Пушкин в опровержении на критику заметил:
«Критику 7-ой песни в «Северной Пчеле» пробежал я в гостях и в такую минуту, как было мне не до Онегина...
Я заметил только очень хорошо написанные стихи и довольно смешную шутку об жуке. У меня сказано:
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Критик радовался появлению сего нового лица и ожидал от него характера, лучше выдержанного прочих»[41] .
Критик нарочно разламывает построение строфы и выделяет жука в список действующих лиц.
Между тем жук обозначает тишину, рассеянность, заменяет многое, но сам по себе не является темой, цельностью, характером.
Жук – это нарочно выделенный звук лета.
Художественное произведение – определенная система, оценка частей которой понятна только в структуре.
Бывают в искусстве спокойные метонимистические построения. Гоголь в статье «О малороссийских песнях» пишет следующее, обобщая и казацкие и женские песни: «Песни их почти никогда не обращаются в описательные и не занимаются долго изображением природы. Природа у них едва только скользит в куплете; но тем, не менее черты ее так новы, тонки, резки, что представляют весь предмет...
Часто вместо целого внешнего находится только одна резкая черта, одна часть его. В них нигде нельзя найти подобной фразы... был вечер: но вместо этого говорится то, что бывает вечером, например:
Шли коровы из дубровы, а овечки с поля.
Выплакала кари очи, край милого стоя.
Оттого весьма многие, не поняв, считали подобные обороты бессмыслицей».
Гоголь подчеркивает, что эти песни кажутся беспорядочными и в них «...обыкновенно те предметы, которые первые бросаются на глаза, первыми помещаются и в песни». Но рядом в предложении говорится о том, что «...из этой пестрой кучи вышибаются такие куплеты, которые поражают самою очаровательною безотчетностью поэзии»[42] .
Это слово «вышибаются» является заменой слова «берутся»; оно дает как бы движение выбивания одной черты из целого. Выделенное привычное, сходное становится «вышибающим», поразительным.
В этой небольшой книге я пытаюсь сравнивать явления разных эпох и разных жанров, подчеркивая такие черты, которые их соединяют.
Художник не передает и не может передать явление целиком. Уже обычный счет: «один – два – три – четыре» – дает некоторую прерывистость. Эта прерывистость реальна, и она позволяет нам указать общность одного свойства предметов, на которые мы смотрим, вне их качества. Искусство всегда разделяет предметы и дает часть вместо целого, дает черту вместо целого, и, как бы оно ни было подробно, все равно оно представляет собою как бы пунктир, изображающий линию. Искусство всегда разделяет подобное и соединяет различное. Оно ступенчато и монтажно. Но это не поезд, соединенный из вагонов словосочетаний. Связи подчеркивают разрывы. Мы выбираем отдельные черты, чтобы передать общее. Если мы подробно развиваем какую-нибудь частность, то эта частность опять-таки заменяет общее, передает не столько о своем состоянии, а о значении своего состояния. Мы разделяем повествование на отдельные главы или на отдельные строки, подчеркиваем раздельность строк и ритмом и рифмой. В то же время мы при помощи рифмы возвращаем предыдущее слово и заставляем человека как бы перечитывать предыдущую строку.
Стих характеризуется тем, что мера его возвращается. Возвращение – основа версификации; возвращается ритмическое построение. Человеческое восприятие мира целиком – это восприятие возвращающееся, сравнивающее, повторяющее движение, выделяющее из незнакомого знакомое. Причем сперва происходит как бы первая оценка, а потом происходит уточнение, как бы примерка этого слова к нашим знаниям.
Если говорить сейчас о новом в моих старых работах, то там были разделены представления о событиях произведения и о сюжете произведения. Сюжет – это не происшествие, которое происходит в рассказе или романе. Сюжет – построение, которое, пользуясь событиями, людьми, пейзажами, сжимая время, увеличивая время или переставляя время, в результате создает некоторое явление, ощутимое, переживаемое так, как этого хочет автор.
Автор создает новую модель мира. Модель, конечно, своеобразно упрощенную, потому что это только часть мира, такая, в которой видны и как бы закончены взаимоотношения явлений.
Явления, которые отбираются в художественном произведении, берутся в каком-то развитии, в переходе от счастья к несчастью, от спокойствия к беспорядку, от чувства одиночества к чувству коллектива. Все это может изменяться в разных вещах по-разному.
