Ощущение такое, будто возвращаешься после долгих лет отсутствия. С высоты все казалось поразительно знакомым и непривычно чужим. Заросевшее от дождя крыло самолета не спеша описывало круг над новостройками Задвинья, через зеленые поля тянулись рельсы железной дороги, по Юрмалскому шоссе ползли разноцветные автомобильчики. В этом странном, как сон, видении удивительными казались такие точные приметы: шлагбаумы переездов опускались и поднимались, на перекрестках улиц загорались и гасли сигналы светофоров, из фабричных труб струился дым.
Теперь уже скоро, совсем скоро.
Медленно и как-то рывками самолет приближался к земле. Почти физически она почувствовала, как огромный серебристый цилиндр, слегка подрагивая размашистыми крыльями, зависал в воздухе. У нее заложило уши. Во рту пересохло. Перехватило дыхание. Теперь уже скоро.
Надо распластаться в кресле и спокойно досидеть. Но вместо этого она приникла к иллюминатору. Здание аэропорта на другой стороне. Легкий толчок, и колеса бесшумно коснулись посадочной полосы. Некоторое время она сидела неподвижно, совсем обессилевшая и расслабленная, как после приступа боли. Недавняя птица, превратившись в неповоротливую колымагу, еще долго катилась по взлетной дорожке, завывала турбинами. Поворачивала то в одну, то в другую сторону, пока наконец не остановилась. Растянувшаяся по всему проходу очередь еле двигалась. Ее кресло находилось в самом хвосте, и она оказалась последней. Из кабины вышли летчики и, весело переговариваясь, стали пробираться к выходу. В сетках они, как спортсмены мячи, несли арбузы и дыни. На разные лады звучало одно и то же: дом, домой, дома, до дома.
Ступив на трап, она раскрыла зонтик и с опаской стала спускаться по дрожащим алюминиевым ступеням. Дождь лил сильный, некоторых пассажиров встречали у трапа. Оглушительно ревели моторы, какой-то самолет готовился к взлету. Ветер трепал волосы и полы плаща. Зонтик вывернуло наизнанку. Присмиревшее было сердце опять учащенно забилось, в ушах стоял звон.
Потом пришли покой, умиротворенность: она увидела Гунара и Яниса, Нет, даже троих — Гунара, Яниса и Вариса.
— Вон наша ма! — крикнул Янис.
Длинная шея Вариса еще больше вытянулась, из внутреннего кармана пиджака он достал два сплющенных слегка, а в остальном совсем свежих цикламена.
Вот прохиндей, подумал Гунар. Преподнесет цветы и только потом что-то скажет, посмотрит в глаза, состроит улыбку. Так оно верней. Легче уж точно.
Когда-то в минуты пылких примирений ему казалось, что семейные ссоры и разлады, подобно ураганам, прилетают из каких-то несусветных далей. Просто стихийное бедствие, рассуждал он, и оно в любой момент может свалиться на голову. Неведомо откуда залетевшая и никак с нами не связанная напасть теперь далеко, и опять мы можем быть самими собой. Поскорей бы только все забыть, поскорей бы выбраться из-под обломков и развалин. И все пойдет по-старому.
После двадцати лет семейной жизни Гунар больше не питал никаких иллюзий. Их раздоры всегда были с ними, ежечасно, ежеминутно. Их разлады были частью их самих, они присутствовали в них, как холестерин в крови, как отложение солей в суставах. Они таились в их слабостях, человеческих несовершенствах. При наличии доброй воли, постоянно проявляя осмотрительность и бдительность, еще можно было избежать нежелательных обострений, но временами ничего не помогало. И напрасно было бы допытываться — отчего это случилось?
Банальный взгляд, будто семейная жизнь с годами упрощается и упрочивается, ошибочен. На самом деле отношения все больше усложняются: что-то кончается, а что-то начинается (или, что хуже, не начинается) вновь. Теряется первоначальная стойкость. Просчеты становятся ощутимее. Но теперь-то они друг друга знали лучше и, взвешивая взаимные недостатки, могли точнее им в противовес отмерить то хорошее, что было в каждом. Кто-кто, а он прекрасно знал Асины достоинства: ее деловитость и настойчивость, ее твердость духа и выдержку, ее... да ладно, чего там, смешно сейчас заниматься инвентаризацией. Коротко и ясно: ни на кого (в том числе принцессу Анну и Софи Лорен) не променял бы он Асю. И точка. Спасибо за внимание.
Дождь припустил сильнее. По-летнему одетые встречающие были похожи на людей, выскочивших на минуту из дома (впрочем, они повыскакивали из машин). Лишь у немногих с собой оказались зонтики. Мужчины поднимали воротники, прикрывались лацканами, женщины держали над головами сумочки. Те, что уже разглядели своих, махали руками, выкрикивали приветствия. Под ногами у всех путалась какая-то вымокшая собака. Расстояние между двумя группами стремительно сокращалось, в обратной пропорции возрастало значение каждого последующего момента — притягивались два полюса нетерпения, разряжались заряды любви, высвобождались атомы ожидания.
— Ма-а! Ма-а-а! — Янис даже подпрыгнул.
Асе шагалось легко. И у других пассажиров, хотя лил дождь, глаза блестели. На лицах приятный загар.
Гунар был несколько растерян. От волнения похолодел затылок. Как всегда в подобных случаях, он почувствовал себя принужденно и скованно.
Янис первым бросился к Асе, подхватил сумки и, счастливый, завертелся вокруг нее.
— Ну, мои милые шалуны, как вы тут! — сказала Ася.
— Отличная погодка, не правда ли! — затараторил Янис. — Подожди, я выправлю твой зонтик. И дай мне багажную квитанцию.
Гунар уклонялся от Асиного взгляда, ему тоже хотелось быть веселым и уверенным в себе, но что-то удерживало, притормаживало.
Асин взгляд все-таки настиг его. Остановилась перед ним, вложила свою руку в его протянутую ладонь и бегло коснулась губами щеки. Никто не заметил, а он почувствовал, ощутил, воспринял — прижавшись лицом, Ася кончиком носа легонько потерлась о его щеку. Мелочь, пустяк, но этого потешного движения оказалось достаточно, чтобы вконец его растрогать. Напрасно он сомневался, напрасно терзался, соображал и прикидывал. Ася была рада встрече не меньше, чем он ее возвращению.
— Прикрой горло, — сказала она, — а то простудишься.
Теперь Ася вспомнила и про Вариса. Варис вежливо отошел в сторонку, попеременно поглядывая то на Асю, то через плечо на самолет. По всему было видно, он никак не сообразит, что ему делать с цветами. В конце концов решился и благородным жестом оба цикламена протянул Асе.
— Спасибо, Варис, — Ася была тронута. — Твоя мама шлет тебе приветы и просит ее извинить. Она задержится на день-другой в Москве.
Варис как будто не очень удивился, но по лицу его пробежала тень. Однако вежливой улыбкой он тотчас скрыл свое разочарование.
— Спасибо. Надеюсь, она здорова.
— Здорова. Все в порядке. А тебе не нужна никакая помощь?
— Спасибо. Мы с бабушкой живем хорошо.
— Ну, потопали, а я пошел за багажом, — ликовал Янис.
— Почему ты не в спортлагере? — спросила Ася.
— Непредвиденные перемены в графике. Мы с сеньором заняты ремонтом квартиры-ы-ы-ы.
— Пошли к машине, — сказал Гунар, — такой отвратительный дождь.
Но в голосе его звучала радость. Асин локоть он держал предупредительно и крепко, совсем как в первые дни знакомства. Возвратившаяся Ася казалась немного чужой, к ней еще предстояло привыкнуть.
Гунар был счастлив, однако скованность не проходила, в мыслях он уже рисовал себе возвращение в их горелую квартиру. Теперь-то он знал со всей определенностью: что-то кончилось и что-то начинается. Шли они, будто во сне, будто играя в жмурки, — с завязанными глазами, вытянув перед собою руки. Не представляя, что там впереди. Может, стена, отделяющая то, чего они хотят, от того, что могут.
Но сейчас они снова вместе, и ведет их надежда.
Тридцать пять лет тому назад молодой латышский журналист Скуинь опубликовал свои первые рассказы. Всесоюзная известность пришла к нему в начале 60-х годов, вместе с романом «Внуки Колумба». Героями писателя стали юные романтики, шагнувшие от школьной парты к заводскому станку или уезжающие на комсомольские стройки. Жажда подвига переполняла их сердца, готовность служить Родине согревала души. Они причисляли себя к беспокойному племени открывателей новых земель и истин, наследников великих ученых и мореплавателей прошлого. Их молодость начиналась вместе с сообщениями о первых полетах в космос, о грандиозных успехах шестого пятилетнего плана.
Роман Скуиня подкупал читателя новизной его героев. Манера письма, избранная автором, свидетельствовала о его способности сливаться со своими персонажами, жить их заботами, говорить их языком. «Стиль романа органичен — тонко соответствует тому жизненному материалу, который избран автором», — писал А. Бочаров в послесловии к одному из изданий «Внуков Колумба». В то же время критик отмечал и известную схематичность замысла романа.
