Инна помолчала, о чем-то думая.
— Все же послушаем вместе, — сказала она решительно и взяла меня под руку.
Магомаева, несмотря на его изумительный голос, я слушал невнимательно и сидел как на иголках, с нетерпением ожидая окончания концерта. Я ломал голову над тем, почему Инна приняла такое решение, как мне вести себя дальше. Я снова почувствовал себя неуверенно, как перед строгим командиром, от которого не знаешь, чего ожидать — благодарности или взыскания. Я следовал за Инной, как за ведущим. Но так продолжаться долго не могло. Ведущим должен быть я, иначе… какой же я мужчина?
После концерта мы зашли в гастроном, чтобы купить что-нибудь на ужин. Я остановился у винного отдела.
— Не переношу запаха спиртного, — сказала Инна хорошо поставленным учительским голосом.
Я равнодушно пожал плечами.
Ужин у нас прошел скучно, как на каком-нибудь приеме в посольстве. Инна держалась гостеприимно, но как-то скованно и сразу же после ужина принялась стелить мне постель на диване. Я подошел к ней, обнял за плечи и притянул к себе. Она выпрямилась, строго посмотрела мне в глаза:
— Не злоупотребляй доверием и не заставляй меня изменить мнение о тебе.
Так и остался я на положении ведомого. Но любовь моя от этого не уменьшилась.
Мне снились облака, и мы над ними: я и Инна. Мы неслись куда-то в неведомое. Облака то клубились под нами, как туман, разгоняемый ветром, то расстилались ровным белоснежным полем, то вырастали на нашем пути темными непреодолимыми горами. Такие облака я не раз видел во время полетов. Особенно запечатлелись они при первом перехвате в стратосфере. После того они стали сниться мне. Вдруг небо потемнело, сверкнула молния, загрохотал гром…
Я просыпаюсь. В окно стучит ветер, гремит где-то на крыше железо, словно раскаты грома.
Комната залита утренним светом. Я переношу взгляд на кровать. Иннины волосы рассыпались по плечам. На лице улыбка. Никак она не была похожа в эти минуты на серьезного врача, способного написать смелую критическую статью. Я тихонько, чтобы не разбудить ее, взял со стола книгу.
Инна открыла глаза и улыбнулась:
— Как спалось?
— Как космонавту, которому перед стартом дали отставку.
— Серьезно? Наверно, космонавт не был готов к такому ответственному делу. Лучше подождать, чем раскаиваться потом. А теперь, космонавт, закрой глаза, пока я оденусь.
После завтрака мы отправились бродить по городу. Но погода была совсем не для прогулок. От вчерашней тишины и солнца ничего не осталось. Дул сырой, пронизывающий ветер, с моря ползли облака. Пока они были только серыми, но я знал, что через час или два они станут темно-сизыми, такими, какие снились мне во сне. Начнется метель. Надо немедленно уезжать в Вулканск, иначе придется стоять перед Синицыным. А на этот раз он не ограничится выговором, слов на ветер наш командир эскадрильи не бросает.
Я объяснил Инне, что мне надо поторапливаться домой.
— Конечно, поезжай, — сказала она. — Надо — значит надо. Когда приедешь?
— В следующую субботу. А если буду занят, тогда уж на майские праздники.
— Да, до мая осталось всего полторы недели. Приезжай, я буду ждать.
Она проводила меня на вокзал.
«Дельфин» нарушает границу
Таких метелей я еще не видел. Снег не падал и не сыпал, он обрушивался лавиной, а ветер ломал деревья, рвал телеграфные провода, бил стекла. Это был настоящий ураган. Он пронесся в воскресенье вечером, нарушив телефонную и телеграфную связь, лишив жителей гарнизона воды и света. Потом ветер снизился до штормового и не утихал несколько дней. Казалось, зима спешила вытряхнуть все свои запасы. Лишь накануне праздника небо очистилось от облаков, ветер утих.
Все, кто был свободен от дежурства и нарядов: летчики и авиаспециалисты — офицеры и солдаты, — вышли на борьбу со снегом. Надо было очистить стоянки. Пока бушевала пурга, днем и ночью на аэродроме не смолкал гул тракторов и снегоочистительных машин. И все же в постоянной боевой готовности содержались лишь главные объекты: взлетно-посадочная полоса, линия предварительного старта, где находились дежурные самолеты, и рулежная дорожка к ней.
Солнце пригревало ощутимо, снег был влажный и тяжелый. Вскоре я взмок в своей меховой куртке. Пришлось ее снять.
Техник приволок откуда-то громадный лист дюраля. Мы резали снег на куски, укладывали их на лист и, впрягшись, оттаскивали за хвост самолета, где курсировал трактор с волокушей.
