— Вас зовут в столовую.
Едва только сели за накрытый белой скатертью стол, Платон Иванович разлил по бокалам вино и сказал, обращаясь к Еле:
— Вот что, дочка. Дмитрий Данилович сказал нам с мамой, что Андрей просит тебя выйти за него замуж. Поскольку речь идет о твоей судьбе, ты сама и решай. Неволить мы тебя не будем.
Взволнованная Еля вскочила, подбежала к Марфе Васильевне, обняла, приникла к ее плечу. Не ожидавший от отца такой прыти, Андрей сидел опустив глаза.
Дмитрий Данилович усмехнулся и сказал:
— Я правильно передал твое желание, дорогой жених?
— Правильно, — выдавил из себя смущенный Андрей. — Еля об этом знает давно. Я много раз писал ей, и, насколько мне известно, она все мои письма читала Платону Ивановичу и Марфе Васильевне.
Еля удивленно посмотрела на Андрея:
— Откуда ты знаешь?
Андрей улыбнулся:
— Вон там в углу, на рабочем столе Платона Ивановича, лежит мое последнее письмо, я вижу его отсюда. Но я не обижаюсь, Елка.
Все засмеялись.
— Мы все ждем твоего ответа, дочка, — сказал Платон Иванович, — поедешь ты с Андреем или нет?
— Поеду, — тряхнув волосами, сказала Еля и выбежала из комнаты. Андрей кинулся за ней, поцеловал ее, привел в столовую.
Платон Иванович переглянулся с Марфой Васильевной — она уже вытирала платком глаза — и поднял наполненный вином бокал.
— Ну что ж, — сказал он тихо, — выпьем за ваше счастье. Вы сами выбрали свою дорогу и сами теперь будете нести ответственность за то, как у вас сложится жизнь…
Все чокнулись, выпили. Платон Иванович и Дмитрий Данилович, маскируя свое волнение шутками, начали долгие разговоры, в которых звучали наставления и советы Андрею и Еле жить дружно, не ссориться, уважать друг друга. Однако все, что потом происходило, показалось Андрею только смутным и прекрасным сном. Рядом с ним сидела Еля, открыто, перед всеми назвавшая себя его невестой, а он, счастливый, опьяневший от радости, видел ее как в тумане, не знал, что ей сказать и как себя вести…
На следующее утро Андрей уговорил Елю идти в загс и зарегистрировать их брак. Мужчины посмеивались, но не возражали, а Марфа Васильевна, у которой глаза все время были красные от слез, сказала:
— Пойдемте, дети, на минутку со мной.
Она увела Андрея и Елю в спальню, опустилась на стул и заговорила, комкая в руках мокрый платок:
— Может, вы и посмеетесь надо мной, не знаю, это дело ваше. Люди вы молодые, новые и живете в другое время, не то что мы. Вот, скажем, ты, Андрюша. Ты ведь в бога не веришь?
— Нет, Марфа Васильевна, не верю, — твердо сказал Андрей.
— Еля тоже не верит, я знаю… И все-таки мне, матери, хочется, чтобы вы обвенчались в церкви. Вам, не верящим в бога, это ничего не стоит, а моя душа будет спокойна.
Андрей переглянулся с Елей, сказал смущенно:
— Но, Марфа Васильевна, это дико… меня и Елю все засмеют, прохода нам не дадут. Отец первый. Он никогда не верил в бога, издевался над религией. Что я ему скажу? Что я скажу Гоше, братьям, товарищам?
— А зачем тебе об этом рассказывать? Я ведь не прошу, чтобы вы венчались здесь, где нас все знают. Приедете в Москву, зайдите с Елей в любую церковь и обвенчайтесь. Никто об этом не будет знать, только вы и я. И никто смеяться над вами не станет… — Марфа Васильевна посмотрела на Елю: — А тебе, Елена, я скажу одно: если вы не выполните то, о чем я прошу, не будет вам моего материнского благословения.
Она опять заплакала. Заплакала и Еля. Андрей подумал: «Да черт с ним! Что лам действительно стоит обвенчаться? Не будем же мы демонстрировать этот шутовской спектакль…»
— Хорошо, Марфа Васильевна, мы сделаем это, — сказал он. — Я не верю ни в бога, ни в черта, но я люблю Елю и ради нее готов на все…
Марфа Васильевна поднялась, поцеловала Андрея и Елю, перекрестила их и сказала:
— Пусть господь пошлет вам счастье… идите…
В загсе все прошло быстро и, к огорчению Гоши Махонина, очень буднично. Скучающая девица с перевязанным лицом — у нее был флюс — молча вписала в потертую книгу нужные сведения, заполнила бланк брачного свидетельства. Андрей и Еля расписались, вслед за ними поставили свои подписи свидетели — Гоша и двое сослуживцев Платона Ивановича, тоже недавно женившихся, — Андрей их тотчас же забыл.
Когда все было закончено, Гоша с упреком сказал перевязанной девице:
— Скучно работаете, барышня.
