— Гостеприимно встречаешь, нечего сказать. Салют из тысячи орудий! — пошутил Залкинд, заметив взволнованность Василия Максимовича.
— Не понимаю, как это получилось, — сказал Батманов, вытянувшись перед Писаревым.
Тот протянул ему руку, чуть улыбаясь:
— Мы сами виноваты, не предупредили.
— Ничего ведь не случилось. Слегка тряхнуло. Летчик у нас хороший, не растерялся, — добавил Дудин, оглядываясь вокруг себя. — Рассказывайте, товарищ Батманов, как вы тут хозяйничаете...
Секретарь крайкома и уполномоченный, сопровождаемые Батмановым и Беридзе, долго ходили по участку. Они побывали и на сварочной площадке, и в поселке, и в котлованах, поговорили с рабочими, прорабами...
— Жизнь раскрутилась как надо, молодцы, — одобрительно сказал Дудин, когда обход был закончен.
Они пришли в «прорабскую» — так назывался сейчас занятый инженерами домик Котляревского. Незадолго перед тем сюда забежал Алексей — что-то проверить по чертежам. Ему некогда было даже раздеться, и он делал расчет стоя, согнувшись над столом. Он хотел удалиться, но Дудин задержал его.
— Я не совсем представляю себе, каким образом вы будете передвигать с берега на лед полукилометровые секции трубопровода, — сказал Дудин, обращаясь к нему. — Это же махины! И как вы погрузите их в пролив?
Дудин, за ним и другие разделись. Алексей тоже скинул полушубок, разложил на столе чертежи и начал рассказывать. Секретарь крайкома и уполномоченный слушали его со вниманием. Дудин подошел и через плечо Алексея заглянул в чертеж. Писарев, слегка склонив крупную голову и не отводя от Ковшова пристального взгляда, спрашивал:
— Как технически обоснованы сроки работ по укладке нефтепровода в проливе? Как рассчитаны ресурсы — хватит ли рабочих рук, чтобы одновременно вести строительство узла? Какими техническими средствами будет осваиваться островной участок?
Алексей оглянулся на сидевших в стороне Батманова, Залкинда и Беридзе. От него, по существу, требовали целого доклада. Парторг посмеивался, а Беридзе комически приподнял плечи: выкручивайся, брат, как можешь!
Руководители строительства видели, что Дудину и Писареву в данном случае, как и ранее в разговоре с другими работниками, хотелось убедиться, что коллектив понимает свои задачи.
— Не оглядывайтесь на Батманова и Беридзе, они вам не помогут, — шутливо сказал Алексею Дудин.
Алексей достал из стола необходимые материалы и обстоятельно доложил о плане зимних работ по участкам пролива и острова. План этот он знал наизусть во всех подробностях и говорил уверенно, под конец даже с увлечением. Доклад Алексея, очевидно, удовлетворил гостей, — вопросов больше не последовало.
— Почему не рассказали нам, товарищ Батманов, что было на участке двадцать дней назад? — обернулся Писарев к начальнику строительства. — Страшную картину застали? Развал, безобразия?
— Особенно страшного ничего не было. Я уж и не помню, что мы здесь застали. Конечно, немножко пришлось поработать. За тем и приехали.
Залкинд, смеясь, коснулся рукой его плеча:
— Почему же Мерзлякова прогнал, Василий Максимович? Если не было здесь безобразий — тогда, выходит, зря расправился с ним? Зачем же под суд отдаем его? За что местная парторганизация исключила его из кандидатов в члены партии? Мы видели, кстати, Мерзлякова на трассе, он на тебя жалобу подал товарищу Писареву за невежливое обращение.
— Я еще поделикатничал с этим прохвостом, — процедил сквозь зубы Батманов. — Завел возле океана кулацкое хозяйство, отгородился от участка средневековым забором, недосуг было заниматься строительством. Вот я его и освободил... Пусть теперь на свободе пасет корову и свиней...
— Но ведь ты отнял у него корову и свиней! Голым пустил по миру! Куда теперь податься человеку? — подтрунивал парторг.
— Товарищ Залкинд привез вам хороший подарок, — напомнил Дудин.
Парторг вынул из сумки телеграмму товарища Сталина: «Новинск на Адуне Управление Н-ского строительства трактористу Силину Семену Ильичу. Благодарю вас, Семен Ильич, и вашу супругу за патриотическую заботу о Красной Армии. Сталин». Приятным подарком был и номер краевой газеты со статьей о строителях нефтепровода.
— Созовем митинг, прочтем всем народом, — сказал Батманов, передавая телеграмму и статью инженерам.
Беридзе подчеркнул ногтем в газете какую-то строку, и Алексей просиял, разобрав среди названных в статье имен знатных людей строительства свою фамилию. «Здесь, на Адуне, они защищают родину», — писал корреспондент.