В рассказе Чехова «Тоска» чувство одиночества испытывает извозчик, у которого умер сын. Одиночество показано на фоне ночного города. Извозчик хочет разговаривать с седоками. Но он одинок, он – извозчик, не человек для людей, сидящих сзади него. В результате старик подробно разговаривает о своем горе с лошадью: это последний предел одиночества в бесчеловечном обществе.
Часто мы считаем, что сравнение делается для того, чтобы придать большую ясность, большую отчетливость представлению. Но это неверно. Само по себе сходство всегда является неполным.
В сказке, которую любил Толстой, рассказано, как слепым хотели объяснить, что такое белый свет. Им сказали, что белый свет это как молоко. Тогда они спросили: значит, он льется, как молоко? Им сказали, что белый свет как снег. Они спросили: значит, он холодный, как снег? Им сказали, что белый свет как бумага. Они спросили: шуршит ли белый свет?
Сравнение всегда совпадает одной только частью. Причем в художественном сравнении и в метафоре сравниваются вещи несходные, то есть такие, сравнение которых является неожиданным.
Я приведу пример из Шекспира. Когда Джульетта ждет Ромео, она сравнивает его с небом и со звездами.
(Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник)
Сравнение придвигает мир, и мир уже не похож в целом. Эта непохожесть при эмоциональном сближении как бы раздвигает сравниваемые предметы.
В сцене, в которой Ноздрев вместе со своими слугами хочет бить Чичикова, уличившего его в плутовстве при игре в шашки, Гоголь сравнивает столкновение с атакой, с нападением на огромную крепость. Отряд маленький, крепость огромная и хорошо вооружена: «Бейте его!» кричал он таким же голосом, как во время великого приступа кричит своему взводу: «Ребята, вперед!» какой-нибудь отчаянный поручик, которого взбалмошная храбрость уже приобрела такую известность, что дается нарочный приказ держать его за руки во время горячих дел. Но поручик уже почувствовал бранный задор, все пошло кругом в голове его; перед ним носится Суворов, он лезет на великое дело. «Ребята, вперед!» кричит он, порываясь, не помышляя, что вредит уже обдуманному плану общего приступа, что миллионы ружейных дул выставились в амбразуры неприступных, уходящих за облака крепостных стен, что взлетит, как пух, на воздух его бессильный взвод и что уже свищет роковая пуля, готовясь захлопнуть его крикливую глотку. Но если Ноздрев выразил собою подступившего под крепость отчаянного, потерявшегося поручика, то крепость, на которую он шел, никак не была похожа на неприступную. Напротив, крепость чувствовала такой страх, что душа его спряталась в самые пятки».
Сходство тут в том, что Ноздрев зарвался, делает то, что он не может сделать, как бы ни хотел. Он не может бить своего гостя, хотя в его жизни такие случаи бывали; к нему и сейчас приезжают полицейские с бумагой – «извещением, что вы (Ноздрев. – В. Ш.) находитесь под судом» за оскорбление какого-то человека розгами.
За этим обиняком стоит факт о незаконном насилии над человеком, законом охраняемым. Но все же сходства нет. Есть наличие столкновения картин запальчивости с указанием их несходства.
Посмотрим сходства и разности, посмотрим несходство сходного в «Илиаде». Возьмем пример из XI и XII песен.
Аякс был героем среди ахейцев, уступая по силе и храбрости только Ахиллесу. Он врубается в ряды троянцев, но тут Зевс ниспосылает на Аякса страх, и тот начинает отступать, «тихо колено коленом сменяя». Его гонят так, как гонят льва сердитые псы и отважные поселяне. Но вот тон сравнения изменяется: Аякс, отступая, отбивается:
(Песнь XI)
Аякс – упрямый, гордый воин, но сходство его с ослом, забредшим на огород, конечно, неполное, вряд ли ироничное. Тут берутся только элементы неравенства сил, нежелательность отступления.
Другой пример из песни XII еще ярче. Нет ничего более тихого, чем снегопад. Троянцы хотят сжечь флот ахейцев. Флот состоит из небольших судов, вытащенных на берег. Он защищен деревянной стеной. Люди сражаются, бросают друг в друга камни и стрелы. Бой жарок, бой громок. Говорится о грозных криках. А сравнивается все это со снегопадом в безветрие.