Над тихой площадью то тут, то там слышался вздох.
На одном конце белокурая женщина высоко подняла вверх своего плачущего ребенка:
— Не плачь, Ванечка! Смотри — там Красный Петрушевич!
— Красный Петрушевич! — звонко кричала другая женщина.
И через миг из тысяч глоток вырвался ликующий возглас:
— Красный Петрушевич! Красный Петрушевич!
В воздухе замелькали кулаки, топоры, винтовки.
— Красный Петрушевич! Красный Петрушевич!
Голос Миколы тонул в этой буре.
Несколько секунд он стоял неподвижно. Лицо его покраснело, глаза сверкали.
Сильно взмахнув правой рукой, он указал дорогу на восток.
Рано утром отец Гордон узнал, что Лавочне находится в руках украинских националистов, и совсем не удивился. Он так часто предсказывал это, что и сам поверил: стоит только водрузить украинский флаг от Карпат до Днестра — и вся Украина сразу же будет принадлежать его хозяину, «Дженерал моторс». Он сам убедил себя в этом и ни минуты не сомневался в успехе. Тотчас же отдал он распоряжение отцу Брауну скупить сколько возможно галицийских нефтяных акций. Эти акции с начала продвижения русской Красной Армии были на бирже почти совсем обесценены. Отец Браун разослал телеграфные инструкции пражским, парижским, цюрихским и лондонским биржевым агентам.
На другой день отца Гордона рано, еще до зари, вырвал из самого сладкого сна двуязычный Вихорлат.
— Плохи дела, отец!
Когда миссионер понял, в чем дело, он побежал к Пари.
Генерал находился в своем кабинете, сидел в походной форме перед письменным столом над картой Галиции. Он диктовал приказы.
— Ваше превосходительство! — крикнул вне себя от волнения Гордон. — В Галиции… большевики…
— Знаю! Выпейте рюмочку коньяку, отец Гордон. Вы антиалкоголик? В таком случае… это большая беда…
— Ваше превосходительство, вы должны сделать все, чтобы…
— У меня мало времени, отец мой, — весело сказал Пари. — Но все же могу вам дать хорошую тему для воскресной проповеди. Тот, кто пугается, если камень попадает не туда, куда он метил, — пусть не бросает камни… Я предполагал, что если мы водрузим украинский флаг в Галиции, то я и особенно те, кто поручил мне это, сделаем прекрасное дело. Жаткович рассчитывал стать украинским царем. О чем думали вы, я не говорю из вежливости. Мы с Жатковичем ослы, а вы не понимаете земных дел. Во всяком случае, все думающие, что под украинским национальным флагом можно и нужно бороться против большевиков, ошибались. А так как против большевиков бороться надо, я просил помощи у поляков. У тех поляков, которых вы и Жаткович предали. Надеюсь, я говорю достаточно откровенно. Вот видите, отец мой, как нехорошо иметь дело с солдатами. Если грянет беда, они не разнюнятся, но зато они откровенны.
Антиалкоголик Гордон выпил подряд два стакана коньяку.
— «Дженерал моторс» выдержит эту потерю. Вы не так много потратили, отец мой, как покажете в отчете, — значит, и вы переживете это разочарование. Остались открытыми еще много возможностей. В непосредственной близости находятся венгры, которых всегда очень увлекает небольшая война. Тут же неподалеку живут и румыны, любящие запах нефти. Я уже передал им послание.
Адъютант генерала доложил, что Мардареску просит Пари к телефону.
Как в карпатских народных сказках, борьба продолжалась семь дней и семь ночей.
Первый день. Красный Петрушевич отдает приказ выступать. Далекая канонада. Солдаты Петрушевича гадают: чьи пушки гремят — большевиков или польских панов? Горит барская усадьба. Присоединяется население двух деревень. Вечером — костер в лесу. На юге — далеко, далеко, на вершинах Карпат, — древние костры приветствуют новые.
Издалека они похожи на пятиконечную звезду, — замечает двухголовый Вихорлат.
— Сейчас они светят нам в спину, на прощание, — говорит Гагатко. — Но они станут настоящими звездами, когда будут освещать нам путь, и мы будем смотреть на них вместе с русскими братьями.
— Спать! Спать! Завтра тоже будет день!
Второй день. Посланная из Кракова польская кавалерия догоняет находящийся под командой Кестикало арьергард. Верецкинский финн отходит в лес, отклоняясь от гор. Кавалеристы атакуют лес. Сабли против топоров. Топоры берут верх. Поляки отступают, вернее собираются отступать. Но пока они дрались в лесу, Красный Петрушевич развернул цепь в их тылу. Кавалерийские полки бегут. Вопреки запрещению Миколы галицийские крестьяне убивают раненых. Петрушевич собирает бойцов и обращается к ним с речью. Он им объясняет, что польские солдаты — это те же одетые в форму рабочие и крестьяне — братья.
