После обеда пошел дождь. Все забрались в палатку.
— Дождь нам совсем не нужен, — сказал Карнаухов, — В наших планах он не значится.
— В такую погоду только пиво пить да рыбой соленой закусывать, — помечтал Виталий.
— За неимением пива глотай воду, — посоветовал Альберт.
— Не хочу. Не лезет после обеда. В карты играть — ненавижу. Анекдотов не знаю. Чем же заняться? Матвей Сергеевич, может, вы тот случай расскажете, о котором вспоминали? А? Конечно, если он интересный, если со счастливым концом, если в нем добро побеждает зло, если это не рыбацкая история, каких я сотни знаю, только им никто не верит.
— Рассказать? — думая о чем-то о своем, спросил Горобцов. — Правда, не всем этот случай интересен, конца в нем пока что нет, от рыбацких историй он далек, но есть в нем такое, чему многие не верят… Рассказывать?
— Конечно, — за всех решил Виталий. — Сейчас мы с Альбертом закурим свои законные послеобеденные… Или — нет. Мы закурим на самом интересном месте, пока потерпим…
И Горобцов рассказал о том, что произошло несколько лет назад на берегу речки Березовки.
— И вы не могли доказать свою невиновность? — недоверчиво спросил Виталий. — Но ведь это так ясно?
Кому ясно? — Улыбнулся Матвей Сергеевич, — Вам? Суду и следствию тоже все было ясно: я сидел пьяным на берегу, ко мне подошли трезвые парни, замечательные люди, попросили закурить; я закурить им не дал; потом схватил березовый кол и начал им размахивать; те трое защищались, но поскольку я, пьяный, был сильнее их — трезвых, молодых, здоровых, — то победа была за мной. Кроме того, они только защищались, не хотели драки, боялись нанести мне увечье. Я нападал. Так было сказано на суде. А что я мог доказать? Что не был зачинщиком? Но у меня не было свидетелей. Что я не был пьян? Так я же той водкой чуть не захлебнулся. Что не я ударил колом того парня? А кто ж? Друзья его лучшие? Или он сам себя угробил? Еще хорошо, что адвокат постарался; квалифицировали тот случай, как непредумышленное убийство. Но мне-то не легче, год ровно я провел там.
— Но ведь это не конец, Матвей Сергеевич, коль вы с нами сидите, — сказал Карнаухов. — Произошла ошибка. Разобрались потом. Что было дальше-то?
— А дальше дочь моя, Лена, вмешалась. В институт она в тот год не поступила, не до этого было. Уже после суда кинулась в Березовку, не поверила, что никто не видел драку на берегу, все свидетелей искала. Одна деревенская старушка подсказала: сходи-ка ты, говорит, милая в школу, мальчишки все лето на речке пропадают, может, кто и видел. Несколько раз Лена в школе была, почти всех ребят опросила. Нет. Никто не видел. А если бы и видели, что из того? Несовершеннолетние свидетели…
— Еще школьников в такие дела впутывать, — недовольно сказал Альберт. — Тут и взрослые не разберутся.
— Ну, а что делать, если взрослые молчат, в кустиках отсиживаются, моя, мол, хата с краю…
— В каких кустиках? — поднялся Альберт. — Давай закурим, Виталий!
— В каких кустиках? — переспросил Матвей Сергеевич. — В обыкновенных. В зеленых. В прибрежных… Ну так вот. Зима уже, а Лена все в Березовку наведывается. И вот однажды в школе по коридору ходит, ждет звонка на перемену. А в коридоре выставка лучших фоторабот школьников. Кто, значит, за лето что успел сфотографировать, отобрали самые лучшие и на выставку. Рассматривает Лена снимки и видит на одном из них знакомые лица! Да! Все те парни сидят на природе. И подпись, не то «Отдых», не то «Привал». И еще ниже: «Снимок ученика седьмого класса Васи Дьяконова». Нашла Лена этого Васю. «Где снимал?» А тот уже знал, чем Лена в селе интересуется, не хотел ввязываться. «Не помню. Лето большое». — «Кто эти люди?» — «Не знаю…» По Лена вцепилась за ниточку и выпускать ее не хотела. Пошла к Васе домой, матери его все рассказала, потом — отцу. Вместе на Васю насели, отпирался он, отнекивался, но в конце концов сказал, где снимал, и отдал пленку.
— А почему сразу не отдал и не рассказал? — спросил Виталий. — Что его, наказали бы за это, что ли?
— Не хотел он руководителя кружка подвести. Тот, оказывается, дал им такое задание: вы, мол, ребятки, фотографируйте все случаи неприличного поведения городских в нашем селе, мы витрину устроим на станции, пусть другие смотрят, как они себя ведут. Дело-то, конечно, хорошее, но не мальчишкам же такое поручать…
— Не понимаю, — сказал Карнаухов. — А что же неприличного в том снимке? Попал снимок на выставку, значит, там не пьянка-гулянка была.
