своего университета. Появилась она лишь к середине лета. И после этого мне удалось, наконец, вырваться к Вилхо и позвать его в гости.
Он очень обрадовался, когда я пришел, и так пожал мне руку, что у другого от этого, наверно, сломались бы пальцы. Мне даже неловко стало при виде его радости, словно я замыслил против него что-то недоброе. Но ведь я ничего не замыслил. Я только пришел пригласить его в гости на следующее воскресенье. Вот и все.
Он обещал прийти и угощал меня, чем мог. Потом он показал мне свои новые книги по истории Финляндии и по разным государственным и политическим вопросам, показал большую энциклопедию, разные справочники и целую кучу романов. Вот на что тратил он деньги.
Потом он показал новые перчатки для бокса и даже смазал меня ими раза два по уху. Мне приятно было видеть его опять веселым и живым, таким, как до войны. Снова появился прежний красивый светловолосый мальчишка с насмешливыми огоньками в голубых глазах.
Потом другие ребята заиграли на мандолине и запели, и он тоже начал подпевать. А потом они собрались в рабочий дом на танцульку, и Вилхо проводил меня до дороги. А я напомнил ему еще раз:
— Так ты приходи с утра пораньше.
Он обещал:
— Хорошо, приду.
На этом половина моего дела была сделана.
После этого мне оставалось только встретиться с нейти Куркимяки. И когда я, наконец, встретил ее, то подошел поближе и сказал:
— Здравствуйте, нейти.
Она протянула мне руку и спросила:
— Ну, что нового? Все у вас живы-здоровы?
— Все живы-здоровы, нейти. Что нам сделается?
Она помедлила немного, потом спросила:
— А Вилхо как преуспевает?
Я пожал плечами.
— А что ему? Здоров как бык.
— Он давно был у вас?
— А вот с тех пор еще не был. Но в воскресенье, кажется, собирается забежать.
— В это воскресенье?
— Да, утром хотел зайти.
Она оглянулась и сказала:
— Какая хорошая погода установилась.
Я ответил: «Да». И мы разошлись на этом.
Все шло так, как я задумал. И напрасно меня грызла неловкость перед братом. Все шло к тому, чтобы ему же лучше стало. Он ведь сам не мог понять, что ему нужно. Приходилось об этом позаботиться старшему брагу, который лучше знал жизнь.
Ну, конечно, его судьба коснется и меня. Как же иначе? Надо же в конце концов найти выход из того тупика, в который я уткнулся на своем голом каменистом бугре. Не сидеть же мне там до гробовой доски. А если руки не сумели этому помочь, то пусть поможет голова.
Я был доволен своей выдумкой и ждал воскресенья. Я нарочно назначил обоим утро, потому что утром Эльза еще доила в коровнике Куркимяки коров, а детей я отослал на соседний хутор и запретил им возвращаться раньше обеда.
Когда на бугор пришла Хильда, я был дома один. Я показал ей наш огород и погреб, и цветы, посаженные Мартой, и кусты малины и смородины, и даже начатые из камня стены сарая. А она смотрела и восхищалась:
— Какая прелесть! Это бесподобно. Знаете, Эйнари, вы просто волшебник. Вы оживили камень и создали какой-то сказочный мирок среди этого нагромождения мертвых скал.
Не знаю, чем тут было восхищаться. Может быть, она думала, что для меня это было большим удовольствием долбить в разных местах камень, ворочать его, таскать на себе камень, жить на камне, носить землю на камень и потом дрожать за каждую горсть этой земли, чтобы ее не смыло с камня весенней водой?
А каким бы волшебником она меня назвала, если бы я посидел годика три-четыре на настоящей земле? Но ничего, голова у меня на плечах росла недаром. Пусть она некрасива, с худощавым скуластым лицом и носом, изогнутым, как сапог, но мозги в ней были не хуже, чем в любой другой голове, и работали, как надо.
Что ж делать! Без хитрости не проживешь на этом свете. Каждый в жизни изворачивается по-своему. Почему бы и мне не попробовать? Хитрить так хитрить.
Только перед Вилхо мне стало неловко, когда он пришел. В его красивых голубых глазах появилось опять столько радости при виде меня, и мою руку он взял в обе свои руки. Видно было, что я один у него на свете. А я так хитрил с ним. Но уже поздно было исправлять начатое. Я открыл дверь в комнату и сказал:
— Заходи, Вилхо. Сейчас Эльза должна прийти. Да! Я и забыл тебе сказать. Вот нейти Хильда у нас. Тоже зашла на минутку. Она всегда заходит к нам, если идет мимо. И вот сегодня тоже… Почему не зайти, если близко?
Я заметил, что нейти Хильда с удивлением вскинула на меня длинные ресницы, но мне уже было все равно. Я свое дело сделал, а дальше все должно было покатиться без меня.
Загорелое лицо Вилхо сразу стало серьезным, когда он ее увидел, и одну-две секунды он помедлил, глядя в пол, словно обдумывал, не повернуть ли ему обратно. Но она уже встала ему навстречу, улыбаясь во весь широкий красный рот, и он вежливо наклонил голову, протянув ей руку.
Трудно было не протянуть ей руку, потому что выглядела она в этот жаркий летний день, как солнце, в своем тонком белом платье, стянутом красным кушаком.
Я потолкался немного по комнате, потом сказал:
— Ты присядь, Вилхо. И вы, нейти, посидите, если вам не к спеху. А я сейчас… одну минутку…
И я вышел во двор. Но делать мне там было нечего, и чтобы не толкаться у них на глазах под окнами, я подошел к дому с задней стороны и развалился там на дровах, прислонившись головой к стене. Хватит с меня. Я свое дело сделал и не собирался больше даже пальцем шевельнуть во всей этой истории.
