Так мы впервые услышали о таинственных Кайпчекальгын — маленьких птахах. Из дальнейших расспросов выяснили, что по расцветке они напоминают воробьев, но по размерам — меньше. И зимой — старый пастух твердил это упорно — на юг не улетают, остаются здесь, в заполярных горах. И проводят зиму, судя по рассказу, в состоянии спячки. Как Кэйнын, бурый медведь…
Утром Пультын уехал. Олени подхватили легкую нарту, крутанулся снежок, и через несколько минут упряжка исчезла в мешанине тундровых увалов, пологих склонов и распадков. Разве могли мы подумать, что видим пастуха в последний раз?..
Повествование Пультына вначале показалось невероятным. А необычное всегда не дает покоя сознанию, даже помимо воли. Отмахиваешься, гонишь мысли о нем, подчиняясь привычным бездумным стандартам: «Не может быть, потому что… справочники… литература… авторитеты…» А оно сочится себе в сознание только ему ведомыми путями, точит незыблемые, казалось бы, правила и установки, грызет потихоньку их фундамент. Мудрая природа наделила сомнение зубками потверже алмазных. И потому в один прекрасный день вдруг сознаешь, что все твое существо давно переполнено мыслями о необычном и сознание вовсю ведет его анализ и ничем другим заниматься не желает.
И тогда начинаешь ночами в каком-то полусне бродить горными тропами, искать, обследовать… Проснешься, вспомнишь, а тропы-то из рассказа Пультына…
— Красивая сказка, — однажды вечером задумчиво сказала жена, и я понял, что она тоже не забыла услышанное. — Маленькая пташка так любит свою родину, что даже в глухую полярную ночь не желает покинуть ее, замерзает в первых метелях и снова оживает, когда пробуждается природа. Прямо местный вариант птицы Феникс. — Она помолчала и мечтательно добавила: — Увидеть бы эту сказочную, верную своей земле, птаху.
— Пожалуй, надо верить Пультыну, — сказал я. — И верить, что он сам доставал птиц из нор. К военному голоду не придумаешь такие детали: половина тела ледяная, половина теплая, редкий стук сердца… Сейчас-то известно уже, что уменьшение сердечной деятельности — одно из условий зимней спячки.
— Значит, не годится моя сказка, — вздохнула жена. — Жаль.
— Почему? Наоборот: очень, емко подтверждает, что фольклор рождался на достоверном фундаменте. Правда, тут пока фундамент…
— Давайте мы ее насочиним дальше, — перебил сын. — Вот так: «За долами, за реками, за высокими горами… птица спит… Кругом метели…» — Он задумался.
— Горы снега навертели, — продолжил я. — Хоть и близко ты живешь, где ее в снегу найдешь?
— А что делать? — спросила жена.
Я пожал плечами. Искать в путанице диких гор, да еще зимой, крошечную птаху, спящую в глубокой заснеженной норе, за триста верст от дома? Несерьезно. Да, но раз она зимует возле охотника Вельвына, почему бы ей не устроиться и в других местах? Вот тут и лежит тропинка для размышлений.
Начнем искать, — предложил я. — Но до маршрутов пока далеко. Вначале будем опрашивать пастухов. Жаль, я растерялся и не уточнил у Пультына место. Будет связь, спроси шестую бригаду, когда он придет еще.
— Его забрали в районную больницу, — сказала жена. — Вертолетом, три дня назад.
— Ну, вернется, можно прямо по связи уточнить. А пока других опросим.
Вокруг нашей перевалбазы в радиусе тридцати-пятидесяти километров той зимой стояли три совхозные бригады. И хоть раз в месяц, не считая вездеходов с центральной усадьбы, кто-нибудь из пастухов приезжал на оленях или собачках за продуктами, почтой или просто пообщаться, обменять книжки передвижной библиотечки, полистать журналы. Зима в оленеводстве — самое легкое время работы, если не случаются казусы с погодой. Средний снег, ровные морозы, отсутствие теплых южных ветров — благодать для чукотского оленя. Корм он достает легко, а раз сыт, значит, здоров и спокоен.
Бригада выбирает долину с зимними кормами, и стадо медленно перемещается вокруг яранг, вспахивая пласты снега. Добывая корм себе, олени помогают жить и другим зверям — песцам, куропаткам. В распаханных полосах песцу легче добраться до мышки, а куропатке до ягод, семян многочисленных трав, листиков и почек вечнозеленой «ивы чукчей».