— Конечно, Иван Петрович. Снимок вполне приличный. Сидят уставшие люди, отдыхают. Это — на выставке. А на пленке были и другие снимки. Отпечатала Лена на своем увеличителе, посмотрела и ахнула… Когда этот Вася успел их нащелкать — не понимаю. Я же видел, что они прошли по берегу и скрылись в зарослях. Четыре кадра еще на пленке оказалось. И на них все по порядочку запечатлено… Ну, а дальше дело техники, как говорят. Лена всех растормошила, всех на ноги подняла. Новое следствие, суд. Так и год пролетел.
— А других нашли? — спросил Альберт. — Вы же говорили, что их больше было на снимке, что кто-то на гитаре играл.
— Да, был и с гитарой, — Горобцов внимательно посмотрел на Альберта. — Парни на суде признались, что был с ними еще один, но они только имя его запомнили… Виталий, бросьте, пожалуйста, спички…
— Имя запомнили? Ну и что? — спросил вновь Альберт.
— Да… Встретились с парнем на вокзале, до очередной электрички было много времени, пошли побродить по берегу. Кто он, откуда, тем более фамилию его — они не знали. Олегом назвался. Жаль, что не нашли его…
— Ну, а чем бы он вам помог? — хрипло спросил Альберт. — И судить его не за что. Он вас не избивал.
— Мне в глаза его нужно было посмотреть, вот так, как я в ваши сейчас смотрю.
— Ну — и? — Альберт упорно смотрел на Горобцова, не отводя взгляда.
— И сказать ему, что он трус и подлец. Подлец потому, что сидел в кустах, все видел и не вмешался. А трус потому, что не пришел в суд свидетелем. Вот так, ребята, — закончил Горобцов, — А к Васе Дьяконову я потом съездил. Телеобъектив ему подарил, может, еще кого выручит в беде…
Дождь кончился ночью. С утра установилась ясная сухая погода и началась работа — новая для Матвея Сергеевича, привычная и знакомая для всех остальных.
Сразу после завтрака трое, ведя за собой резиновую лодку, брели вверх по реке туда, где выходили на поверхность мощные пласты древнейших пород. Очень это интересное и увлекательное занятие — искать в слежавшихся древних породах остатки давно отмерших организмов. Рукоятки молотков не выдерживали порой — настолько прочны были камни. Разобьешь камень, а в нем ничего нет, пусто. Бьешь второй, третий, десятый и вдруг нападаешь на скопление моллюсков. Их так много, что Матвей Сергеевич терялся: неужели все брать? Подходил Карнаухов, объяснял, что нужны лишь целые скульптурки, с неповрежденной головкой, по которой и можно определить данный вид, а, значит, и установить впоследствии возраст породы, в которой они находились.
Обедали, чтоб не терять время, здесь же: чай, сахар, галеты, топленое масло. Можно было брать с собой холодную жареную рыбу, но Карнаухов и Альберт отказались: рыбу ели в лагере, хоть здесь-то можно без нее…
Хариуса и ленка в реке — как в бочке, а времени для рыбалки не было. Виталий приспособился удить «без отрыва от производства». Возвращались в лагерь на лодке. Кто-то один правил, удерживая лодку на струе, а Виталий, сидя на корме, забрасывал обманку. Хариусы хватали ее на лету. Потом и Карнаухов перешел на этот способ.
Альберт к рыбе никакого отношения не имел. Ежедневно он брал с собой ружье, но пока не принес в лагерь ни одной утки.
Однажды утром, еще в лагере, увидели в ста метрах от палатки, у самой воды, лося. Альберт кинулся в палатку, выскочил с ружьем, но Виталий положил свою большую ладонь на стволы:
— Ты что? Смотри, красавец какой!
Лось повернул голову на голос, внимательно посмотрел, качнул «рогами и медленно побрел на противоположный берег.
— Ружье-то зачем вынес? — спросил Виталий.
— Сам не знаю, — растерялся Альберт. — Инстинкт охотничий сработал.
— Эх ты! — покачал головой Виталий. — Разряди стволы! — А когда Виталий вытащил патроны, положил их на ладонь: — Смотри, охотник. Этими ты хотел стрелять? А жаканы где? Ты, наверное, каждый день их забываешь? А вдруг на медведя напорешься? Медведь — не утка, не улетит от тебя…
Выходы карбона вниз по реке отработали за две недели. Карнаухов был доволен; фауны оказалось много и самой разнообразной: брахиоподы, ругозы, кораллы, мшанки. Хватит дел на всю долгую зиму. Доволен он был и атмосферой в отряде. Виталий, правда, иногда «показывал зубки», это в его стиле, он считал себя заместителем начальника и командовал даже чаще, чем Карнаухов. Горобцов был безотказен, все исполнял старательно, с душой. На работу всегда ходили втроем. Кто-то — Горобцов или Виталий — оставался дежурить в лагере. Когда оставался Виталий, Иван Петрович отдыхал от его болтовни: тот открывал рот, едва проснувшись, а умолкал уже в спальном мешке, да и то по настоятельной просьбе других.
