— Скажите, когда мы увидим все это не на бумаге?
— В целом, лет через пятнадцать. А начало вы видите уже сегодня, ведь город непрерывно строится…
— Пятнадцать лет? Да нас уже и в помине здесь не будет тогда!
— Очень жаль. А мне, кстати, город наш до сих пор не надоел, хоть живу я в нем очень давно.
Александр Ильич чувствовал, что на вопросы отвечает слишком торопливо. Но опустевшее место в первом ряду словно порвало невидимую нить между ним и залом. Только на улице он мысленно одернул себя: что за ребячество? Ведь получилось, что о многом он так ничего и не рассказал. А все это Наташины фокусы! Сидела бы в зале и не было бы ему дела до другого, случайно знакомого лица… И тут же внутренний голос сказал ему: «А ведь ты все время ждал этой встречи. И растерялся, потому что она ушла. И ни при чем тут Наташа…»
Он оглянулся на только что покинутое им здание клуба. В тумане и расплывчатом свете фонарей оно выглядело значительным, как прежде. А там, вдали, где когда-то встал на пути людей казавшийся неприступным перевал Подумай, карабкались вверх ровные нити светлячков — по Колымской трассе шли машины.
Вот одна выбилась из строя, остановилась. Смешная мысль пришла в голову: может быть, ее ведет один из тех, для кого этот обычный подъем был когда-то перевалом? И человек, как только что он сам, решил отдать дань прошлому?
Нет, конечно, о побежденных перевалах не вспоминают. Пока человек борется, живет — главный перевал всегда впереди.
Машина тронулась, заняла место в бесконечной цепочке, а через минуту легко исчезла за гребнем.
А следом шли и шли машины. Сердце города — морской порт днем и ночью слал грузы во все концы огромного края.
На окраине города дома боялись высоты. Теснясь друг к другу, они облепили со всех сторон подножие сопки, а подняться по склону не решались. И только один стоял на особицу, выше всех. Такой же беленый, как остальные дома и домишки, но вокруг него раскинулся не картофельный огород, а настоящий сад. Забор вокруг сада заменяли густые низкие кусты смородины, почти не сбросившие на зиму листьев.
Черная веселая собачонка кинулась под ноги Александру Ильичу, перекувырнулась, задрала лапы. Сразу чувствовалось, что держали ее не как сторожа, а просто так… Зина посторонилась.
— Да не беспокойтесь, Жучка отроду кусаться не умела, — успокоил ее Александр Ильич.
Когда Зина пришла к Ремезову, она даже не надеялась, что этот малознакомый человек так охотно согласится ей помочь. А он тут же договорился с какими-то своими друзьями, сам сходил в «транзитку» за ее вещами и еще поругал за то, что не обратилась к нему раньше: мол, не стоило ей оставаться надолго в таком «бойком» месте…
У Зины ком стоял в горле от такой заботы (разве ее Димка сделал бы так же?), слава богу, что этот человек ненавязчив и ни о чем ее не расспрашивает, ей не хотелось бы рассказывать о себе, о Диме, об их ссоре.
— Эй, зверюга, хозяева дома? — шутливо обратился Александр Ильич к собаке. Жучка с лаем помчалась к двери, потом обратно, навстречу, — Значит, дома, — улыбнулся Александр Ильич. — Это она приглашает нас.
Они прошли по узкой дорожке между остекленевших от заморозков лопухов ревеня и оголенных веток крыжовника. Чуть дальше сизыми комами круглились кустики местной, мохнатой от колючек малины.
— Вот уж не думала, что в этом городе могут быть сады, — недоуменно оглядывалась Зина.
— К сожалению, еще «не сады», а пока лишь один сад. Этот самый, но зато какой! В нем даже земляника растет. Вот доживете здесь до лета — сами увидите.
Жучка с разбегу ударила лапами в дверь, и она сейчас же отворилась. Пол в передней застилал чистый домотканый половик, и по этому половику им навстречу выкатился человечек, с лицом, напоминающим мудрого старого зайца. Весь он, маленький, круглый, светился тихой радостью и добротой.
— Сашенька, друг мой, здравствуй! Вот спасибо-то, что вспомнил. А это кто с тобой? Ксана, гости к нам, ты только посмотри, кто пришел, — сыпал он, как горохом, не давая вставить хоть слово.
Так они и вошли все трое в комнату. За столом у окна сидела женщина. Она неспешно повернулась, глянула на пришедших улыбчивыми глазами.
— Здравствуй, Саша, обрадовал ты меня, успокоил. Совсем ты нас забыл, я уж подумала: не случилось ли беды? — заговорила она мягким, не городским говором.
