похожи на большие прозрачные пузыри. На ступеньках гастронома сидел бородатый сторож и попыхивал трубкой. Он был неподвижен, как изваяние, и дым окутывал его бороду.
Платона Николаевича охватило невыразимое чувство умиротворения. Все казались добрыми ему на этом свете, а сторож таким бесхитростным и простым.
Дома на стук, к его удивлению, сразу открыла жена. Молча оглядывала мужа, стараясь угадать его сегодняшнее настроение.
Платон Николаевич тоже задержался в дверях, в упор посмотрел на Марину. От ее посвежевшего лица пахло земляничным мылом. Васенин широко улыбнулся и шагнул вперед.
Марина легко вздохнула, ответила ему все понимающей, доброй улыбкой и заспешила на кухню, где весело потрескивала сковородка.
Платон Николаевич подошел к окну, одним взмахом распахнул створки. На кухню ворвался ворчливый шумок пробуждающейся улицы. Со стороны завода бил мощный фонтан лучей, первых посланцев наступающего дня.
Сон Василия Катункина оборвался на самом интересном месте: только что из-за стола встали гости и затихли с поднятыми бокалами, слушая доносившийся из радиоприемника бой кремлевских курантов…
Василий открыл глаза и с обидой посмотрел на жену.
— Подожди немного, Таня, сейчас… — бормотал он, снова закрывая глаза.
— Вставай, Вася, в поездку вызывают, — настойчивее проговорила Татьяна, дотрагиваясь до его плеча.
Василий встал. Он был высок, крутоплеч. Долговечная привычка сидеть согнувшись в паровозной будке несколько ссутулила его, раздвинула в стороны лопатки. Задубленное ветрами и морозами лицо с позеленевшими крапинками угольной пыли в порах казалось серым, и от этого он выглядел несколько старше своих тридцати пяти лет. Будучи еще под впечатлением сна, Василий невольно взглянул на стену. Там висел толстый численник, и на его первой странице красными буквами было написано: «С Новым годом, товарищи!»
«Если рейс пройдет благополучно — успею встретить», — подумал Василий.
— На какое время вызывают? — спросил он жену.
— На пять тридцать, — ответила та, переворачивая рабочую одежду на теплой плите.
Василий встал, умылся принесенной из сеней ледяной водой и начал одеваться. Он сидел на стуле посреди комнаты, а Татьяна поочередно, по одной вещи, подавала ему подогретое мягкое белье. Она взяла себе за правило: собирая мужа в рейс зимой, подогревать ему одежду. Ведь приятнее, идя на мороз, надеть теплое.
Покончив с бельем, Татьяна стала заворачивать мужу на дорогу продукты, раскладывая их по отделениям дорожного сундучка. Такие сундучки для хлеба, соли, книжек, мяса и даже котелка с супом есть у каждого паровозника. Их почему-то называют «шарманками».
— Ты, Танюша, конфеты для Оленьки не забудь положить.
Каждый раз по возвращении Василия из рейса их трехлетняя дочь требовала гостинцев от своего любимого зверька — зайки. Была ли колбаса, сахар или даже оставшийся хлеб — все это одинаково радовало ее.
Когда Василий, собравшись уходить, взялся за дверную скобу, Татьяна сказала:
— Ну, ты постарайся хоть до полночи вернуться. А то как Новый год — ты в поездке. Будто нарочно.
Василий пожал плечами:
— Ты же знаешь — не от меня это зависит. Какой поезд попадет, как его на участке пропускать будут. Мало ли задержек на железной дороге?
— Да знаю, — вздохнула Татьяна, — а все хочется жить, как люди живут.
Василий вышел на улицу. Небо начало бледнеть. Было безветренно и морозно.
«А погодка подходящая сегодня», — подумал Василий, невольно ускоряя шаги.
Из конторки дежурного по депо пахнуло застоялым запахом пота и мазута. В комнате ожидания, привалясь к вымазанным стенам, сидело несколько паровозников. Комнату отдыха повсюду прозвали острым именем «брехаловка». Чего только здесь не услышишь: здесь разберут по деталям рейс, промоют до самой последней косточки какого-нибудь незадачливого машиниста, и, пожалуй, ни в одном учебном заведении не получишь столько знаний, как в этой комнате с таким неприветливым названием.
Сейчас здесь слушали пожилого машиниста Игната Максимовича Куприна, рассказывавшего о каком-то занятном случае в пути. Часто его прерывал дружный хохот. Здесь же был и молодой помощник Катункина — Геннадий Татаринцев.
Убедившись, что кочегара еще нет, Василий присоединился к остальным.
— Вот так-то бывает, зеленые капели, — закончил свой рассказ Куприн, поглядев на молодых паровозников, и, повернувшись к Катункину, спросил: — А ты, Василий, безаварийные за этот год получишь?
Василий нехотя ответил:
— Еще неизвестно. Как свой последний рейс в этом году проведу.
— Да, это ты, брат, правильно говоришь — еще неизвестно. Можно целый год работать без заминки, а за один рейс такое натворить, что потом годами не расхлебаешь. Работа наша, паровозная, такая. Вот ведь, кажется, все знаешь, все учитываешь, что с другими было, а случаи непредвиденные все-таки появляются. Еще много зависит от того, какие у тебя напарники. Если дружные, за свою работу болеют — и дело клеится. А бывают такие — стараются на других прокатиться… Проедет на мягком сиденье, как пассажир, — и домой. Вот так-то, зеленые капели, — повернулся Куприн снова к молодым паровозникам.
Вскоре пришел кочегар Катункина, шустрый чернявый паренек лет девятнадцати, и Василий всей бригадой отправился на паровоз.
Их паровоз стоял под поездом, готовый к отправлению.
Напарник Катункина Виктор Григорьев дремал в будке, облокотясь о подоконник. Увидев вошедшую смену, он встрепенулся:
— Наконец-то… А тут дежурный по парку уже прибежал справляться… Хотел паровоз от состава отцеплять, а я упросил. Отцепи, а вы другого поезда будете часа три ждать.
Василий взял молоток и слез с паровоза. При осмотре он обнаружил, что необходимо заменить две тормозные колодки.
— Я считал, что их хватит еще на один рейс, — оправдывался Григорьев. — Зачем зря колодки расходовать?
— Экономия нужна не там, где она угрожает безопасности движения поездов, — поправил его Катункин.
Пока возились с колодками, открыли выходной светофор, — подошел главный кондуктор.
— Паровознички, поторапливайтесь, а то поезд из графика выбьем! — закричал он, подавая Катункину справку о тормозах.
— Ну, как шел поезд? — спросил Василий у Григорьева, залезая в будку, когда все было готово.
— Катится, как по маслу, — бойко ответил Григорьев. — Да, чуть не забыл. Тут меня начальство упросило три вагона с семьями в голову прицепить. Говорят, Катункин возражать не будет. Он тяжеловесник.
— Что же ты раньше молчал! — с сердцем проговорил Катункин. — Надо же посмотреть, как их там вагонники сцепили.
— Чего их смотреть, — заторопил главный кондуктор, — справка о тормозах у тебя есть, — стало быть, все вагонниками проверено и сделано как надо. Ты что, Василий Матвеевич, железнодорожникам доверять перестал? Давай трогай быстрее. Светофор перекроют — и будем «загорать»!
— Ладно, ладно, — уступил Василий, — раскричался, как свекровь в ненастную погоду. Щеки от натуги полопаются.
Далеко в горы понесся призывный голос паровоза. Но взять с места было не так легко. Состав долго стоял без движения, и
