Потом она немного успокоилась. Нет, навряд ли это неприязнь. Самый настоящий страх. С замиранием сердца она ждала, не упомянет ли Мелита Гунара. Все равно в какой связи. Детали не имели значения. Пугала сама возможность, что Мелита как-то упомянет Гунара. Но Мелита все сказала, и, судя по наступившему молчанию, добавлений не предвиделось.
— Почему ты молчишь? — Мелита взглянула на Асю поверх спинки кровати.
— Что ты хочешь, чтобы я сказала?
— Как тебе кажется, стоит ли все затевать?
— Ты хочешь услышать совет?
— Допустим.
— Там, где речь идет о любви, советы — вещь бесполезная.
— Видишь ли, — Мелита вскинула кверху руки и, должно быть, охотясь за комаром, хлопнула в ладоши, — вчера он сделал мне предложение.
— Сделал предложение?
У меня появилась дурная привычка повторять чужие слова, подумала Ася, с помощью самоконтроля пытаясь прийти в себя после услышанного.
— Кто? — И этот вопрос неуместен, потому что ответ ей известен заранее.
— Доктор.
И опять они дружно рассмеялись.
— Серьезно?
— Совершенно серьезно.
Ей хотелось сказать: сделал предложение после недели знакомства. Но вместо этого почему-то воскликнула:
— Но у него же четверо детей!
— Четверо.
— А у тебя Варис.
— Пятый.
— И что ты ответила?
Теперь смеялась только Мелита. Смеялась упорно, долго, неестественно.
— А как по-твоему, что я могла ответить?
Ася не отрываясь смотрела на Мелиту.
— Я задала ему тот же вопрос, что тебе: стоит ли все начинать? Нет, моя милая, я, конечно, немного шальная, однако не настолько.
Она была полна разноречивых чувств. Пока же думала главным образом о том, как скрыть от Мелиты свою растерянность. Хотя о случившемся Мелита рассказала чуть ли не с насмешкой в голосе, но сделанным ей предложением она, несомненно, гордилась.
Предложение! Странное слово. Да и вообще разве в наше время делают предложения?
Она в самом деле не знала, как себя вести. Ее так и подмывало любопытство. Худая, длинноногая девчушка из интерната была в ней прямо-таки ошарашена новостью. Не тот ли сейчас момент, чтобы, как в юности, в порыве сердечной близости сдвинуть головы, пошептаться, обняться, поделиться тайнами? Разумеется, ей не терпелось узнать как можно больше. Третейская объективность — все это вздор. За каждым вопросом «а что было потом?» таится ненасытная жажда залезть в чужую душу.
Однако тут же заговорило и самолюбие. Слова Мелиты чем-то задели ее. Как будто были направлены против нее. Слишком она горда и тщеславна, чтобы никак с собой не связывать все происшедшее. Но если она и чувствовала зависть или неприязнь, все это могло быть лишь результатом какого-то душевного выверта или чисто женского смятения, а не открытого недоброжелательства. Не мог же доктор всерьез вызвать в ней ревность или что-то вроде этого. Смешно об этом говорить.
Скорее всего ей не понравился тон Мелиты. Небрежностью та прикрывала свое торжество. Не совсем, быть может, торжество, а нечто такое, чего сразу и не определишь. Теперь Мелита говорила с чувством превосходства. Неужели они поменялись ролями?
— Видно, придется вставать. — Асю всегда раздражали чужие разглагольствования. — Не спеша соберемся, оплатим счета.
— Нет, честное слово, я чувствую себя виноватой.
— Не надо повторяться, милая Мелита. Это самое интересное утро за всю нашу поездку.
К неоконченному разговору они не возвращались, однако попытки Мелиты держаться «как ни в чем не бывало», а равным образом и беспокойная рассеянность Аси говорили яснее слов — мысли кружили путями, которые словам были заказаны. И поскольку их внимание (по крайней мере какая-то часть его) было далеко от того, чем они теперь занимались и о чем говорили, то и суетливые сборы сразу приобрели характер показной и механический. Долго и подробно обсуждалось, кому из них первой принять душ: Мелита любила умываться не спеша, обстоятельно, Ася — проворно и быстро. Но тут Ася в знак особого расположения решила настоять, чтобы Мелита пошла первой, однако Мелита проявила еще большую настойчивость, категорически отказалась от предложенной чести, пуская в ход такие аргументы — «ну как ты можешь» или «ты хочешь, чтобы я тебя упрашивала».