Дежурные с собаками-оленегонками не торопясь обходят группки животных, хорошо видимых в голубовато-серебряных волнах света ночного солнышка — луны. Волков в тихие малоснежные месяцы у стад не бывает. Волк — умный и опытный солдат природы и без нужды не лезет под пулю. В спокойные по погодным условиям зимы еды для него в горах хватает.
Опросы пастухов позволили нам собрать немало сведений. Заинтересовался и сильно помог главный ветврач совхоза Анатолий Бочаров. Он почти постоянно находился в бригадах, и с его помощью была создана следующая картина.
Да, есть такие птицы, утверждали жители тундры. Серенькие, невзрачные на вид. Зимой на юг не улетают, остаются в тундре.
Только ложатся спать не осенью, как евражки и медведи, а когда солнце уходит за лиловые вершины Анадырского хребта и наступает полярная ночь. Просыпаются тоже не весной, а с появлением солнца и более или менее теплым дуновением южного ветра. Стоит цепям гор оплавиться в первых золотых лучах и зажечь над собой синий край застуженного, затянутого игольчатым, звездным инеем неба — они тут как тут.
— Какие солнечные птицы! — прошептал сын, выслушав этот рассказ. — Папка, надо их найти.
Да, надо. И, главное, можно. Уверенность в этом окрепла после сообщений Бочарова. Проявилась любопытная деталь: каждый рассказчик называл новый район обитания птиц. Один показывал на восток: «На речке Нотарелян…»; другой на запад: «В обрывах речки Умкарыннэт…»; третий махал рукой на юг. Но все дружно сходились в главном — птицы спят в норках; когда нет солнца, вообще не появляются; при солнце пробуждаются — «в южаки», то есть в дни теплых ветров.
И поскольку все рассказчики, работавшие в разных бригадах, указывали разные места встреч, напрашивался вывод, что удивительные птицы многочисленны и живут на большой территории. Значит, вероятность встречи с ними не так уж мала. Почему же нигде в литературе о них нет ни слова? Это нас смущало, но только до поры до времени, пока не разобрались в ситуации. Для жителей тундры они были обычны, как евражка. А орнитологи бывают в тундре только летом. Людям же, связанным с горной промышленностью, они либо безразличны, как ворона в подмосковном селе, либо они не умеют видеть необычное и анализировать увиденное. Летают? Ну и пусть себе летают: значит, так надо. Правда, наше предположение, что птиц много и ареал обитания широк, сдерживалось существенным фактором, пока не встретился второй человек, державший птиц в руках, как Пультын. В лице старого пастуха мы потеряли единственного свидетеля, сумевшего дать сведения биологического характера.
К весне ручеек иссяк: в марте бригады небольшими кочевками медленно пошли в сторону пролива Лонга, к «живой воде» океана.
В середине лета стада оленей нашего совхоза выходят к многочисленным лагунам, протянувшимся вдоль северного побережья Чукотки, забродят в их тихие, спокойные, очищенные солнцем и ветром ото льда неглубокие заводи. Там животные сутками пьют морскую воду, становясь чем-то вроде биологического комбината по переработке насыщенного солью и микроэлементами «питательного бульона», сваренного для них заботливой и умной хозяйкой — матерью Природой.
Живой водой организм очищается от шлаков, накопленных в зимние месяцы, и каждый его орган и каждая клетка запасает на следующий жизненный цикл нужные для нормальной работы вещества, которыми бедна растительность тундры.
Летом живую воду приходят пить и многие звери, а те, что обитают слишком далеко от побережья, все равно получают свою долю морских питательных веществ осенью, когда по рекам в верховья начинает подниматься на места зимовок голец, все лето жировавший в просторах Ледовитого океана.
Следующая зима близилась к завершению, а ничего нового нам узнать не удалось. Клубок истории о таинственных «солнечных птицах» словно закатился в какой-то овражек, и кончик путеводной нитки, состоящей из конкретных фактов, запал в его дебри. Мы и так и сяк дергали «клубок» новыми расспросами, но увы…
Однако, памятуя древнее «ищущий да обрящет» попыток не оставляли. И в разгар весенней корализации были вознаграждены.
Веснами в оленеводческих совхозах проводится выбраковка, и формирование товарного стада. Зоотехники и ветеринарные врачи с десятком рабочих объезжают бригады, в каждой сооружается легкий кораль и двух-трехтысячное стадо в течение нескольких дней пропускается через него. Опытные оленеводы и специалисты осматривают животных, выбраковывая непригодных для воспроизводства. Работа трудоемкая, тяжелая, проходит на открытом воздухе, а в марте, да и в апреле гуляют по долинам горных тундр жгучие ветры с температурами в тридцать и ниже градусов.
