От недремлющего ока Евдоксии Аристарховны не ускользнул чрезмерный интерес Андрея Ильича к девушке. Старшая сестра не пожалела времени в перевязочной, а затем и в палате, чтобы правильно понять намерения Сорокина и тем вернее вмешаться в нужный момент. Вероломство супруга в минуты тягостных страданий жены не могло удивить сестру. В ее представлении никакое подозрение не было слишком суровым в отношении мужчин.
— Чем это вы, Андрей Ильич, заинтересовались?
Голос шел откуда–то сзади, и он прежде услышал, чем увидел ее.
— Воздаю должное таланту, — не отрывая взора от проворных рук девушки, ответил он. — Пора нам, врачам, отбросить ложное самолюбие и кое–чему поучиться у наших сестер.
Старшая сестра почти вплотную приблизилась к нему, заслонив широкой спиной девушку, и спросила:
— Чему поучиться: постели заправлять или повязки накладывать?
Она давала ему понять, что ей все известно, увертки не помогут, игру придется открыто вести.
— И тому и другому, а главное — любить и жалеть больных. Мы, хирурги, со временем черствеем, а сестры — никогда.
Он вспомнил почему–то Студенцова и чуть не скавал: «В первую очередь не грех бы Якову Гавриловичу у них поучиться».
Спокойная, уверенная речь Андрея Ильича и искренняя улыбка не ослабили, а, наоборот, усилили ее подозрения. Она видела на своем веку немало святош, право, они все одинаковы.
— По какому же правилу отбираете вы этих учительниц, ведь они все разные: одна поумней, другая покрасивей!
Сорокин простодушно рассмеялся. Ему и в голову не приходило, что она издевается над ним. Выражение ее лица, независимое и серьезное, не давало для этого ни малейшего повода. Сорокин помолчал. Она выждала немного и дословно повторила вопрос. Не дождавшись ответа, старшая сестра продолжала:
— Трудное, мне кажется, у вас дело. В палате они все в одинаковых халатах, а на улице — в перманенте и пергидроле, как их различишь?
Если бы Андрей Ильич мог взглянуть на молоденькую сестру, он многое понял бы из того, что происходит вокруг него. Девушка оставила работу и, краснея от волнения, с тревогой прислушивалась к каждому слову старшей сестры. Она не видела лица Евдоксии Аристарховны, но по тому, как все более грубел ее голос и сокращалось расстояние, отделявшее ее от Сорокина, девушка угадывала близость грозы.
Между тем старшая сестра демонстративно отодвинулась, как бы с тем, чтобы напомнить Андрею Ильичу, с чего начался разговор.
— Вы должны меня понять, Евдоксия Аристарховна, — поднимая низко опущенные веки и широко раскрывая свои добрые глаза, сказал он, — я против того, чтобы труд этих старательных и милых рук видели только больные. Мы должны научиться смотреть на работу сестры как на служение науке. Человечество записало имена замечательных людей, которые вели медицину от успеха к успеху, а много ли среди них сестер? Скажете, что не за что отмечать? А ведь между сестрой времен Мудрова и нынешней такая же разница, как между Мудровым и лучшими врачами современности.
Старшая сестра хотела что–то сказать, но он жестом попросил ее помолчать.
— Сколько знаменитых хирургов, — продолжал Андрей Ильич, — становятся беспомощными, когда за операционным столом нет их постоянной сестры, куда девается их уверенность и искусство?
Слова эти произвели странное действие на Евдоксию Аристарховну, она опустила высоко вздернутую голову, и в ее глазах появилось выражение взволнованной сосредоточенности. Так выглядит врач, уловивший в биении больного сердца новое, незнакомое звучание. Нельзя еще предрешить его значения, но чутье ему подсказывает, что это к добру.
— Так вы это серьезно? — все еще неуверенно произносит она, — а я, простите, думала другое…
Андрей Ильич не догадывался, какую бурю он поднял в душе старшей сестры. Тридцать лет несла она трудную службу, выручала врачей, терпела их капризы, несправедливые придирки. Одним помогала прославиться, другим — сделать карьеру, готовить диссертацию, брала на себя их ошибки, — и никто в ее деятельности не увидел служения науке. Мерилом ее успехов был уровень, именуемый «кругом обязанностей». Ее удачи и неудачи могли быть выше или ниже этого круга, но никогда вне пределов его. В «круг обязанностей» входило спасать жизнь больного, когда неудача хирурга почти не оставляла для этого надежд; не дать свершиться жестокости, когда врач, не подумав, обрекал больного на испытания… Велик «круг обязанностей» сестры! В искусной операции хирурга, в его остроумном диагнозе всегда искали свежую мысль, искусный прием, но кто этого искал в работе сестры? А ведь и ей приходится многому учиться, чтоб стать достойной помощницей прославленных врачей.
