— Дело нехитрое. А ты лучше подумай — как не пропасть! Такой красивый парнина, а...
— На квартире жениться?
— Да не на квартире, а — нормально, чтобы не бегать потом друг к другу из общежития в общежитие. Что, Нинка — плохая баба?
— Для тебя, может, хорошая, для меня — нет. Вообще, не суйся в мои дела.
— Ох ты, господи!.. «Дела»... Пошли.
Опять прошли пустым залом.
— Как жизнь, Савелий Иваныч?— покровительственно-снисходительно спросил Игнат у вахтера. Игната просто не узнать: в шикарном костюме, под пиджаком нарядный свитер, походка чуть вразвалочку — барин.
Вахтер заулыбался.
— Спасибо, Игнат Ермолаич. Хорошо.
— От это правильно!— похвалил Игнат.
Пошли к троллейбусу.
— Мне же тебе помочь охота, дура. Давай разберемся...
— Сам разберусь.
— Вижу, как ты разбираешься. Два года на стройке вкалывать, и все разнорабочим. Разобрался, называется, что к чему.
— Чем же моя работа хуже твоей?
— Ну, конечно,— научили. У тебя своя-то башка должна быть на плечах или нет?
Они разговаривают мирно, не привлекая ничьего внимания.
Сели в троллейбус.
Игнат оторвал билеты. Сели на свободное сиденье.
— Ведь тебе уж, слава те господи, двадцать пять. А ты еще — ничем ничего: штанов лишних нету. Заколачиваешь девяносто рублей — и довольный. Устроился бы по-человечески — хоть вздохнул бы маленько. А то ведь на себя не похож стал. Я ж помню, какой ты в солдатах ко мне приходил — любо поглядеть.
Сошли с троллейбуса, пошли двором к подъезду.
— Там, глядишь, курсы бы какие-нибудь кончил... Жить надо начинать, Максим. Пора.
Стали подниматься в лифте.
— Я старше вас и больше вашего хлебнул. Поэтому и говорю вам... А вы — что Степан, что ты — упретесь как бараны и ничего слушать не желаете.
Приехали.
Игнат позвонил.
Открыла Тамара.
— Цыпонька! Лапочка!.. Что же ты сидишь-то? Я думал, у тебя тут дым коромыслом. Надо ж собираться в дорогу-то!
— А у меня все собрано.
— А подарки! Верке-то надо взять чего-нибудь. Давай, давай, а то магазины закроют, останемся на бобах. Быстро! Не скупись — платье какое-нибудь.
Тамара стала одеваться.
— Вот сапоги купил тяте!— похвалился Игнат.— Глянь. Обрадуется старик. А это шаль — матери... Она здорово хворает-то?
— Лежит. Ногу, говорит, к затылку подводит.
Игнат сел к телефону. Заговорил миролюбиво:
— Я хочу, чтоб Воеводины жили не хуже других. Что, мы у бога телка съели, чтоб нам хуже других жить? Чтоб собрались мы, допустим, с тобой на праздник погулять, так не хуже разных там... Чтоб семьи были — все честь по чести. А то придешь — голодранец голодранцем, аж совестно...
— Если совестно, не якшайся, никто тебя не заставляет.
— Алё!— заговорил в трубку Игнат.— Коля? Коль... у меня мать, оказывается, приболела... Ты бы не мог там достать змеиного яда... Ага. Ну-ка, поинтересуйся. Жду. Совестно, Максим, совестно — честно тебе говорю...
Максим резко встал и пошел к выходу.
— Куда ты?
Вместо ответа Максим крепко хлопнул дверью.
Так же решительно, как шел от двадцать седьмой аптеки, Максим пошел снова туда.
Подошел к старичку аптекарю.
— Я к вашему начальнику пройду.
— Пожалуйста,— любезно сказал аптекарь.— Вон в ту дверь. Он как раз там.
Максим пошел к начальнику.
В кабинете заведующего никого не было. Была еще одна дверь, Максим толкнулся в нее и ударил кого-то по спине.
— Сейчас,— сказали за дверью.
Максим сел на стул.
Вошел низенький человек, с усами, с гладко выбритыми, до сияния, жирненькими щеками, опрятный, полненький, лет сорока.
— Что у вас?
— Вот.— Максим протянул ему рецепт.
Заведующий повертел в руках рецепт.
— Не понимаю...
— Мне такое лекарство надо.— Максим поморщился — сердце защемило.
— У нас его нет.
— А мне надо. У меня мать хворает.— Максим смотрел на заведующего немигающими глазами: чувствовал, как глаза наполняются слезами.
— Но если нет, что же я могу сделать?
— А мне надо. Я не уйду отсюда, понял? Я вас всех ненавижу, гадов!
Заведующий улыбнулся.
— Это уже серьезнее. Придется найти.— Он сел к телефону и, набирая номер, с любопытством поглядывал на Максима. Максим успел вытереть глаза и смотрел в окно. Ему было стыдно, он жалел, что сказал последнюю фразу.
