но никто особенно и не протестует, и опять украдкой подмигнул Лиде.
Лену эта ухмылка вывела из себя. Она вдруг отчетливо поняла то, о чем догадывалась прежде, но во что не хотела верить. Комсомол для Игоря — всего-навсего ширма, за которую он удобно прячется со своими хитрыми делишками, своим краснобайством. И такую прекрасную жизнь создают ему они сами — сидят и молчат. Может, снова сейчас выберут Игоря секретарем и опять будут шушукаться по углам, что под видом семинаров тот целыми днями не появляется на работе.
Лена не могла больше сдерживаться. Первых своих слов она не запомнила и даже не слышала, потом успокоилась, стала смотреть прямо перед собой, поймала сочувственный взгляд Галины Николаевны, и ей сделалось совсем легко.
Неожиданно Игорь перебил ее:
— Ты по делу говори! Это все теория, а ты говори по делу!
«Спокойно, спокойно, — внушала Лена себе и, прежде чем ответить, принялась считать до десяти. — Раз, два, три, спокойно, спокойно, не сорвись!»
— Хватит называть меня на «ты!» — все-таки не сдержалась и горячо выкрикнула Лена. — Мне это не нравится, не нравится, понимаете! И панибратские замашки мне тоже не нравятся — если кто-то любит, чтобы его хлопали по плечу, то на здоровье, а с меня хватит!
Растерянный Костромин перевел взгляд с Лены на Игоря, потом вопросительно посмотрел на Галину Николаевну. Та поняла этот вопрос по-своему и решительно поднялась с места.
— Успокойтесь, товарищи, успокойтесь. Нельзя же так, Лена, вы все сказали?
— Нет, не все. Я хочу сказать, что если в комсомольское бюро снова выдвинут Игоря, я буду голосовать против. Хотя мы, наша организация, лучшего секретаря и не заслуживаем, если сидим, хлопаем глазами вместо того, чтобы сказать правду о его липовых семинарах. Вот теперь я сказала все.
— Это еще доказать нужно, — огрызнулся Игорь.
— Хватит заниматься перебранкой, — возвысила голос Галина Николаевна. — Разрешите и мне? — обратилась она к Костромину. Тот кивнул в знак согласия, и Галина Николаевна, немного помолчав, сказала: — Лена Василенко погорячилась, говорила, пожалуй, излишне резко. Но мне запальчивость ее нравится больше, чем равнодушие, некоторых из вас. Посмотрите на себя со стороны… Вот вы и вы, — показала она рукой, — сидите, как маленькие старички, честное слово! Ну, неинтересны вам комсомольские дела, скучные они у вас, формальные, так от кого же все это зависит? Только от вас, ни от кого больше! Возьмем хотя бы вашу непосредственную работу — разве это не показатель комсомольской активности? А здесь, насколько я знаю, многим из вас до Василенко далеко, очень далеко. Вот и подумайте, ребята, не организовать ли вам конкурс на звание лучшего по профессии? Здесь сразу станет видно, кто работает, а кто языком болтает. Это, естественно, не исчерпывает всей комсомольской работы, но все же является реальным и нужным делом… И последнее. Я буду рада услышать от Игоря опровержение того, в чем обвинила его сейчас Василенко. Только не выкрики, а ответственное и серьезное опровержение.
Все повернулись к Игорю. Смотрели по-разному — насмешливо, злорадно, сочувственно. Больше всего — с недоверием. Игорь решился было доказывать свою правоту, но, уловив всеобщее настроение, махнул рукой.
— Кто еще желает выступить? — раздался по-прежнему невозмутимый голос Костромина. — Нет желающих? Тогда переходим ко второму вопросу: выборам нового состава бюро.
Кандидатуру Игоря никто даже не предложил. Зато Светлана, мстительно взглянув на Игоря, назвала Лену. Когда же подошло время самоотводов и Лена стала объяснять, что работала бы с большим удовольствием, если бы не мешала маленькая дочка, все зашумели: ничего, мол, справишься, кто-то крикнул даже: «Нас обвиняла в пассивности, а сама — в кусты!»
— Вы что же, в комсомольское бюро выбираете в порядке наказания? — снова подала голос Галина Николаевна, все рассмеялись, и Лена тоже. В самом деле, глупо получается — ругала девчонок за равнодушие, а как до дела дошло — струсила. Ну ладно, я теперь дам вам жизни!
При голосовании все подняли руки за Лену, только Игорь и Лида воздержались. На первом заседании нового бюро ей поручили отвечать за производственный сектор, и она охотно согласилась, подумав, что это и есть ее работа. Лена заметила, что инструктор райкома с интересом присматривается к ней. Сначала она покраснела, засмущалась, потом, понимая, что совершает несусветную глупость, быстро показала ему язык, рассмеялась и сразу же сделала серьезное лицо. У инструктора от удивления поползли на лоб брови.
7
Был, правда, и еще один вариант: вернуться в Полтаву. Мама не раз говорила и писала об этом, да разве дело в приглашениях? Лена знала: в любую минуту она может приехать в родной город, поселиться в двухкомнатной, не очень просторной, но такой привычной, до боли знакомой квартире, и никто не упрекнет ее ни в чем, разве только Люська, сестренка, фыркнет, съехидничает, но что с нее возьмешь — молодая да глупая, подрастет, сама разберется, что к чему. И потому Лена, наверное, и не хотела перебираться — утешений, родительской ласки хотелось, до слез хотелось, но к утешениям разве не примешана жалость? Не о таком возвращении мечтала она, да и мечтала ли она о возвращении? Об этом Лена тоже думала и не могла себе внятно объяснить, что же сильнее всего держит ее в Москве. Прописка? Нет, конечно. Чепуха все это. Тогда что же? Театры, в которые она не ходила? Большие, столичные универмаги, в которых почти ничего не покупала?
Лена не могла четко определить причины, но только чувствовала в самой атмосфере, воздухе столицы что-то такое особенное, ни с одним другим городом не сравнимое. Нравился Лене вид, который открывался с Ленинских гор, если подняться на эскалаторе на самый верх, на смотровую площадку у огороженного поручнями обрыва. Со всеохватной этой высоты Москва все-таки не просматривалась насквозь: четко виднелась вблизи чаша Лужников, угадывались знакомые профили небоскребов, зелеными пятнами темнели парки, но далеко еще и впереди, с обеих сторон в тусклом предвечернем мареве, в дрожащем летнем воздухе терялись кварталы новостроек — широко, размашисто шагала Москва. А центр? Всегда возбужденный, лихорадочно-нервный; толпа у «Националя» и ряды машин — четкие и строгие контуры «Чаек», привычные очертания «Волг» и иностранные машины с необычно
