Ваоныч сразу все понял и рассмеялся, но мама строго спросила:
— Ну, я что сказала?
— В угол носом… — тонко запел Васька, показывая свой растрепанный чуб.
Гордо подняв голову, Володя двинулся к дому.
— Да подожди же ты, — продолжал смеяться Ваоныч, — это ты что нарисовал?
— Глаз.
— А похоже на редьку. Чему я тебя учил? Как выглядит глаз в профиль?
Он подбежал к забору, глянул по сторонам и увидел кисть, торчащую из банки с остатками оранжевой краски.
— Вот, смотри, как надо…
— Ну, знаете что!.. — рассердилась вдруг мама. — После этого никаких ваших жалоб я больше не слушаю. Разбирайтесь сами!
И ушла в дом, размахивая полотенцем.
И вот снова наступило утро. Володя вышел на крыльцо и зажмурился, ослепленный солнечным светом.
Золотой кораблик под красными парусами плывет в сияющей голубизне. Не видно на нем капитана — он мирно сопит в своей каюте. А где-то очень высоко в ослепительном небе гремит невидимый самолет, и через все небо протянулся его белый след.
Володя подумал, как должно быть хорошо сейчас лететь в таком празднично сияющем небе, посматривая на землю с высоты, и думать, что сейчас там, внизу, стоят мальчишки и все как один отчаянно завидуют.
Подумав так, Володя посмотрел на землю с высоты крыльца и сразу увидел Ваську. Он трудился около забора, стараясь стереть рисунок. Дело не ладилось. Краска прочно въелась в старые доски.
Володя крикнул:
— Зря стараешься!
Васька проворно вспорхнул на забор. Но прежде чем спрыгнуть на свою сторону, он оглянулся. Володя стоял на крыльце, поигрывая резинкой от трусиков. Он оттягивал ее до предела, и она возвращалась обратно, издавая щелкающий звук. Казалось, ничто в мире не интересует его и он даже не замечает какого-то там мальчишку на заборе.
Но Ваську не так легко провести. Человек он бывалый, мастер на всевозможные каверзы и поэтому считает, что все также только тем и заняты, что готовят ему какой-нибудь подвох.
Конечно, он ни минуты не верил, что Володе в самом деле очень интересно играть резинкой. Сидя на заборе, он пристально наблюдал за каждым движением своего врага. Тем более что все дальнейшие движения были совершенно непонятны.
Васька отполз в самый дальний конец забора, к воротам, где опасность меньше всего угрожала ему и откуда в случае необходимости легко удрать.
А Володя притащил таз с водой и, все еще не глядя на Ваську, начал мокрым веником смывать свой рисунок. Он обещал маме отмыть забор так, чтобы ничего не было заметно, и честно выполнял свое обещание.
Но Васька этого не знал. Глядя на грязно-желтые ручьи, стекавшие с забора, он подавал ехидные советы:
— Три, мазилка, три-растирай, протирай, оттирай, вытирай, затирай…
Он трещал, как воробей, прыгающий на почтительном расстоянии от кошачьих когтей и готовый в любую минуту задать тягу.
Но Володя даже не посмотрел на него.
Сделав серьезную рожу, Васька сказал:
— Мазилка, реши задачку: сколько будет три, да три, да три? Думаешь, девять? Дырка будет…
Но и тут Володя смолчал.
Тогда Васька пригорюнился, заморгал глазами, захлюпал облупленным носиком-репкой, всем своим видом показывая, как он жалеет Володю:
— Бедный ты, бедный. Всыпали тебе вчера? Чем лупили? Полотенцем, наверное. Эх, жалко! Ремнем слаще.
Но Володя работал и молчал. Ваську начало раздражать его хладнокровие.
— Мазилка — поротый зад! — запел он, приплясывая на столбе.
Володя принес мочалку и начисто протер каждую доску, а Васька уже вошел в такой раж, что, позабыв осторожность, придвинулся так близко, что Володя, если бы захотел, мог легко схватить его.
— Работай, не ленись, мазило-мученик!
Володя выплеснул воду и старательно стер со дна таза оранжевую грязь.
— Мазило! Мазилочка! Мазюлюнчик!..
И тут пришел конец терпению. Мочалка полетела в Ваську. На черной майке расцвел красивый оранжевый цветок.
— Вот как! — удивленно сказал Васька.
Он ничего больше не мог выговорить от неожиданности. Он просто как-то притих, сидя на заборе. Было похоже, что он даже доволен, что получил то, чего так упорно добивался целое утро.
Володю тоже удивило такое состояние соседа. Он ждал хорошей потасовки и был готов к ней: ничего, что Васька старше и сильнее. На всякий случай он спросил:
— Получил?
