— И ты удивительно мало изменился, — ответил Петров. — Просто даже странно. Я, как только тебя увидел, так сразу узнал, и даже стишки твои вспомнил, помнишь, ты сочинял? «И так всю жизнь мне будет только двадцать».
— Помню. — Павел Петрович улыбнулся. — Переоценил свои возможности.
— А что — переоценил! — не согласился Петров. — Ничего не переоценил. Наше поколение хорошо держится, Павел. Молодость еще с нами, дорогой мой. С нами! Большой запас ее у нас. В замечательное время родились, в замечательное время живем. Стареть, брат, некогда. У меня, сказать тебе по правде, планов столько! Всяких прожектов, соображений, намерений… Мне стареть лет до восьмидесяти нельзя, иначе не успею сделать все, что напланировано. Ты ко мне приезжай. У нас на комбинате работнику науки есть чем заняться, есть над чем подумать.
— Непременно приеду.
Они еще долго сидели в номере Павла Петровича, расстались под утро. После ухода друга Павел Петрович испытывал такое чувство, будто бы и не мелькнули, не ушли в прошлое долгие годы, будто бы время осталось на месте, а только шли, свершались дела людей, будто не менялись возрастом, а только росли люди вместе со своими делами, только мужали и крепли. С этим чувством он и уснул.
Настал наконец последний день съезда.
С волнением слушал Павел Петрович заключающую съезд речь Ворошилова и смотрел на него с нежностью. Климент Ефремович был героем его детства и юности. «Ведь с нами Ворошилов, первый красный офицер! Сумеем кровь пролить за эс-эс-эс и эр!» — так, кажется, певали в пионерскую бытность?
— История возложила на партию великую, благородную миссию — обеспечить построение коммунистического общества в нашей стране и тем самым проложить путь к коммунизму для всего человечества, об этом говорил товарищ Ворошилов.
Он говорил:
— Разрешите заявить с этой высокой трибуны, что наша партия до конца выполнит свою историческую миссию.
Вновь грянул «Интернационал». Съезд закончил свою работу. Надо было покидать этот зал. Но хотелось быть тут еще и еще…
Когда в гостинице Павел Петрович подошел к дежурной по этажу за ключом, она ему сказала:
— Ключ взяли. У вас в номере гости.
— Какие гости? — Павел Петрович был сильно удивлен.
— Просили не говорить. Сами увидите.
В номере его встретили Оля и Виктор.
— Не ожидал? — воскликнула Оля, обнимая.
— Конечно, не ожидал. Как же это вы сюда попали, ребята?
— Спроси Виктора.
— Да вот, опыт приехал передавать. — Виктор смущенно улыбался. — По линии ЦК комсомола. Московским сталеварам — комсомольцам. Пригласили.
— Ну и я с ним на два дня прицепилась. У тебя, папочка, вкусного ничего нет? — Ольга заглядывала в шкаф, в ящики стола.
— Сейчас попросим принести ужин. Можешь заказывать все, что считаешь вкусным. Надави вон на ту кнопочку.
— А потом, — продолжал — Виктор, — поеду дальше, на Урал. Уж сам за опытом.
Павел Петрович смотрел на Виктора и думал, что, наверно, этому хорошему парню нелегко с такой взбалмошной девчонкой, как Ольга, и если он с ней счастлив, то, значит, сильно любит; и еще он думал о Викторе, что у него прекрасный характер и что из такого парня должен со временем получиться отличный сталевар, большой мастер своего дела. Павел Петрович даже улыбнулся от неожиданно пришедшего в голову сравнения. Он вспомнил Алексея Петрова. Вот такой же был простой, искренний парень возле бетономешалки, и вот приехал на съезд большой мастер своего дела.
— Папочка, чему ты так хитро улыбаешься? — спросила Оля.
— А я думаю вот о чем: через двадцать лет, когда твой Виктор приедет сюда делегатом, скажем — так, кажется, по уставу выходит — двадцать третьего или двадцать четвертого съезда партии, ты, конечно, тоже с ним прискачешь; так вот я думаю: в гости к вам приеду, вы меня вкусным угостите или нет?
— Во-первых, да, угостим, — подчеркнуто серьезно ответила Оля. — Верно, Витя? А во-вторых, я убеждена, что на двадцать четвертый съезд вы приедете с Виктором вместе.
3
На Ладу Павел Петрович вернулся поездом, который приходил поздно вечером. На вокзале его никто не встречал, потому что никто не знал, когда он должен был приехать. Павел Петрович отстал от делегации своей области, задержавшись на несколько дней в Москве.
Он ехал в такси через весь город вдоль Лады. С набережной открывалась даль залива, где в синих сумерках стояли яхты с распущенными парусами. Какой-то запоздалый луч ушедшего солнца отражался от высоких редких облаков, и по стеклянной синеве осенней воды скользили палевые блики.
Все — и вечерний город, и синяя Лада, и эти таинственные яхты, уходящие куда-то в ночь, — ощущалось сегодня иначе, чем всегда, беспокоило, волновало; хотелось самому мчаться под широкими, тугими парусами, мимо мигающих зеленых и красных бакенов. Павла Петровича даже немножко знобило, такую он испытывал потребность поскорее разделить с людьми драгоценный груз впечатлений, привезенных из Москвы.
Впереди предстояло так много, такие обширные замыслы и планы рождались в мозгу, такая бесконечная и беспокойная открывалась жизнь. Вот когда ему поистине был нужен, совершенно необходим друг, беззаветный и бесконечно преданный, не сомневающийся и не колеблющийся…
Едва поставив чемодан в передней, он бросился к телефону, чтобы звонить Макарову, Бакланову, Бородину… Но не успел набрать номер — позвонили у входной двери.
Павел Петрович поспешил отворить. В дверях стояла Варя.
На мгновение Павел Петрович растерялся, шагнул назад. Потом схватил Варю за руку, ввел в прихожую и обнял, прижимаясь щекой к Вариной холодной с улицы щеке.
— Варенька! — сказал он. — До чего же это хорошо, что вы пришли! Кто вас научил это сделать? Как вы узнали о моем приезде?
Варя не ответила. Как было отвечать на такие вопросы? Что она ходила встречать его каждый день, к каждому московскому поезду, — и вот дождалась, встретила, но не хватило решимости подойти там, на вокзале, в толпе людей, приехала следом за ним сюда, — это, что ли?
— А вам не страшно, Варенька? — сказал Павел Петрович. — Ведь я, может быть, скоро буду старый. А старость…
— У вас не будет старости, — поспешно перебила его Варя. — Не надо про это. У таких, как вы, Павел Петрович, старости не бывает.
— Да, пожалуй. Сразу смерть, — в раздумье согласился Павел Петрович.
Варя отстранилась от него и с улыбкой, в которой было так много любви, отрицательно покачала головой.
Не думала ли она, что, подобно той девушке из прекрасной сказки, победит смерть своей любовью…