— Бывает, брат хуже чужого, — замечает Иван Мешко.
Пленных рядовых, после разоружения, Микола отпускает домой. Трое из пленных не желают уходить, вступают в ряды повстанцев. Один из пленных офицеров пытается бежать. По приказу Петрушевича его расстреливают.
Вечером каждый может поесть досыта жареной конины.
Хлеба уже нет. Соли тоже мало.
Третий день. Повстанцы идут на восток, пока в южном направлении. Перед ними синеют марамарошские горы. Петрушевич ищет повсюду отряд Михалко. Напрасно. Потеряв в поисках половину дня, Петрушевич не находит кузнеца. Вперед, дальше, на восток! После обеда несколько человек из роты Вихорлата грабят крестьянский дом. Под вечер Петрушевич устраивает суд над мародерами, приговаривает их к расстрелу. Изгоняет из своей армии их сообщников. Деревня подносит Красному Петрушевичу хлеб-соль. Солдаты просят табаку и спичек. Их нет и в деревне. Ночью остатки отряда Михалко догоняют Миколу.
На голове Михалко окровавленная повязка.
— Два часа мы дрались с польскими жандармами и разбили бы их до последнего, если бы к ним на помощь не подоспела румынская артиллерия.
— Сколько человек потерял? — спрашивает Кестикало.
— Отправилось двести сорок. Теперь нас тридцать семь.
Четвертый день. Утром — из-за людей Михалко — нельзя было двигаться дальше. Пока одни отдыхали, другие собирали в лесу грибы и землянику. На шоссе появляется большая румынская воинская часть. При заходе солнца происходит короткое столкновение. Внезапное нападение было удачным. Румыны бегут. Микола берет в плен четыреста двадцать человек. В числе пленных — сто девять украинцев из Буковины и сорок два венгра из Трансильвании. Все они присоединяются к повстанцам. Остальных пленных — за исключением четырех офицеров — Микола отпускает по домам.
На ужин — конина и грибы.
Пятый день. Рабочие одного из лесопильных заводов присоединяются к повстанцам. От них Петрушевич впервые слышит новости о ходе польско-советской войны.
— Вчера говорили, — рассказывает рабочий-слесарь, — будто наши, красные, отступают.
— Сказка, — бросает Микола.
— Начиная с позавчерашнего дня не грохочут пушки, или, возможно, мы не слышим грохота, — продолжает слесарь. — Хотя мы прислушивались днем и ночью.
После короткого совещания с Кестикало, Михалко и Гагатко Петрушевич отдает приказ:
— Усиленным маршем — к северо-востоку!
Ночной марш.
Шестой день. Переход без отдыха. Пить можно из ручьев, но еды нет.
— Быстрее! Быстрее!
Седьмой день. На деревню, где ночевали отряды Гагатко, на заре совершили налет четыре французских самолета. От их бомб крытые соломой дома охватило пламенем. Жители деревни бегут в лес. До полудня чешские легионеры атакуют Кестикало. Он идет в контратаку против чехов. Контратака не удается из-за сильного пулеметного огня. Чехи были сильнее. Петрушевич прислал Кестикало подкрепление, но и противник получил помощь. Снова появились французские машины. Чехи окружили лес, но Петрушевичу удалось отбросить их.
В лесу рано темнеет. Густая листва огромных дубов совершенно закрывает небо.
Кое-где разжигают костры.
Но большинство людей слишком устало, чтобы делать даже это. Варить все равно нечего. Каждый укладывается спать там, где остановился.
Микола расставляет часовых.
Западную часть леса, где можно ожидать чехов, теперь вместо отрядов Кестикало защищает Гагатко. На южном крае стоит Михалко, у которого после захода солнца было небольшое столкновение с румынским офицерским патрулем.
— Мы как будто у себя дома, — говорит Михалко Миколе, закончив рапорт. — Смотри, дубы, сосны, липы.
Патрули сообщают, что с севера и с северо-востока к лесу приближаются поляки.
Петрушевич устраивает военный совет.
— Надо отступать! — высказывается Гагатко.
— Поздно! Ведь мы окружены.
— Наступать надо! — горячится Михалко.
— Наши устали и голодны. И патронов почти нет, — возражает Кестикало. — Надо откуда-нибудь достать пищи, хоть из ада.