Зина глаз не могла отвести от ее лица. Конечно, хозяйка дома немолода, но зато какая красивая старость! Голубоватое снежное кольцо кос на голове только подчеркивает моложавый румянец смуглых щек и нетронутую временем линию шеи. Черные прямые ресницы так густы и длинны, что глаза открываются медленно, словно бы с трудом. Высокие дуги бровей придают лицу выражение недоступной величавости, но серые глаза в тонких лучиках морщин улыбаются ласково.
— Вот, Ксения Максимовна, знакомую к вам привел, надо на квартиру устроить, — сказал Александр Ильич, и Зина опомнилась, отвела глаза в сторону. А женщина словно и не заметила ее взгляда.
— Да чего ж далеко-то искать? Пусть у нас и живет, места хватит, — сказала она просто. — Ирушка в Москве учится, Леша только к весне из армии придет, устроим в боковушке, и с добром. Ну, а малые не помешают, они то в школе, то со двора не докличешься…
— А у вас много детей? — невольно вырвалось у Зины.
— Шестеро, да трое-то уж большие, а трое еще учатся в школе, — ответила все с той же неуловимой улыбкой Ксения Максимовна. — Да вы садитесь, в ногах правды нет, а я почайничать соберу…
Она плавно встала, вышла в другую комнату, и сейчас же появился давешний человечек.
— Федор Нилыч Гордеев, — запоздало представился он гостье.
— Стаднюк Зинаида… — смущенно и неуклюже официально проговорила Зина. Но ее смущения вроде бы никто не заметил.
— Очень рад, очень рад, — Федор Нилыч быстро закивал головой. — Коли не надоест — живите у нас, сколько вздумается. Денег не спросим, знаем, что не устроились пока…
— Но как же так? Неудобно…
— Неудобно по потолку ходить, а под потолком жить всяко удобно. Поживете, глядишь, и жилье получите. Сколько у нас так-то жило! Да вон и Саша поначалу тоже… У нас рука легкая: Все будет хорошо.
— А как ваша яблонька, жива? — спросил Александр Ильич.
Зине показалось, что он просто хочет отвести разговор в другое русло.
— Как же! И бутоны в этом году набирала, но не зацвела, не успела — дело-то уже в августе было, ночи холодные. А вот с крыжовника первый урожай собирали, Ксения сейчас и вареньицем вас угостит, не хуже материковского.
Ксения Максимовна вернулась с посудой и начала с привычной быстротой накрывать стол. Ей помогала девочка лет десяти, едва ли не краше матери.
— Тезка, кто тебе нос-то оцарапал? С кем подралась? — окликнул ее Александр Ильич.
— И не дралась вовсе! Это Жучка — противная такая. Я ей говорю: «Не лезь!» — а она — лапами. И по носу задела.
— Что же ты ее так плохо воспитала? Разве можно — по носу? — Александр Ильич посадил девочку рядом с собой на диван и обнял — она вся спряталась у него под рукою.
— Так разве я? Это же Мишка, он ее в волейбол учил играть…
— Как это?
— Ну… чтобы она прыгала и мяч кидала. Он читал, что выучить можно. Только Жучка у нас ленивая, ничего не хочет делать.
— Саша, хлеба нарежь, — позвала ее из кухни мать, и девочка со всех ног побежала выполнять приказание.
— Младшая, — кивнул ей вслед Федор Нилыч.
— Красивая какая, — улыбнулась Зина.
— Лучше есть, — убежденно заявил хозяин. — Вы бы Ирину видели, старшую, — царевна. Ведь не вру, верно, Саша?
— Да куда уж вернее? — усмехнулся Александр Ильич. — Сам бы влюбился, да годы не те.
…Зина решила сегодня же перебраться на новое место. Нужно было принести еще один чемодан, оставшийся пока на сохранении у коменданта «транзитки». Зина сразу-то про него не сказала — тяжелый, неловко и просить о помощи. Но Александр Ильич возразил, что это не страшно, тут недалеко, да и такси можно взять. Зина лишь благодарно улыбнулась ему.
Пока ждали в «транзитке» куда-то запропастившегося дядю Колю, пока нашли Зинин чемодан среди других вещей, уже совсем стемнело.
Фонарей этой улочке не полагалось вовсе, и она холодно блестела первым ледком под лучами луны. Люди попадались редко. Большей частью женщины, спешившие в магазин за поздней покупкой или с ведрами — к колонке. Они не обращали на встречных никакого внимания. Зато каждая калитка, мимо которой они проходили, провожала неописуемо разнообразным лаем: от жиденького вяканья мелкой дворняжки до басовитого громыхания свирепого цепняка.
— Знающие люди по собакам судят о богатстве хозяев, — пошутил Александр Ильич. — Вон там, слышите, как в пустую бочку, ахает громила? Это у Танцюры. Оборотистый мужчина. «Химик», как здесь выражаются.