— Получил, — хмуро подтвердил Васька. — Будет мне теперь. Убьет меня Мурзилка за эту майку.
— Знаешь что, — предложил Володя, — хочешь, мы ее постираем? Ну, чего ты боишься! Прыгай сюда!
Вскоре майка уже сушилась на солнышке, а Васька сидел на крыльце и подбивал Володю на какое-то новое предприятие.
— Да Вовка же! — горячо убеждал он, ударяя себя в грудь. — Я же тебе говорю. Чтоб мне сгореть перед тобой. Никто и не узнает!.. Я уже сколько раз на ней скакал! Да пошли же, ну!..
Натягивая непросохшую еще майку, которая из черной сделалась зеленоватой, он не переставал уговаривать Володю… И, конечно, уговорил.
Но едва Володя отошел от своего крыльца, как его начали мучить угрызения совести. Утром он дал маме слово, что не выйдет за калитку, и еще не наступил полдень, как уже он готовится нарушить слово.
— Ну, что ты встал? Пошли скорее, — торопил его Васька.
Глядя на его золотое от веснушек лицо, очень похожее на подсолнух, с которого еще не облетел желтый пушок цветения, Володя вздохнул:
— Слово, понимаешь, дал…
— Какое еще слово?
— За калитку не выходить.
— Слово — олово, — солидно согласился Васька, — слово надо сполнять. Ты про калитку обещался? Про калитку? Ну, так ты ее не касайся, чтоб ей сгореть. Про забор ты слово не давал?
— Про забор не давал.
— Тогда валяй, прыгай!
Васька засмеялся и так подмигнул всеми своими веснушками, что сразу отлетели все сомнения, и Володя бойко вскочил на забор.
Это у Васьки базарная выучка: так все объяснить, что неправда становится похожей на правду. Он не только других, но и сам себя обмануть может. Все ребята знают эту его способность, и хотя не верят ему, но все-таки часто поддаются на его уговоры. И сейчас Володя очень хорошо понимает, что он смалодушничал, нарушил слово, но он скоро забыл об этом, потому что впереди ждало его новое, неизведанное приключение.
Вот уже кончилась Оторвановка, начались пустыри, где во время войны горожане сажали картошку. Сейчас здесь шла большая стройка.
Володя давно не бывал здесь. Сколько прибавилось новых домов, сколько еще кранов взметнуло свои ажурные стрелы, пока он лежал в постели. Мальчики остановились и полюбовались работой самоходных кранов.
— Вот бы забраться, весь город видно, — сказал Володя.
— А я лазил один раз.
— На самый верх?
Васька неохотно сознался:
— Немного не долез. Вышел из будки дядька и прогнал. Ну, пошли, чего тут не видели…
На пустыре около сосновой рощи паслась очень высокая серая лошадь. Передние ноги ее были спутаны для того, чтобы она не могла далеко уйти. Медленно передвигаясь, лошадь щипала мелкую травку. Она скосила на мальчиков большой блестящий глаз и подвигала ушами.
— Прислушивается… — сразу начал хвастать Васька. — Она меня знает. Я часто на ней прокатываюсь.
Он и в самом деле смело подошел к лошади и покровительственно похлопал ее по шее.
— Ну, здорово, Машка. Прыгаешь?
Лошадь фыркнула.
— Вот видишь. Да ты ее не бойся. Она понимает, что ты со мной. Я, если захочу, у нее под брюхом пройду.
Он вообще разыгрывал роль хозяина конюшни, показывающего приятелю свою любимую лошадь.
— Я и не думаю бояться, — ответил Володя и нахмурился, потому что сказал неправду. Он боялся, и еще как боялся-то. Но скорее он согласился бы тоже пройти под брюхом у лошади, чем сознаться в этом.
Откуда, же ему, городскому мальчику, знать лошадей. Он мог перечислить все марки автомобилей и мотоциклов, рассказать, какие бывают самолеты и радиоприемники. А лошади? Единственная лошадь, с которой он до сих пор имел дело, была его собственная, недавно раскрашенная под тигра, деревянная лошадка.
— Чего мне бояться, — повторил он и, затаив дыхание, подошел к лошади.
Она оказалась необычайно большой, наверное, только немного поменьше, чем слон.
Володя осторожно приложил руку к шее лошади.
Кожа под его рукой мелко задрожала. Володя отдернул руку. Совсем не потому, что он испугался, а просто от неожиданности. Но Васька презрительно скривил губы и сплюнул на траву.
— Некоторые слонов боятся, некоторые лошадей, — сказал он и начал выбирать репьи из лошадиной гривы.
Володя побледнел и, не говоря ни слова, вдруг, согнувшись, пробежал под животом лошади.
