плечу товарища, у всех одна мысль, одно на душе.
…Трудно дышать. Не могу поднять веки, шевельнуться.
Вдруг далекий, нарастающий шум — так шумит город, когда внезапно распахнут окно. Неясные, приглушенные голоса. Шепот. Потом совсем близко и четко:
— Сестрица, скорее — он срывает повязки!
— Спокойно, мальчик, спокойно.
Жажда. Неутолимая жажда И такое же, как жажда, мучительное стремление вспомнить что-то важное, очень важное. Я напрягаю память, собираю последние силы: вот если сейчас вспомню!
— Доктор, Ступалов очнулся.
Мне чудится, что я кричу громко, исступленно, а губы едва шевелятся:
— Пить!..
— Доктор, смотрите, он очнулся!
— Да-да, теперь я знаю, я вспомнил: «человеком или человечишкой!..»
Я с трудом открываю глаза, порываюсь встать, скорее почувствовать живую, крепкую, весеннюю землю.
— Осторожней, Ступалов, ты потревожишь своего друга.
— Друга!
Я повторяю это слово сначала шепотом, потом громко. Прислушиваюсь к его звучанию. Приподнимаюсь, заглядываю доктору в глаза, стараясь угадать, что скрыто в глубине его зрачков. Обессилев, падаю на койку…
…Маленький солнечный зайчик загорается над головой…
Белый квадрат опущенной шторы. Угол подушки. Термометр. Негромкий голос:
— Тридцать пять и шесть…
И рядом на соседней койке знакомое дорогое лицо — Лешка.
— Лешка!
— Тише, Ступалов, какой вы беспокойный больной.
— Лешка, друг!
Теперь я каждое утро просыпаюсь с мыслью — Лешка здесь, со мной, на соседней койке. Вчера впервые уловил его взгляд. Сегодня слышал первое слово:
— Андрюшка, старик!
Жизнь возвращается к нам вместе с весенними днями!
Вскоре навестила нас моя мама.
Потом появился в полном составе весь класс. Впрочем, Леонид уверял, что ребята приходили еще задолго до того, как разрешили свидания. Аркашка Пивоваров, не щадя модных брюк и пиджака, взбирался на ближайший тополь и передавал оттуда приветы. Райка несла вахту у окна — кажется, впервые в ее беспечной жизни высокие каблучки сыграли положительную роль. А Ляля дежурила в больничном саду день и ночь.
Конечно, это было очень трогательно…
И все же более всего запомнился приход Феоктистова, хотя ничего особенного не произошло, ничего особенного он не сказал.
Белый больничный халат сидел на нем ладно, как влитой, и Алексей Алексеевич походил более на военврача, чем на следователя. Старался быть с нами одинаково приветливым, но я сразу заметил, что главная забота и внимание уделены Лешке.
Едва перекинувшись со мной словом, поспешил к Леониду, сел прямо на койку. Сидел и молчал. Только подмигнул Лешке ободряюще.
Леонид первым обратился к нему:
— Мне необходимо поговорить с вами, Алексей Алексеевич…
— С этого нужно было начинать наше знакомство, товарищ дорогой! — голос Феоктистова прозвучал сурово, хотя он и пытался сохранить приветливую улыбку, как полагается в разговоре с больным.
Алексей Алексеевич заверил нас, что следствие по делу Егория Жилова и его сообщников будет завершено надлежащим образом. Но товарищ Феоктистов сказал еще и другое: «Даже самое тщательное следствие, самая безукоризненная экспертиза не могут заменить внимания и воли общества. Только всеобщие усилия могут избавить народ от преступности и преступлений».
