— А у тех ничего не заметно? — спросил Крутилин, показывая в сторону шонинского стана.
— Нет, — засмеялся Сергей, — куда им. Не видел, как они в грязь зерно кидают? Гектар пять забросали, да потом что-то задумались, перестали. А вечером в село уехали гулять. — Он широко зевнул, невнятно поговаривая: — Рассветает уже.
Крутилин сказал, что надо посмотреть дальние поля. Сергей пошел седлать лошадей. Вся эта возня потревожила колхозников. Крутилин велел всем приготовиться.
Тучи уходили за горизонт, открывая посветлевшее небо. Крутилин и Сергей Зотов тронули поводья, и застоявшиеся кони пошли по дороге.
Решили сначала добраться по полю до тракторного вагончика, а там проехать до села, заглянуть заодно в стан шонинской бригады.
Горизонт слегка заалел, словно там неведомые пахари разжигали ранние костры, готовясь выехать на сев. Рассвет стлался по черной земле, окрашивая ее в пурпур. Окна стана вспыхнули тревожными огнями. Бревенчатые стены построек казались охвачены пламенем, и даже легкий дымок струился по крышам.
— Будет денек, — восхищенно сказал Крутилин.
Лошади шли по пашне, с трудом вытаскивая ноги. Днем земля подсохнет, и можно будет сеять.
У самого стана тракторного отряда им встретился Игнат Щелкунов.
— Ты что здесь делаешь?
— Я, товарищ Крутилин, музыку слушал, — возбужденно заговорил комсомолец. — Вот это пластинки! Одна пластинка есть, там один играет в четыре руки.
— Они спят? — спросил Крутилин, кивнув на вагончик.
— Спят, — ответил Игнат, — недавно улеглись. У них все в полной готовности. Как только земля провянет, тут они и выедут. Как это один — в четыре руки?..
Выбрались на дорогу. Слева расстилались свои поля, недалеко на пригорке стоял объятый заревом зари стан.
— Сеять сегодня начнем, — произнес Крутилин.
— Сеять можно, — нетерпеливо ответил Сергей.
Они посмотрели вправо на шонинские поля, на темный, словно нежилой, стан. Тут кони пошли веселей, земля совсем подсохла. Ясно, что еще вчера здесь можно было начать сев. У Крутилина даже задрожали руки. Он повернул коня к стану соперника. Там встретился им сторож, который сонно отрапортовал, что все в порядке, замки на амбаре целы и происшествий никаких не случилось.
— Как смотришь, дед, сеять пора? — спросил Крутилин.
Старик рассудительно ответил:
— Мое дело охранять. Нынче вся бригада на стаи приедет. Вчера Шонин заехал, знамя отдал, велел охранять. А я службу знаю. Еще в японскую войну казенный хлеб ел…
Не дослушав болтливого ветерана, Крутилин повернул коня.
— Илья Иваныч, — проговорил Сергей, — а ведь нехорошо у них получается.
— Кому как, — пряча под тяжелыми усами торжествующую улыбку, ответил Крутилин.
Сергей помолчал немного, оглянулся на черный массив земли и снова заговорил:
— Предупредить Шонина надо. Пусть высылает людей.
— Что? — Крутилин осадил коня. — Позорить бригаду хочешь? Смотри, Серега, вспомни прошлый год.
Он круто повернул коня и погнал его к своему стану. Сергей с трудом догнал его.
— Мы соревнуемся и не обманываем друг друга.
Крутилин повернул к нему свое налившееся кровью лицо!
— Измену хочешь сделать? Тут каждую минуту выгадываешь, а ты — доносить!..
Он натянул поводья, конь пошел шагом. Скоро Сергей поравнялся с ним. Некоторое время ехали молча, Крутилин, все еще горячась, спросил:
— Это что ж, своих подводить?
— Да пойми ты, Илья Иваныч, все мы одного государства, на один амбар работаем.
Крутилин молчал. Видно было, что он уже досадовал на себя за неосторожное слово, но сознаться еще не хотел. Конечно, нельзя допустить, чтобы Шонин запаздывал, подтянуть его нужно. И подтянем, дай только самим первым выйти. Только первый гектар засеять.
Повернувшись к Сергею, он примирительно сказал:
— Ты не сердись, Серега, Ведь опозорил Шонин не меня, а всех честных колхозников.
— Илья Иваныч, — ответил Сергей, — я это все помню, трудно тебе переломить характер. А мы с тобой коммунисты и обязаны не только о себе думать. Надо и Шонину показать свое качество и свои новые навыки.
Они выехали на пригорок. Рядом было село. В сельсовете Крутилин сразу же подошел к телефону. Долго звонил, пока отозвался сонный голос телефонистки.
— С Боевым меня соедини.