Она посмотрела на Гошу страдающими глазами и сказала раздраженно:
— У меня, молодой человек, зубы болят, и поэтому танцевать с вами танго я не могу…
Возвращаясь домой, Андрей и Еля отстали от своих спутников. Они шли по улице, на которой не было ни одного прохожего. Только недавно прошел короткий и теплый июльский дождь, он прибил пыль на дороге, освежил душный воздух, омыл шиферные крыши и стены низких уютных домиков. Деревянные домики с резными ставнями, с увитыми плющом и хмелем крыльцами тянулись по обе стороны окраинной улицы. За низкими, окрашенными в зеленый цвет палисадниками всеми цветами радуги отливали обрызганные дождем цветы — высокие бело-розовые мальвы, сиреневые и голубые флоксы, разноцветные георгины, петунии, белые и красные левкои.
Охваченный волнением, Андрей шел, искоса поглядывая на Елю, и в мыслях у него было одно: «Жена… Еля — моя жена… Вот она идет рядом, любимая, такая красивая, моя… Да, да, моя… Как долго я ждал этого счастья, и оно пришло… Я люблю тебя, Еля, Елка, Елочка… Счастье мое, жена моя…»
Он шел растерянный, сияющий, обалдевший от радости. Еля поглядывала на него, улыбаясь, потом остановилась.
— И все-таки ты дикарь, Андрей, — сказала Еля, — честное слово, дикарь.
— Почему? — спросил Андрей.
— А ты сам не догадываешься?
— Нет.
— Странно. — Еля обидчиво сжала губы. — Мне казалось, что любящий жених хотя бы в день свадьбы должен был оказать невесте какие-то знаки внимания. Были времена, когда женихи обязательно что-то дарили невестам, ну хоть цветы, что ли… А ты даже не подумал об этом, даже не вспомнил…
Не дослушав Елиных слов, пристыженный Андрей оглянулся, одним прыжком перемахнул через палисадник в первый попавшийся двор и, воровски посматривая по сторонам, стал рвать цветы. За домом залаяла собака, хлопнула дверь. Прижимая к груди мокрую охапку цветов, Андрей перепрыгнул через забор палисадника и побежал догонять довольно далеко ушедшую Елю. За своей спиной он услышал истошный старушечий крик:
— Ах, сукин ты сын, чтоб тебе руки и ноги поотрывало, фулюган окаянный…
Догнав смеющуюся Елю, Андрей протянул ей цветы:
— Принимай, дорогая жена, свадебный подарок…
В квартире Солодовых готовились к свадьбе. Дмитрий Данилович и Платон Иванович привезли с базара три большие корзины разной снеди, огромную миску малины, купили несколько бутылей вина, водки. Марфа Васильевна с помощью соседок, жен инженеров и техников, возилась в кухне. Там стучали ножи, повизгивали мясорубки, звенели тазы.
По столовой расхаживал грузный начальник строительства Карпо Калиникович Дуда, за которым тенью следовала черная с подпалинами легавая Альма. Мужчины успели выпить и были навеселе, но делали вид, что помогают Марфе Васильевне: сдвигали принесенные от соседей столы, переносили с места на место стулья, а больше прикладывались к стоявшим на подоконнике чаркам.
Андрей и Еля бродили по комнате, не зная, чем заняться. Еля попыталась было проникнуть в кухню, но женщины ее туда не пустили, закричав хором, что в такой день ей стоять у плиты не положено.
— Шли бы вы погуляли, смотрите, какой день хороший, — сказала Марфа Васильевна, — а мы тут без вас управимся. Только Гошу нам оставьте, без него мы не обойдемся…
После дождя вновь выглянуло солнце, омытые дождем деревья сияли. На крышах домов ворковали голуби.
— Давай пойдем искупаемся в озере, — сказал Андрей Еле.
— Пойдем, — согласилась Еля, — только подожди минутку, я переоденусь.
На озере не было никого. В сосновом бору свежо и остро пахла хвоя. Чуть дальше, в дубовой роще, пронзительно кричала иволга, протяжно и звонко ворковали горлицы. Крохотный бирюзовый зимородок, точно большая бабочка, носился над зеркально-чистой водой.
Андрей и Еля разделись, взявшись за руки, пошли к воде. Оба они, стыдясь и радуясь, старались не смотреть друг на друга, а если смотрели, то делали это незаметно, украдкой. Первый раз в жизни Андрей увидел Елю почти обнаженной: ее покатые оголенные плечи, чуть прикрытую черным грудь, округлый живот, крепкие стройные ноги.
— Давай я понесу тебя, — задыхаясь, сказал Андрей.
— Зачем? — не глядя на него, спросила Еля.
— Не знаю, мне хочется взять тебя на руки…
— Я тяжелая…
— Ничего…
— Нет, правда, не надо…
Но Андрей уже нагнулся, правой рукой обнял ее ноги, а левой обхватил шею и осторожно понес в воду. Она действительно была тяжелой, рослая, прекрасно сложенная девушка, но он, чувствуя на руках эту милую, такую желанную тяжесть, нес ее, прижимая к себе, нес, как самую драгоценную, самую радостную для него ношу…