Как мало нужно порой, чтобы растрогать человека, всколыхнуть чувства, каких никто в нем, возможно, не подозревал. Что стало с Евдоксией Аристарховной, ее не узнать. Куда делась суровая строгость в лице, поза несокрушимой гордыни. Голова склонилась набок, руки выскользнули из карманов, сплелись и свободно повисли.
Старшая сестра подозвала молодую сестрицу, нежно взглянула на нее и тепло, как никогда раньше, сказала:
— Расскажи нам о случае «асфиксии», о больной, которую ты спасла.
«Если Андрей Ильич в самом деле высокого мнения о нас, — говорила ее улыбка, — пусть знает, чего мы порой достигаем».
Молодая девушка густо покраснела и сделала несколько беспомощных жестов. Оказывается, искусница не умеет рассказывать о себе.
— Не можешь? — ласково спрашивает старшая сестра, нежно привлекая к себе. — Тогда я расскажу, ты только, смотри, не дай мне солгать.
Она еще раз бросает нежный взгляд на нее и, не поднимая больше глаз, чтобы не обнаружить своего смущения, рассказывает:
— Это случилось в начале прошлой недели. Приезжий хирург демонстрировал новую операцию, и врачи собрались на третьем этаже основного корпуса. В это самое время наша сестрица, дежурившая на первом этаже, замечает, что одной из ее больных, перенесшей сегодня операцию, стало плохо, она задыхается. Девушка мчится наверх, находит врача и шепчет ему: «Скорее, скорее, асфиксия». Каждая секунда дорога, и хирург не чуя ног мчится вниз. На столике у кровати больной он видит роторасширитель и языкодержатель и тут же пускает их в ход. Женщина спасена. Я спрашиваю сестрицу: «Когда ты успела приготовить инструменты?» Она мне отвечает: «Выбегая из палаты, я крикнула сестре: «Готовь все для асфиксии, я бегу за врачом!» Не будь инструментов на месте, вряд ли было бы возможно помочь больной. Вот как мы умеем любить больных!
Когда девушка ушла, Евдоксия Аристарховна поглядела ей вслед и сказала:
— Она у нас не одна такая. Недавно на конференции один из наших врачей заявил: «Больная, которую мы оперировали, находится в опасности. Болезнь оказалась слишком запущенной. У этой женщины двое маленьких детей, только исключительный уход может вернуть ее к жизни». Надо было вам, Андрей Ильич, видеть, как сестры сражались за жизнь больной. Они дежурили сутки и отказывались от смены, чуть не плакали, когда ей становилось хуже, радовались малейшему проблеску надежды и, конечно, выходили ее.
Она сделала движение, чтобы уйти, но вдруг что–то вспомнила и спросила:
— Договорились вы об этом с директором?
— Нет, — не сразу ответил Сорокин. — Я должен это сделать без него.
— Без него?
— Да, только так.
— Без него? — задумчиво повторила она. — А иначе нельзя?
— Нет, — с неожиданно прорвавшимся вздохом произнес он.
— Придется вам помочь, — деловым тоном сказала она, — завтра же начну рассылать сестер. Через две–три недели сведения будут у вас.
Пока сестры выясняли судьбу больных, подвергавшихся лечению экстрактом, Андрей Ильич за тем же обратился в городские больницы и к своим друзьям в другие города. Евдоксия Аристарховна сдержала слово и вернула заполненными двести семьдесят опросных листков. Работа была выполнена с любовью, но самое трудное оставалось впереди. Надо было сопоставить эти листки с историями болезни и, прежде чем решить, в какой мере было действенно лекарственное вещество, выяснить: правильно ли применяли его, регулярно ли проводились процедуры, соблюдалась ли дозировка и как долго пользовали больного этим лекарством?
Андрей Ильич решил пригласить себе в помощь Сухова и Степанова. Первый был секретарем партийной организации, и поддержка его могла иметь серьезное значение для дела, другой, как казалось Сорокину, был горячим сторонником применения экстракта в клинике.
С секретарем партийной организации Андрей Ильич встретился в помещении партгруппы — одной из комнат подвального этажа, некогда служившей бомбоубежищем. Сухов сидел в глубоком кресле с тем важным видом, какой придают себе зеленые юнцы, когда выполняют обязанности взрослых, — и подчеркнуто спокойно выслушал Сорокина.
