— Чертовски хороша?
Старик поднялся из-за стола, подошел к Любушкину, спросил:
— Ты?
Костя нагло засмеялся.
— Ну, предположим… А дальше?
— Встань! — сказал Пашецкий. Сказал совсем тихо, но твердо.
И Костя встал.
Пашецкий чуть откинулся назад и влепил ему пощечину. Потом наотмашь, тыльной стороной руки, ударил его по другой щеке.
Костя ногой отшвырнул стул, вплотную приблизился к старику, зашипел в самое лицо:
— Ты, старая развалина, на кого руку поднимаешь? Да я!.. Да я одним ударом дух из тебя вышибу! Начисто! И пшика от тебя не останется…
Пашецкий взял со стола салфетку, вытер руку и спокойно проговорил:
— Ты и пальцем меня не тронешь, мерзавец. Во-первых, потому, что за драку тебя вышвырнут из ресторана, а ты больше ни на что не способен, как протягивать лапу за чаевыми. И во-вторых, потому, что знаешь, — Пашецкий понизил голос почти до шепота, но всем были слышны его слова, — если ты, негодяй Любушкин, посмеешь прикоснуться ко мне, я убью тебя.
И, чуть пошатываясь, старик медленно вышел из зала…
Нет, Пашецкий был не из тех, кого могли обидеть и кого надо было жалеть. И все же Марина, глядя ему вслед, не могла избавиться от этого чувства. Даже в его желании высоко держать седую голову было, как казалось Марине, что-то жалкое. Хотелось подойти к старику и хоть чем-нибудь помочь ему. Но Марина не знала, как это сделать…
2
Марина взглянула на часы — шел восьмой час вечера. Официанты уже суетились вовсю, посетителей с каждой минутой становилось все больше.
На маленькую ресторанную эстраду взошли музыканты. Скрипач Федор Алексеев, или, как его называли, Федюша, хилый молодой человек, взмахнул смычком — и оркестранты заиграли бодрый марш.
В это время Марина увидела Беседина.
Илья вошел в зал, остановился неподалеку от двери и долго стоял, отыскивая глазами знакомых. На сварщике ладно сидел черный костюм. Белый воротник нейлоновой рубашки красиво оттенял сильную шею, из-под рукавов пиджака выглядывали белоснежные манжеты.
Илья улыбался. Его улыбка никому не предназначалась — просто у Беседина было отличное настроение, и он не думал это скрывать. Илья знал, что он чертовски красив, все говорили, что ему всегда сопутствует удача, он был на диво здоров, никогда никакая беда не подставляла Беседину ножку, и он смело шагал по жизни, счастливый и всем довольный. И ему хотелось, чтобы все это видели. Видели и завидовали ему. Без этого счастье его было бы неполным…
На полшага позади Беседина стоял Харитон Езерский. Тоже в черном костюме, белой нейлоновой рубашке и в таких же лакированных туфлях, какие были на его бригадире. Но в позе, во всей фигуре Харитона не было и следа бесединской блистательности. Только тень бригадира — ни больше, ни меньше.
Не увидав никого из знакомых, Илья направился меж столиков поближе к эстраде. Езерский — шаг в шаг за ним. Проходя мимо буфета, Илья задержался, мягко сказал:
— Добрый вечер, Мариночка.
Марина коротко взглянула на него, ответила:
— Ты только сейчас меня заметил? — и отвернулась, делая вид, что занята.
— Организуй столик, — бросил Илья Езерскому.
Харитон ушел. Беседин несколько помедлил, потом позвал:
— Марийка!
Она не спеша подошла поближе, облокотилась о стойку. Молчала.
— Марийка… — Беседин тоже облокотился о стойку, улыбнулся. — Марийка, я пришел помириться с тобой. Не могу без тебя, понимаешь? Не могу. Тоска… Все эти три дня — сам не свой. Веришь?
— Нет, — Марина смотрела на него отчужденно. — Нет, Илья, не верю. Тоска — это не для тебя. Тоска — для других. А ты не из того теста замешен, чтобы кручиниться.
— Раньше тебе это нравилось, — усмехнулся Беседин. — Помнишь, ты всегда говорила: «Люблю тебя, Илья, за твою бесшабашность». Помнишь?
— Помню. То было раньше.
— А теперь? Что-нибудь переменилось?
— Нет. Почти ничего…
— Почти?.. Ты недоговариваешь?
— Придет время — все договорю! — сказала она. — Только поймешь ли?
— Опять загадки… — Беседин взял стоявшую рядом бутылку с коньяком, налил рюмку, выпил. — Я буду сидеть здесь, пока ты закончишь работу. Потом пойдем к тебе, ладно?
Марина пожала плечами.
— Как хочешь. Но к себе я тебя не поведу.
Илья удивился:
— Почему?
— Так просто… Погуляем где-нибудь…
Жонглируя подносом, к буфету бежал Костя Любушкин. Он еще издали начал улыбаться Беседину, но Илья видел: глаза у него настороженные. Он не спускает их ни с Марины, ни с него. И все же улыбался.
— Привет передовому сварщику! — Любушкин бросил поднос на стойку, поправил галстук-бабочку. — Илья Семеныч решил развлечься?