Вызвали Силина.
— Деньги на танк вносил? — весело спросил его Залкинд.
— Вносил, товарищ парторг.
— Товарищу Сталину писал?
— Было дело.
— Тогда получай!
Силин взял телеграмму и чуть не выронил, когда понял, от кого она. Тракторист читал ее и перечитывал, зачем-то перевернул и рассматривал с обратной стороны. Лицо его по-детски простодушно передало все волновавшие его чувства, в глазах блеснули слезы. Прижав телеграмму к груди, он молча повернулся и пошел.
— Я понимаю, почему у вас нет желания говорить о Мерзлякове, — обратился Писарев к Батманову. — Поступили вы с ним в общем-то правильно, и я не уверен, что на вашем месте я обошелся бы с ним мягче. А теперь он вам больше не мешает, и вы о нем забыли. Но он еще существует, и мне предстоит оказать какое-то влияние на его судьбу. Поэтому я хочу по возможности выверить свое отношение к этому человеку, прежде чем отдавать его под суд…
Батманов, преодолевая брезгливость, начал рассказывать о Мерзлякове. Он оказался опаснее явного врага. Мало сказать: Мерзляков не справился с задачей. Он, руководитель участка, обнаружил безразличие к судьбе и нуждам подчиненных ему людей. Тревоги коллектива его не затронули, они словно не касались его. Он равнодушно отнесся к распространившимся на участке слухам о мнимом взятии Москвы немцами и мнимом нападении японцев. В такие трудные для всех дни он с энтузиазмом занимался только своим благополучием.
— Надо поглубже заглянуть в прошлое Мерзлякова,— решил Дудин. — Не удивлюсь, если найдем там кое-какие корни его сегодняшнего поведения. Не вы назначали Мерзлякова начальником участка, товарищ Батманов, но его история пусть вам послужит уроком. Очень хорошо надо знать человека, очень верить ему, прежде чем выдвинуть его в руководители. Мне Михаил Борисович говорил о Ефимове — очень прискорбный случай! А Мерзляков — это случай в десять раз прискорбнее. К сожалению, у нас нередко выдвигают людей, не изучив их и подчас просто плохо к ним присмотревшись: «Авось потянет, парень вроде неплохой». Что из этого получается, мы все убедились сегодня, пока ходили по участку: сколько строителей предъявили нам счет за Мерзлякова!.. Продолжайте, товарищ Батманов, — Дудин дотронулся рукой до колена Василия Максимовича.
— Я не могу назвать Мерзлякова прямым виновником гибели Панкова. Но в душе считаю: Панков погиб из-за него.
При этих словах Батманова Залкинд порывисто встал и в волнении зашагал по комнате. Батманов замолк на полуслове и поднял на него глаза. Остальные тоже посмотрели на парторга.
— Мы с ним дружили больше двадцати лет, я ему дважды обязан жизнью, — заговорил Залкинд. Он переменился в лице и морщился, как от боли. — В двадцать первом году я был комиссаром в партизанском отряде и числился на особом счету у японцев и белых. Они за мной охотились, и однажды случилось мне вместе с несколькими партизанами попасть в засаду. Белых было до трех сотен, они быстро нас окружили. Пробиться не удалось, только один парень сумел вначале выскользнуть из кольца. Избавления мы не ждали, отстреливались, засев в буреломе, и приготовились к тому, чтобы подороже продать свою жизнь. Нежданно-негаданно избавление подоспело в лице Сергея Кузьмича Панкова, который бешено налетел на белых с горсткой партизан, нагнал на них страху и развеял по тайге. Потом оказалось: Панков совершил благородный и смелый поступок на свой страх и риск, вопреки приказу. Командир послал его только в разведку и запретил предпринимать что-либо самому. Мы тогда берегли силы и любую операцию проводили с крайней осторожностью. Панкову удалось вызволить нас без жертв, а могло быть иначе: он и нам бы не помог, и себя с товарищами погубил бы. Победителей, конечно, не судят, но Панкову попало от командира. И я до сих пор слышу ответ Сергея Кузьмича: «У меня такой характер, что его не переделаешь. Если люди в беде — я должен им помочь, ничего не щадя. Я проклял бы себя на всю жизнь, если бы не помог комиссару Залкинду и его ребятам!..»
Нагнувшись к Алексею, Беридзе вдруг возбужденно прошептал:
— Алеша... Я слушал Залкинда и как бы перенесся во времена фадеевского «Разгрома». Мне представилось, что я вижу перед собой Левинсона...
Пораженный этой мыслью Алексей новыми глазами воззрился на Залкинда, словно тот и в самом деле был героем книги, знакомой ему и близкой с детства.
