Зима теперь позади, шел апрель, теплый и светлый, снег остался только в оврагах, лежал там синими пластами, канавы вдоль дорог превратились в реки, всюду шумели ручьи и водопады, всюду, куда ни глянь, сверкала под солнцем вода, земля дымилась, и тысячи птиц наполняли воздух разноголосым пением.
В один из таких дней Костя встретился с Любой на старой мельничной плотине. Плотина была из огромных валунов, прочно спаянных цементом, — она простояла бы тысячу лет, сдерживая напор воды в речке, превращавшейся весной в мощный поток, но ее во время войны взорвали посередине, вода билась и грохотала в проломе, через который был перекинут дощатый, зыбкий мостик. Рядом с плотиной стояло такое же, из валунов, несокрушимое здание бывшей мельницы, где еще сохранились шкивы и трансмиссии, какие-то зубчатые колеса и валялись обрывки мешков.
Здесь, на мостике, глядя в ревущий поток, Костя и ожидал Любу. Она пришла, одетая по-весеннему, в жакетке, под которой было легкое платье. Странно выглядели на ней облепленные грязью резиновые сапоги, в которых она преодолела три километра апрельской распутицы. Видно было, что нелегко дались ей эти километры. Брызги грязи — правда, она уже пыталась их счистить — были видны на коленях, на подоле платья, на жакетке. Прыгала, поди, через ручьи, брела через разводья, подобрав подол, скользила, спотыкалась — и все, по мнению Кости, из учтивости, из желания не обидеть пограничника, у которого такая нелегкая служба.
Ну пусть из учтивости она пришла и ни по какой иной причине, — Костя не может остаться истуканом в такой буйный весенний день. Он ей все скажет. Вот посидят тут немножко, постоят на берегу потока, он соберется с силами и скажет.
Они ходили и стояли два часа, говорили о чем угодно, многое уже было сказано, только не то, о чем хотел говорить Костя. Они ходили рука об руку. Костя мял и тискал Любины пальцы, не задумываясь, больно ей или не больно, а она не показывала вида, что ей очень больно, что Костя даже кожу стер на ее мизинце.
В конце концов Костя понял, что и в этот день ничего не скажет; он стал противен самому себе, и на душе у него стало пасмурно. Он уже хотел сказать, что ему пора на заставу, как его окликнули:
— Товарищ лейтенант!
Возле плотины стоял ефрейтор Козлов с автоматом на ремне через грудь.
— Товарищ лейтенант! — повторил Козлов. — Тревога! Капитан послал за вами.
Костя быстро пожал руку Любе, вдруг схватил ее за плечи, за шею, неумело, неуклюже привлек к себе и поцеловал в губы, не стесняясь ни Козлова, ни яркого дня — никого и ничего.
Он бросился за Козловым, а Люба стояла над потоком, растерянная, испуганная и счастливая.
На заставе капитан Изотов объявил, что через границу на ту сторону хочет прорваться нарушитель. На рассвете его заметила путевая обходчица, он перебежал полотно железной дороги, на песке остались его следы. Это было в восьми километрах от линии границы. Сейчас след потерян. Подняты все силы на поиски. Он, Изотов, распорядился уже об усиленной охране границы.
Пошла напряженная жизнь. Костя то дежурил возле телефонов, пока на границе были капитан Изотов и старший лейтенант Андрющенко, то выходил с солдатами на местность, а у телефона сидели Изотов или Андрющенко. Телефоны звонили, передавались распоряжения, принимались донесения, на заставу приезжали подполковник Сагайдачный или офицеры из штаба отряда.
Так продолжалось четверо суток. Четверо суток пограничники то нападали на след человека, шедшего в сторону границы, то теряли след. Был такой момент, когда думали, что человек уже в западне. Его заметили на озере, которое он переплывал, толкая перед собой бревно. Но когда обогнули озеро и вышли туда, где нарушитель должен был вылезти из воды, его там не оказалось: он обманул пограничников, вылез где-то в другом месте и пошел по ручьям, по топям, по канавам. Его обнаруживали еще дважды, и снова он ускользал, все приближаясь к границе. К концу четвертых суток предполагали, что он уже совсем близко возле нее, в районе заставы капитана Изотова.
Напряжение росло. Офицеры видели, что им противостоит очень умелый, ловкий и от этого вдесятеро опасный враг, который рвется к границе, чтобы уйти за ее черту. Что он несет, этот неуловимый лазутчик? Какие сведения о нашей промышленности или армии? Какие секретные данные выкрали у нас агенты врага? Чем это может грозить впоследствии?
На рассвете пятых суток, сидя в дозоре возле вспаханного с осени поля, увидал нарушителя и Костя Колосов. Нарушитель мелькнул в кустах, Костя успел разглядеть, что это крупный, высокий человек в брезентовой куртке; на спине у него был рюкзак.