Мелита в ванной пробыла недолго: я совсем забыла, мне ведь юбку еще нужно погладить! И она, кокетливо прихрамывая, заковыляла в гладильню; в коротком облегающем халатике округлости Мелиты обозначались с предельной откровенностью — как завязанные в платок апельсины. А ее ноги, несмотря на гипс вокруг лодыжки, несмотря на ластоподобные шлепанцы, казались стройными.
Одеваясь, Мелита напевала и насвистывала свой обычный репертуар, но время от времени мелодия обрывалась то ли вздохом, то ли шепотом.
— Ты не можешь застегнуть пуговки?
— Что за глупости!
— Так что же, не застегнешь?
Мелита посмотрела на нее и как-то странно поморщилась.
— Знаешь, я вспомнила отличный анекдот. Один старичок говорит другому: я стал ужасно забывчив, и вот жена мне наказала: когда застегнешь верхнюю пуговицу, не забудь, что нужно застегнуть нижние. И что же, теперь у тебя с пуговицами порядок? Нет, отвечает первый, теперь я забываю, у которой из верхних пуговиц следует вспомнить о нижних.
И Мелита добавила:
— Со мною та же история: вечно забываю подушиться. И чего ради вожу с собой этот пузырек? На, подушись и ты, чемодан станет легче.
— Я такие дорогие духи не употребляю. По-моему, это не этично.
— А мне все равно. У меня настолько скромные потребности, чего действительно хочу, могу себе позволить. Другие покупают дачи, автомашины, драгоценности, хрусталь. Разве все это не стоит бешеных денег? А этот флакон, если хочешь знать, мне подарил Варис. Ему кто-то, в свою очередь, подарил лотерейный билет. Хорошо, что вспомнила, надо непременно отправить Варису телеграмму. Он очень огорчится, если не встретит меня в аэропорту. Можно прямо из гостиницы, я узнавала, они тут принимают телеграммы.
— Ты начисто лишена научной организации труда. Пиши текст, я отошлю телеграмму. А ты сиди, дожидайся билетов.
— Если это тебя не слишком затруднит, — сказала Мелита.
— Успокойся, ты и впрямь не слишком меня затрудняешь.
Они уже собрались, и чемоданы были уложены. А Мелита все еще вертелась перед зеркалом, возилась со своей прической, слюнявила палец, приглаживая брови. Ася, прохаживаясь по номеру, оправляла складки жоржетовой блузки, которая, по правде сказать, была двухлетней давности, но благодаря удачному вырезу выглядела все еще модной.
— Уже так много времени, — сказала Мелита.
Ася, в принципе не признававшая безделья, старалась хотя бы внешне поддерживать деловое оживление. Проверила выдвижные ящики, потом подсела к столу, достала из сумочки список, пробежала глазами памятку: такси, цитрамон, вата, из аэропорта звонить Сметанину в министерство, Янису значки в аэропорту, журналы в дорогу. Взгляд вернулся к имени Яниса, и она подумала: может, Яниса значки уже не волнуют. А это что такое? Хорошо догадалась купить галстук, просто так, без адресата. Вспомнила про Гунара. Еще вчера решила, что Гунару не подарит ничего, но теперь это показалось слишком. И она дала себе задание посмотреть, не найдется ли в буфете аэропорта какая-нибудь симпатичная бутылка местного производства. Список пополнился краткой пометкой: Гунар.
Ася встала, прошлась из угла в угол. Включила и снова выключила радио. Площадь перед гостиницей пестрела от машин и пешеходов. Издали казалось, что у платанов ободрана кора.
Ася зашла в ванную и снова вышла.
— Еще пять минут, — сказала Мелита. — А знаешь, дынь стоило купить побольше. Настоящая среднеазиатская дыня ни с чем не сравнима.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала Ася. — Может, раньше откроют. С утра на почте много народу.
— Текст взяла?
— Привет доктору.
— Спасибо, непременно. Особенно не задерживайся.
Бедная Мелита! Если подумать — трагическая личность. У нее одно на уме: сын, только сын. Сыну она будет нужна еще года три, ну, пять лет. А потом? Сын женится. Конечно, бывают случаи, свекровь ладит со снохой, но редко. Свекрови не могут смириться с тем, что их лишают сыновей, а молодым женам не нравится, что свекрови лезут не в свои дела. Сыновья же всегда посередке, меж двух огней. Бедная Мелита!
В лифте Ася оказалась между стерильным английским джентльменом и рослым африканским Аполлоном, который смотрел на нее во все глаза и беспокойно переминался, как будто ему не терпелось по нужде. Да, бедная Мелита, в самом деле бедная...
Ну, конечно, Мелита ей подруга, и она желает Мелите всего самого лучшего. Только чем она может помочь? Мелита сама виновата. Кто же, как не мы сами портим себе жизнь.