— Знай подавай, а кто что решил — не твоего умишка дело! — отрезал Илья, неизвестно почему раздражаясь. — И не крутись под ногами, а то случайно наступлю.
Любушкин хихикнул:
— Обожаю веселых парней! Прошу, Илья Семеныч, за мой столик. Обслужу — шик-модерн.
— Ладно. — Беседин обеими руками взял Любушкина за плечи, повернул его и бесцеремонно подтолкнул: — Иди, рыцарь салфетки, к Харитону, он закажет. Скажи ему — швартуемся надолго.
Любушкин ушел. Илья закурил, повертел в руке зажигалку и только потом взглянул на Марину.
— Значит, договорились, Маринка? Я буду здесь до конца…
Когда он подошел к столику, Езерский угодливо сообщил:
— Заказал «Ереван», семгу, кетовой. Мясного заказать, Илья Семеныч?
Беседин не ответил. Он, кажется, и не слышал Езерского. Он смотрел на Марину. И думал сейчас только о ней. Почти год, как они знакомы, а Илья до сих пор не мог сказать, что он хорошо ее знает. Иногда ему казалось: Марина готова за него в огонь и воду, готова на все, лишь бы с ним быть. Но проходило какое-то время — и Марину будто подменяли. Она неделями не хотела его видеть, при встречах холодно кивала ему, а когда он пытался выяснить, что произошло, Марина отвечала резко, с непонятной для него злостью в голосе:
— Надоело все, Илья. Противен ты мне, и сама себе я противна. Ни тебя не хочу видеть, ни себя. Уходи.
Он не спорил. Уходил, пожимая плечами, бросая на прощание:
— С огнем играешь, голубка. Опомнишься — поздно будет. Я-то себе найду — свистнуть только. А ты…
Потом они снова мирились, и снова все шло по-старому.
— Выпьем, Илья Семеныч! — Харитон подвинул Беседину рюмку, до краев наполненную коньяком.
Илья кивнул:
— Давай выпьем, Харитон. — И неожиданно спросил: — А за что?
— За дружбу! — оживился Езерский. — За крепкую дружбу, Илья Семеныч.
Беседин поднял рюмку, прищурился, глядя на нее, но тут же снова поставил на стол.
— За крепкую дружбу? — переспросил он. — А есть она на белом свете, крепкая дружба? И что это за штука такая, а, Харитон? Муть одна. Фикция. Сказка для сопливых мальчишек и девчонок, понял?!
— Это так, Илья Семеныч… Сказка для сопливых мальчишек. И девчонок… Настоящие мужчины…
— Помолчи ты, настоящий мужчина. Я вот четверть века уже прожил, а друга, хоть паршивенького, не имел. Не было у меня друга. Ты, скажешь, мне друг? Тебе, Харитон, по-честному, авторитет мой нужен. И слава моя. Не обижаешься?.. Потому что авторитет и слава — это вот что. — Беседин потер палец о палец, засмеялся. — Деньги ты шибко любишь, парень, вот и вертишься возле меня… Ну, не криви морду — не ты один такой, все мы одинаковые… А дружба… Не было такой штуки, нету и не будет. Ясно?
— Ясно, Илья Семеныч. Как день.
— Ну и ладно. Давай теперь ахнем по первой, а там видно будет.
Они чокнулись, выпили.
— По второй? — сразу же спросил Езерский.
— Давай по второй. Хорош «ереванчик»… Я тебе сказал, что не было у меня друга. А сейчас вот поразмыслил и решил: есть! Думаешь, кто?
Харитон изобразил на лице застенчивость и глазами указал в сторону буфетной стойки:
— Она…
Илья рассмеялся.
— Дурачок ты, Харитон. Вот кто мой друг! — Беседин несколько раз похлопал ладонью по своей груди. — Понял? Самый надежный. Самый верный.
— Вот это здорово сказано! — искренне восхитился сварщик. — Сам за себя всегда постоишь. Сам себя никогда не обидишь. Здорово, Илья Семеныч? Выпьем за себя.
3
Он был не то что сильно пьян, но сейчас ему казалось все доступным, все будто предназначалось только для него. У Беседина вообще неразрешимых проблем не было почти никогда. Кто-то там что-то усложняет, кто-то копается в своей душе, чего-то ищет, а он, Илья Беседин, не дурак. Только глупцы проходят мимо того, что им нужно. Он не пройдет, он возьмет.
Сейчас ему нужна была Марина. Илья не знал, надолго ли, он об этом не думал. Как не думал о тех девушках, которые у него были до Марины. Правда, Марину Илья редко сравнивал с теми, другими, она, пожалуй, лучше, но это для него вовсе не означало, что он должен был строить планы на будущее и для себя, и для нее. Будущее за горами, за морями, заглядывать в него Беседин не имел никакого желания: сегодня хорошо, а завтра видно будет… Самое главное, чтобы хорошо было сегодня. Для этого человек и живет. Каждый человек. Беседин ни на йоту не сомневался, что каждый. Есть, конечно, такие, кто загадывает на сто лет вперед, но эти в счет не идут: мало ли ненормальных людей на этой грешной земле!
