— Не знаю. Очевидно, в письме есть ответ и на этот вопрос.
— На словах она ничего не просила передать?
— Нет. Была озабочена. Нам даже не удалось уговорить ее остаться на сегодняшнюю церемонию награждения.
— Странно...
— Но ты-то, надеюсь, не улетишь?
— Папочка еще не раздавал призовые...
— Получишь в «Олимпии». Там и увидимся.
Вечером к главному входу зала «Олимпия» пробиться было невозможно. Крикливая толпа забила все подступы. И Оскар, размахивая руками, стал в этом гвалте собирать команду.
— Сюда, сюда! Мы войдем со служебного входа. Все пропуска у меня! Сюда, сюда!..
К служебному входу добрались с трудом минут через пятнадцать. Но, когда они наконец уселись в партере в специально отведенном секторе, огороженном толстым красным канатом, до начала заключительных торжеств было еще далеко. Мадлен оживленно раскланивалась с десятками каких-то странных, вне возраста, людей.
«И когда она успела завести столько знакомых? — подумал Роже. — Я все время на людях, но так никого и не узнал, кроме Оскара, Жаки да Цинцы...»
При воспоминании о Цинцы Крокодил погрузил лицо в ладони, словно пытался смягчить приступ зубной боли. Но он слишком хорошо понимал, что не скоро найдется врач, который сможет избавить его от страданий, вызванных разрывом с Цинцы.
Овальный зал, в котором обычно встречались сильнейшие хоккейные команды, вмещал тысяч четырнадцать зрителей. Поскольку кресла расставили еще и в партере, вокруг высокой, утыканной микрофонами сцены, то разместилось, наверно, и все двадцать. Сколько Роже ни смотрел, пустых мест не заметил, не считая нескольких кресел для именитых гостей, оставленных организаторами в резерве.
Каждый раз на таких торжественных раутах Роже чувствовал себя, будто в первой короткой увольнительной, когда наконец сняв военную форму, с удивлением обнаружил, что так похож на всех нормальных людей. Во время гонки все, кто не был одет в трусы и майки, казались чужаками. Сейчас же одежда делала знакомых по «поезду» почти неузнаваемыми.
В первом ряду кресел Роже увидел и Вашона, и Кристину, и многих собравшихся в доме Вашона в тот далекий день отдыха, когда французов любезно пригласили в гости к устроителю. Вашон весь сиял, как начищенный Жаки велосипед. Он суетливо раскланивался с дамами, церемонно здоровался с мужчинами, упиваясь собственной значимостью. Никто из его окружения, да и он сам, не обращал внимания на эстраду, на которой сменяли друг друга артисты. Появился печальный трубач из Бразилии. Играл великолепно. А тот, кто нанял его, не слушая музыки, громко хохотал над очередным анекдотом Молсона. И только выступление Саша́, худенького и такого ранимого, заставило зал замереть на несколько минут, пока он исполнял свои тихие, грустные песни.
Мадлен, растроганная пением Саша́, взяла Роже за руку, но сразу отдернула, когда он с удивлением посмотрел на жену, как бы напоминая о неуместности ласкового жеста после всего, что произошло...
«А, собственно говоря, что произошло? Смерть Тома перед началом гонки? Не он первый, не он последний! С первым оборотом педалей все мы ставим на карту свою жизнь. Конечно, Том был моим другом, и эта утрата мне тяжелее всех других. Но и только... Я чист перед памятью Тома, чист уже тем, что после его смерти я продолжаю вертеть колеса. Неизвестно лишь одно, когда просроченные векселя судьба предъявит мне разом?! Измена Мадлен? Так она могла изменить — а может, изменяла — в любой из тех дней, когда меня не было рядом... Вправе ли я обвинить ее в том, что произошло? Вряд ли... Цинцы права — не мне судить жену. А Жаки все-таки подонок... Мы так долго дружили с ним...
И вот я потерял еще одного друга. Одного ли?.. А Цинцы? Впрочем, столько раз ссорился с ней... Правда, без такой обнажающей откровенности, как на зеленом холме, под огромным крестом. Ссорился и мирился... Мы нужны друг другу, что бы она там ни говорила...
А что приобрел в этой гонке? Новый титул? Он не радует меня, как не радует и эта победа. Уже давно я потерял вкус к славе, не ощущая, как прежде, остроту успеха. Я просто привык к победам, и они мне нужны скорее по привычке».
Роже как бы хотел подвести двухнедельный баланс потерь и приобретений, но в это время с эстрады зазвучал визгливый голос Вашона:
— Уважаемые дамы и господа! Дорогие гости!
Роже, очнувшись от своих мыслей, с удивлением посмотрел на маленького Вашона, словно не понимая, зачем и когда тот забрался на эстраду. Только что там пел Саша́...