Во время перерыва летчики собрались в курилке, с наслаждением затягивались дымом и грелись на солнце.
Геннадий подошел последним, вытирая потное лицо.
— Это тебе не с молодой женой спать, — насмешливо сказал старший лейтенант Шадрин, невысокий губастый татарин с черными лукавыми глазами.
— Ничего себе, с молодой, — возразил его друг лейтенант Юсупов. Четыре месяца женаты…
— Разве это много?
— Конечно! Молодая жена бывает первый месяц. А потом считается домашним комендантом…
Геннадий, не обращая внимания на их реплики, сел рядом со мной.
— Черти, — беззлобно выругался он неизвестно на кого. — Забрали механика какие-то транспаранты развешивать, а мы с техником вдвоем вкалываем.
— Ничего, ты выдержишь, — пошутил я. — Вон… жирком стал обрастать.
— Какой там жирок! Всю неделю ни воды, ни света. А тут, как на грех, дрова кончились. В сарае не повернешься — ни пилить ни колоть. А тут еще Дуся что-то захандрила. Простыла, что ли. Надо после работы в аптеку за лекарством бежать… — Помолчав, Геннадий неожиданно переменил разговор: Как поживает Инна?
— Больше недели в городе не был.
— Сегодня поедешь?
— Если дорогу расчистят.
— Привет ей передавай от нас обоих. Дуся о ней часто вспоминает. Слушай, давай привози ее сюда, вместе отпразднуем. Юрка придет со своей смуглянкой… Повеселимся, потанцуем.
— Но ты же говорил, что Дуся болеет…
— Не болеет, а приболела. Насморк. А с насморком мы на высоту летаем. Пойдем с Юркой поговорим.
— Идем.
В это время раздался вой сирены. Летчики недоуменно переглянулись.
— Мельников решил перед праздником пошутить, — ухмыльнувшись, высказался Шадрин.
— Скорее всего, кто-либо из начальства приехал, — возразил Юсупов. Мельников на такие шутки не способен.
— Тогда хуже. — Шадрин бросил в урну окурок и поднялся. — Теперь до вечера торчать тут придется. По местам, что ли?
Заглушая вой сирены и гул тракторов, взревели турбины. К взлетной полосе быстро подрулила дежурная пара. На шутку не было похоже. Летчики бегом припустились к своим самолетам.
Перехватчики с угрожающим ревом унеслись в небо. На стоянку примчались тягачи и топливозаправщики. Аэродром загудел, как встревоженный улей. Самолеты подцепляли к тягачам, вытаскивали из снега и увозили на линию предварительного старта. Там их встречали техники и механики по вооружению. К пушкам подводились набитые снарядами ленты.
Прибежал Синицын, лицо вспотевшее, озабоченное.
— Дятлов, Шадрин! — крикнул он. — Приготовиться к взлету!
— А что случилось? — спросил у Синицына инженер эскадрильи.
— Границу пересек неизвестный самолет, — коротко бросил Синицын.
Весть о нарушителе мгновенно облетела аэродром. Одно это слово согнало с лиц улыбки, сделало людей сосредоточенными и молчаливыми. Все с нетерпением ждали новых сообщений. В душе я завидовал летчикам дежурной пары. У меня даже мысли не возникало, что их могут сбить или они не справятся с заданием. Я уже представлял себе, как один наш перехватчик выходит вперед разведчика и покачиванием крыльев дает знак следовать за собой, а второй держит его в прицеле. Мне хотелось быть на их месте. Я даже завидовал Дятлову и Шадрину: у них есть надежда пойти на помощь товарищам… А вдруг за нарушителем следует второй, третий и в их люках атомные бомбы? По спине у меня побежали холодные мурашки.
На аэродроме затих гул тракторов и машин, смолкли человеческие голоса. Лица у людей суровые, полные ожидания. Известий — никаких.
Я забрался в свой истребитель и включил радиостанцию. Послышался слабый треск, а затем спокойный голос: «Сорок третий и сорок четвертый, наберите максимальную высоту!»
Голос Пилипенко. Уж он-то наведет! Я был уверен в нем. Не раз мне приходилось летать на перехват. Когда за индикатором радиолокационной станции находился Пилипенко, я чувствовал себя уверенно и всегда справлялся с заданием.
Юрка рассказывал, что Пилипенко раньше был летчиком-истребителем, но его списали по состоянию здоровья. Знание тактики и возможностей летчика позволяли ему умело выводить перехватчиков на цель.
— …Курс сто девяносто! — командовал Пилипенко.
«Нарушитель еще над морем», — прикинув, догадался я.
