Они разошлись. Алексей уже лег, когда Залкинд, полураздетый, снова пришел к нему:
— Батманов ничего не поручил тебе? Ну, в отношении жены своей? Мне казалось, что он...
— Я привезу ее, Михаил Борисович, вот увидишь.
...Проходил час за часом, близился рассвет, а Ковшов все не спал. Он вспоминал наставления Батманова и Залкинда, думал о том, как будет выполнять свою миссию. И над всеми мыслями торжествовала одна, как самый высокий голос в хору, мысль о встрече с Зиной. «Дать ей телеграмму или не надо?» — спрашивал он себя и решал: «Лучше не давать. Она будет ждать, томиться, а так я внезапно нагряну...»
Утром Алексей и Залкинд поднялись вместе с солнцем и заторопились. Машины, чтобы ехать на городской аэродром, еще не было, и Залкинд предложил идти ей навстречу.
Ночью прошумел дождь. Чистое небо блестело. В прозрачном воздухе четко вырисовывались синие дали. Промытая трава была ярко-изумрудной. На листьях и в хвое деревьев сверкали крупные дождевые капли. Утреннюю сонливую тишину нарушало лишь стрекотание птиц за палисадами домов да стук сапог Залкинда и Алексея по деревянному тротуару. Парторг жадно вдыхал настоенный на хвое сочный воздух.
— Мне, Алексей, подумалось сейчас вот о чем, — сказал Михаил Борисович. — Эта неожиданная поездка в Москву — как награда тебе... За то, что работал хорошо, что не убегал от трудного, что жил всей душой.
Он посмотрел на серьезное лицо Ковшова и, положив руку ему на плечо, уже другим тоном продолжал:
— Только забудешь ты в Москве про нас, свет — Алеша. Уже сейчас душа твоя — там, одно бренное тело вышагивает рядом со мной по улицам скучного Новинска.
— Нет, Новинска забыть невозможно! — горячо сказал Алексей. — Если примениться к твоей шутке, то половина моей души остается здесь, а вторая едет в Москву, и ей грустно...
Навстречу из-за поворота выскочила легковая машина. Шофер увидел их, резко затормозил. На заднем сидении широко расположился Гречкин с чемоданами Ковшова.
— Тебя Женя искала, — шепотом сообщил Гречкин Алексею.
— Она вернулась? Что же ты ее не взял с собой? — с огорчением спросил Алексей. — Так мне и не удалось с ней попрощаться!
— Хотел я ее захватить, да она как сквозь землю провалилась. Девка как помешанная была...
Выехали на широкое мощеное шоссе — оно вело к заводскому району города и к аэродрому. Алексей оглянулся на большое здание управления и сразу увидел: оттуда в их сторону бежала девушка в белом платье. Она размахивала над головой чем-то красным. Алексей угадал: Женя. И попросил остановить машину.
— Хорошо, что увидел тебя, — сказал Алексей, подойдя к девушке и взяв ее за обе руки.
Женя задыхалась от бега и не могла говорить. Она заметно похудела за последнее время. Лицо ее, загоревшее за лето, стало строже, утратило детскую округлость.
— Искал тебя везде. Эти дни такая сутолока была, мы и не поговорили с тобой хорошенько...
Он звал ее с собой на аэродром. Женя отказалась.
— Не надо мне туда. Здесь попрощаюсь. Я сбежала, чтобы не прощаться, — она задыхалась теперь уже от волнения. — Приехала на участок и чуть с ума не сошла. Если б Петька не достал машину, пешком бы, кажется, прибежала.
— Меня огорчило, что тебя нет...
— Подожди, Алеша, не говори. Я хочу тебе сказать. Ругала я себя... Ведь знаю, что нельзя мне любить тебя! Не полюбишь ты меня никогда, не можешь полюбить. Настроилась на дружбу. Только на дружбу! А тут представила себе, куда и к кому ты едешь, — и все во мне возмутилось... Глупо это, очень глупо!
На дороге гудела машина: Залкинд напоминал, что надо торопиться, они могли опоздать к самолету.
Женя заспешила:
— Иди, тебе пора... А обо мне не беспокойся. Я переборю себя. Я уже почти переборола! Мне дорога твоя дружба, Алеша. И сам ты мне очень дорог. Не хочу и не могу, чтобы ты совсем ушел из моей жизни! Ну, иди, милый... Желаю тебе успеха в твоем деле. И счастья самого большого...
Она порывисто метнулась к Алексею, хотела обнять его — и остановилась с поднятыми руками, с жадностью вглядываясь в его лицо заблестевшими от слез глазами.
Он просто, с вдруг возникшим чувством свободы привлек ее к себе и поцеловал. Женя повернулась и побежала прочь, взмахивая красной косынкой.
...Самолет набирал высоту, и большой город с квадратами и прямоугольниками кварталов быстро уменьшался на глазах. Осталось позади зеркальное сверкание Адуна. Под крыльями самолета поплыли, сплетенные в одну темно-зеленую массу, густые кущи деревьев.
Ковшов жадно вглядывался, и ему казалось, что перед ним вновь проносится пережитый год. Этот год жизни был труден, очень труден. Но он не прошел зря. Разве случайно таким дорогим стало ему все то, что нашел он здесь, далеко от своей Москвы?
Внизу тайгу неожиданно разрезала просека с двумя серебряными ниточками рельсов. Промелькнула назад станция, уменьшенная до размеров спичечной коробки. Несколько дней назад Алексей вот так же пролетал над трассой, и его вновь поразил размах строительства. А сейчас он с восторгом подумал: в сравнении со всей страной наш громадный нефтепровод тоже не больше спичечной коробки.
Почти физически ощутил он необъятность, грандиозность родины и всего, что происходило на ее просторах. Он испытывал необыкновенную полноту чувств, ему хотелось петь: еще никогда раньше он, Алексей Ковшов, так хорошо и ясно не видел, не чувствовал, не представлял себе своего места в жизни великой родины в ее титанической борьбе за будущее.