— За мной! — приказал Костя, устремляясь туда, где мелькнул нарушитель.
Вслед за ним сорвался с места сержант Локотков, на длинном поводке у которого была злобная Пальма. Ефрейтора Козлова и повара Сомова Костя послал в обход с фланга, а молодой солдат Коршунов помчался назад с донесением о том, где обнаружен нарушитель.
Костя бежал, на ходу вытаскивая из кобуры пистолет и посылая патрон в патронник. Вот она, та минута, ради которой живет и годами учится пограничник. Та минута, когда он должен выполнить свой долг перед страной, перед народом, когда линия границы проходит через его сердце.
Добежав до места, где был замечен нарушитель, Костя увидел, что там уже никого нету, что Пальма мечется из стороны в сторону — весенняя вода мешает ей взять след.
Вдруг Пальма устремилась через кусты по прямой, она мчалась так почти километр. Костя и Локотков задыхались, а Пальма рвалась, давилась в ошейнике молча и яростно. Костя сказал:
— Отпустите! Пусть догоняет. Иначе он уйдет. Слышите, Локотков?
— Нельзя, товарищ лейтенант! Опасно.
— Он же уйдет, пока мы тут рассуждаем! Бросится в реку, а там рукой подать до границы! Отпустите собаку! — крикнул Костя.
Локотков остановился, сказал: «Эх, товарищ лейтенант!» — и спустил Пальму с поводка. Она скрылась в чаще кустарников, и там вскоре послышался ее отчаянный лай.
Костя с Локотковым бежали изо всех сил, они слышали, как за ними шлепают по воде и грязи размокшие сапоги Козлова и Сомова.
Лай стал еще отчаяннее, будто Пальму били, отгоняли, грозили ей.
— Ну что? — сказал на бегу Костя. — Видите, догнала!
В это время впереди ударил выстрел, за ним второй. Лай прекратился.
— Пальма! — крикнул Локотков. — Пальма!
Ответа не было.
Они нашли Пальму мертвой. У нее была прострелена голова. Рядом на земле валялись обрывки брезентовой куртки и две гильзы от пистолета крупного калибра.
Нарушитель снова ушел. Локотков потупясь стоял над убитой Пальмой. Он ничего не сказал Косте, но Костя чувствовал себя виновником и гибели Пальмы и того, что из-за его ошибки они упустили нарушителя.
Вскоре подоспела помощь с другими собаками. Но собаки не брали след. Локотков, обследовав отпечатки подошв нарушителя, сказал, что подошвы натерты веществом, отбивающим чутье у собак.
Надо было начинать все сначала, делать все возможное, чтобы враг не ушел за рубеж. Капитан Изотов сказал, что там его, видимо, ждут, потому что дозоров на границе нет, на мызе рыжебородого оживление, приехал даже кто-то в офицерской форме — не то майор, не то подполковник. Красавица дочка все время крутится возле дозорной тропы и собирает подснежники.
Костю капитан Изотов отправил с дозором по берегу мохового, поросшего клюквой болота. Этот берег, изгибаясь дугой, вел прямо к мызе рыжебородого. Костя шел с Козловым, Сомовым и возвратившимся Коршуновым. Он жестоко осуждал себя за горячность и отсутствие выдержки.
В тот момент, когда он хотел было остановиться, чтобы снять фуражку и вытереть пот со лба, он вновь увидел нарушителя.
Нарушитель полз по земле меж елок. На спине у него горбом торчал рюкзак. «В обход! Окружать!» — знаками приказал Костя своим солдатам. Надо было спешить, потому что линия столбов была в каких-нибудь двухстах метрах впереди; ближайшая пара столбов уже виднелась сквозь елки.
Нарушитель услышал хлюпанье грязи под сапогами, вскочил и, петляя, делая зигзаги, бросился бежать: ведь столбы рядом, рядом! Один бросок — и он там, там, где его ждут, где ему приготовлены ванна, чистое белье, спирт…
Костя мчался за ним, как олень. Нет, во второй раз он уже не оплошает, нет! Солдаты отставали, но Костя нагонял человека с рюкзаком. «Стой! — крикнул он, когда нарушителю оставалось метров пятьдесят до границы. — Стой, стреляю!»
Нарушитель только прибавил ходу. Костя поднял пистолет и выстрелил. Нарушитель замедлил бег и, обернувшись, тоже выстрелил. Костя почувствовал удар в грудь под самым горлом, хотел крикнуть, но не смог и упал лицом вперед. Он знал, что тот, в брезентовой куртке, уходит, ему уже осталось сделать несколько шагов…
Нет, он их не сделает! Нет! Костя вытянул вперед руку с пистолетом и, не зная, не видя куда, стрелял и стрелял, уткнувшись лицом в землю.