— Алле!— заговорил заведующий.— Петрович? Здоров. Я это, да. Слушай, у тебя нет...— Тут он сказал какое-то непонятное слово.— Нет?
У Максима сдавило сердце.
— Да нужно тут... пареньку одному... Посмотри, посмотри... Славный парень, хочется помочь.
Максим впился глазами в лицо заведующего. Заведующий беспечно вытянул губы трубочкой — ждал.
— Да? Хорошо, тогда я подошлю его. Как дела-то? Мгм... Слушай, а что ты скажешь... А? Да что ты? Да ну?..
Пошел какой-то базарный треп: кто-то заворовался, кого-то сняли и хотят судить, какого-то Борис Михалыча. Максим смотрел в пол, чувствовал, что плачет, и ничего не мог сделать — плакалось. Он крепко устал за эти два дня. Он молил бога, чтобы заведующий подольше говорил,— может, к тому времени он перестанет плакать, а то хоть сквозь землю проваливайся со стыда. А если сейчас вытереть глаза, значит, надо пошевелиться и тогда заведующий глянет на него и увидит, что он плачет.
«Вот морда! Вот падла!» — ругал он себя. Он любил сейчас заведующего, как никого, никогда, наверное, не любил.
Заведующий положил трубку, посмотрел на Максима. Максим нахмурился, шаркнул рукавом пиджака по глазам и полез в карман за сигаретой. Заведующий ничего не сказал, написал записку, встал... Максим тоже встал.
— Вот по этому адресу... спросите Вадим Петровича. Не отчаивайтесь, поправиться ваша мама.
— Спасибо,— сказал Максим. Горло заложило, и получилось, что Максим пискнул это «спасибо». Он нагнул голову и пошел из кабинета, даже руки не подал начальнику.
«Вот теж морда!» — поносил он себя. Ему было стыдно, и он был очень благодарен начальнику.
На другой день рано утром к Максиму влетел Игнат. Внес с собой шум и прохладу политых асфальтов.
— Максим!.. Я поехал! Будешь провожать-то?..
Максим вскочил с кровати.
— Я быстро. А яд-то я достал вчера! Я сейчас...
— Давай. Только — одна нога здесь, другая там!— орал Игнат.— Пятнадцать минут осталось. Жена сейчас икру мечет в вагоне. Я тоже достал флакон.
— Она уже там, Тамара-то?— Максим прыгал по комнате на одной ноге, стараясь другой попасть в штанину.
— Там.
— Сейчас... мигом. Мы в магазин не успеем заскочить? Хотел тоже каких-нибудь подарков...
— Да ты что!— взревел Игнат.— Я что, по шпалам жену догонять буду?!
— Ладно, ладно...
Побежали вниз, в такси.
— Друг,— взмолился Игнат.— Десять минут до поезда. Жми на всю железку! Плачу в трехкратном размере.
Жена ждала Игната у вагона. Оставалось полторы минуты. Она вся изнервничалась.
— Игнат, это... это черт знает что такое,— встретила она мужа со слезами на глазах.— Я хотела чемоданы выносить.
— Порядок!— весело гудел Игнат.— Максим, пока! Крошка, цыпонька,— в вагон!
Поезд тронулся.
— Будь здоров, Максим!
Максим пошел за вагоном.
— Игнат, передай там: я, может, тоже скоро приеду! Не забудь, Игнат!
— Не-ет!
Максим остановился.
Поезд набирал ходу.
Максим опять догнал вагон и еще раз крикнул:
— Не забудь, Игнат: скажи — приеду!
— Передам!
Надо было уже бежать за вагоном.
— Игнат, скажи!..
Но Игнат уже не слышал.
Уже расходились с перрона люди.
А Максим все стоял и смотрел вслед поезду.
...Уже никого почти не осталось на перроне, а Максим все стоял. Смотрел в ту сторону, куда уехал брат. Там была Родина.
Летит степью поезд.
Кричит...
...Игнат пинком распахнул ворота, оглядел родительский двор и гаркнул весело:
— Здорово, родня!
Тамара, стоящая за ним, сказала с упреком:
— Неужели нельзя потише?.. Что за манера, Игнатий!
— Ничего-о,— загудел Игнат.— Сейчас увидишь, как обрадуются. Э-э... А дом-то новый у них! Я только счас заметил. Степка с отцом развернулись...
Из дома вышел Ермолай Воеводин... Тихо засмеялся и вытер рукавом глаза.
— Игнаха, хрен моржовый,— сказал он и пошел навстречу Игнату.
Игнат бросил чемодан... Облапили друг друга, трижды крест-накрест — поцеловались. Ермолай опять вытер глаза.
— Как надумал-то?
— Надумал...
— Сколько уж не был! Лет пять, однако. Мать у нас захворала, знаешь?.. В спину что-то вступило...— Отец и сын глядели друг на друга, не могли наглядеться. О Тамаре совсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика.
— А это жена, что ли?— спросил наконец Ермолай.