Вашон долго перечислял славные имена устроителей гонки, тех, кто своими холодильниками, стиральными машинами, цветными телевизорами украсил рекламный караван, тех официальных государственных деятелей, которые почтили гонку своим вниманием. И наконец, под нестройный тысячеголосый вопль собравшихся выкрикнул фамилию Дюваллона.
В груди Роже приятно засосало. Он даже не успел подумать о том, что, наверно, лгал самому себе, будто потерял вкус, к славе, когда прямо, как бестактный конферансье, обращаясь к нему, Вашон сказал:
— Месье Роже Дюваллон, прошу вас сюда! — И он картинно показал на место рядом с собой.
Роже поднялся. Мадлен сделала глазами ободряющее движение. Это окончательно рассмешило Роже; и так, улыбаясь, он пошел к эстраде под гром оваций, которые как бы сгустили воздух в огромном зале.
На эстраде Вашон, захлестнув Роже шнуром микрофона, сердечно обнял его. Со стороны сцена, наверное, напоминала картину «Возвращение блудного сына». Вашон кричал в микрофон:
— Вы видите перед собой одного из величайших гонщиков Франции! В этой благословенной стране каждому известно если не имя Роже Дюваллон, то прозвище Крокодил, так соответствующее его спортивному темпераменту. Наша гонка украшена не только славой месье Дюваллона, но и той ма́стерской борьбой, которую победоносно завершил прославленный ас дорог. Ни устоявшиеся традиции, ни место проведения, даже ни деньги — люди, такие, как месье Дюваллон, делают гонку первоклассной. Я рад вручить ему первый приз.
Вой восторга оглушил Роже. Жестом клоуна Вашон извлек из внутреннего кармана пиджака конверт и грациозно передал его Роже. Потом начал вызывать на сцену следующие номера. Процедура явно затянулась. Роже стало скучно стоять, на залитом светом прожекторов круглом пятачке, на котором с каждой новой названной фамилией гонщика становилось все теснее и теснее. А Вашон называл все убывающие суммы призов и раздавал конверты, словно индульгенции.
— А теперь, — войдя в раж, кричал Вашон, — я хочу вручить специальный приз — приз лучшему канадскому гонщику! Приз, учрежденный достопочтенным месье Молсоном... — Жидкие аплодисменты, прошелестели по залу. — Приз, равный призу победителя, — пять тысяч долларов!
Фамилию гонщика он произнес уже под неистовый рев толпы.
Это было оскорбление, заставившее Крокодила вспыхнуть до корней волос. Он хотел рвануться к микрофону и закричать, что нечестно вручать приз, равный призу победителя, этому парню — в гонке-то он лишь восемнадцатый. Он, Роже, чуть не поплатился жизнью за бумажный конверт с эмблемой Вашона, а канадцу платят такие же деньги только за то, что он канадец...
Но в это мгновение на сцену вспрыгнул веснушчатый увалень, которого Роже даже не помнил по «поезду». Вашон вручил ему пакет, и парень небрежно, словно каждый вечер получал по пять тысяч долларов, сунул его в задний карман джинсов и, раскланявшись, затерялся в толпе.
Стоящий рядом бельгиец вдруг тревожно произнес:
— А чека-то внутри нет...
Роже заглянул в свой конверт. Он тоже был пуст.
— Деньги будут выдаваться после приема. Вашон ввел конверты, чтобы все пришли на закрытие. А то деньги раздашь — только вас и увидишь!..
Роже рассмеялся.
«Маленький полковник — большой хитрец! Раздача призов не что иное, как буффонада, очередной рекламный трюк. Так не все ли равно, кому что достается!»
Роже спустился в зал под аплодисменты и сел рядом с Мадлен, передав ей пустой пакет.
Она наклонилась к нему и тихо сказала:
— Придумала, что купим на призовые деньги. Знаешь, Цинцы, — при упоминании этого имени Роже вздрогнул, и это не укрылось от Мадлен, она снисходительно улыбнулась, — нашла очень милую шубку в одном из меховых магазинов. Она мне очень идет. Так считает Цинцы...
Чтобы прервать нелепый разговор, Роже сказал:
— Давай купим. Можно поехать даже сейчас.
— Сейчас магазины закрыты.
— А завтра мы улетаем...
— Я подсчитала — до отлета у нас есть время. Кристи дает машину, которую мы можем оставить прямо в аэропорту.
— Хорошо, хорошо, — пробурчал Роже.
И демонстративно уставился на сцену, словно второе отделение концерта его интересовало больше, чем завтрашний отъезд.
Роже вел автомобиль почти интуитивно. Мысли его витали далеко и от залитых дождем улиц Квебека, по которым, к счастью, неслись только редкие встречные автомобили, и от Мадлен, возбужденно щебетавшей рядом. Они ехали в магазин, а думал Роже о себе и своей жизни: затея с покупкой приглянувшейся Мадлен шубы его мало интересовала.