— Боев отвечает, — сообщила телефонистка, — соединяю…
Крутилин рассказал о земле, о ветре и сообщил, что хочет начинать сев с утра.
— Очень хорошо, — ответил Боев чужим хриплым голосом, — одобряю. Можешь сеять… С высоким качеством.
Входя на двор, Крутилин жалел, что разбудил Романа. Он, наверное, и уснуть-то не успел как следует, голос у него какой-то усталый… Крикнул Сергею:
— Серега, скачи к этим песельникам. Черт с ними!
6
Лед тронулся на рассвете. Зеленые глыбы громоздились на бетонные откосы ледоломов, с грохотом крошились и обрушивались в черную воду.
Несмотря на раннее время, на берегу собрались все строители, и даже из ближнего села пришли.
Фома Лукич без шапки, в одной синей рубахе ходил около плотины, с беспокойством поглядывая на реку.
Стогов сквозь грохот льда и шум воды закричал:
— Не бойся, Фома Лукич!
Он похудел от бессонных ночей, от ожидания паводка, но был весел и спокоен. Все шло хорошо, именно так, как было рассчитано.
— Глядите, Роман! Это не последняя наша плотина. Это только начало.
И раздался веселый голос:
— Здравствуйте, Роман!
Сима. Идет по самому краю обрыва: ярко-голубое пальто, черные, ничем не прикрытые пушистые волосы, дымящиеся на ветру, голубой шарфик. Подошла, протянула руку. Роман не решался прямо взглянуть в ее лицо. Что мешало — собственная робость или ее смелость? Он так до сих пор не смог в этом разобраться. Стоя на самом краю обрыва, она звонко смеялась:
— Что это вы к нам никогда не заглянете? Но я когда-нибудь вас все равно поймаю. Я узнала один ваш секрет.
— Какой секрет?
— Секретов не говорят, о них догадываются. И вообще скучновато мне без вас.
Это признание еще больше смутило и почему-то обрадовало Романа.
Внизу у глинистого берега бушевала весенняя вода, взбивая желтую пену.
— Отойдите от обрыва! — издали крикнул Стогов.
— Хорошо, — ответила она, но не тронулась с места.
Стогов проворчал:
— Глупая бравада.
— Отойдем, — сказал Роман.
Сима вздохнула:
— Господи, до чего вы все какие-то расчетливые. — И отошла от обрыва.
Ребятишки вдруг загалдели так громко, что заглушили даже грохот ломающихся льдин.
— Смотрите, что это? — спросила Сима.
На небольшой льдине от одного края к другому бегал серый котенок. Подбежит, сунется в ледяную воду и отпрыгнет назад, старательно отряхивая мокрую лапку. Побегал, побегал, да уселся и начал умываться.
— Ой, что же с ним будет? — закричала Сима. — Ну, что же вы все!..
— Да, — поморщился Стогов, — ничего не сделаешь…
И вдруг Роман загорелся глупой и горячей отвагой. Он сам понимал, что это глупо, но уже не мог остановиться. Не глядя на Симу, он решительно спросил:
— Хотите, я вам его достану? Если вы хотите, конечно.
— Нет. Не хочу, Лучше, если вы живой. Или сухой, по крайней мере.
Голос спокойный. Или насмешливый? Этого он не успел понять, вмешался Стогов:
— Бросьте вы это. А если у вас, товарищ Боев, излишек энергии, то для этого дело найдется. Пошли.
Затянутой в перчатку маленькой рукой Сима указала на льдину, где сидел котенок.
— А ему так и погибать.
Стогов пожал плечами и пошел по тропинке к парку. Видавшие всякие виды столетние липы и тополя глубокомысленно раскачивают своими черными вершинами. Высокие ели столпились около полуразрушенных каменных ворот. Внизу заросли шиповника, акации и сирени. Скоро распустится сирень, зацветет и совсем закроет остатки деревянной ограды. Парк стоял запущенным много лет. Здесь пасли скот, и по веснам соловьи справляли звонкие свои свадьбы.
— Вот, наведите здесь порядок. Соберите комсомольцев, беседки постройте, сцену.
— А денег дадите?
— Много не дам. А вы не торгуйтесь.
— Договорились, — ответил Боев.
Среди зарослей сирени возвышались развалины какого-то небольшого круглого строения. Из груды битого кирпича торчали остатки ребристых колонн — наивная подделка под античность и, как всякая подделка, бездарная. Стогов тоном экскурсовода пояснил:
— Храм любви это был. А где храм, там обязательно нищета физическая и духовная. Да и любви-то никакой не было…
Разглядывая развалины «храма любви», Роман ожидал продолжения. И дождался. Вздохнув, Сергей неожиданно и, как Роману показалось, без всякой связи с развалинами продолжал:
