Окно было скрыто тяжелой портьерой, в комнате царил полумрак. На столе среди разных безделушек и бумаг лежал раскрытый альбом и на нем несколько фотографий.
Любопытство потянуло Валю к ним. Да, это были фотографии женщин, среди них чаще всего встречались две девушки. Одна, вероятно, была очень близка Игорю, она так нежно прижималась к нему.
Через некоторое время вошла мать Игоря. Увидев Валю за столом, она подозрительно глянула темными, как у сына, глазами и, помедлив, спросила:
— А вы, собственно… Какое-нибудь у вас неотложное дело к Игорьку?
— Неотложное, — сказала Валя. — Я его жена.
— Жена? Но он не женат.
Валя вспыхнула.
— Разве вы не знаете, что он женат, что у него сын?
Но женщина, пожав плечами, холодно произнесла:
— Простите, его связи — это его связи. Неволить юношу или мужчину в этом вопросе — не женское дело…
Мать Игоря вышла.
Снова нудное ожиданье в тишине, в которой самым сильным звуком казался стук собственного сердца. Уйти… Бежать! Не ждать ни секунды!
Но где-то глубоко в тайниках души еще теплилась надежда на Игоря. Может быть, все изменится, когда он появится. Ну пусть — не все, но самое главное, может быть, он решит как отец ее ребенка…
Восемь… Девять часов… Десять.
Валя уже собралась уходить, ее измучило ожидание, она начала беспокоиться за Валерика, еще не привыкшего, конечно, к бабушке и тете Оле.
…Игорь вошел сияющий как ни в чем не бывало.
— Заждалась? — мягко спросил он, присаживаясь к Вале. — Понимаешь, трудненько приходится на новом месте, часто до полуночи не вырвешься, да иначе и нельзя — лодырей долго в институте на хороших окладах не держат. Чуть проштрафился и — в забой каким-нибудь мастеришком, силикоз получать.
Нет, его гладкое, смуглое лицо ничем не было удручено.
Пристально взглянув на нее, он умолк. И лишь спустя минуту, сказал:
— Ты пришла спросить…
— Не пришла, а приехала, — колко перебила она.
— Да, да… приехала спросить: муж ли я тебе и жена ли ты мне, так ведь? Подожди, подожди, не перебивай, мой разговор недолгий. Нет, ты не жена мне, бери развод, если нужно, а остальное мы уже, кажется, решили, когда я уезжал от тебя. Я ошибся, знаю. Ты тоже ошиблась. Каждый из нас должен расплачиваться за общую ошибку. Я уже расплачиваюсь — и собственным карманом, кстати, ловко ты с меня сейчас тянешь половину зарплаты за прошлые месяцы, и тем, что решил вообще долгое время не жениться. Как видишь, и мне не легко. Теперь говори ты.
— Ты забываешь одно, Игорь, — сказала она, — о нашем Валерике, о твоем и моем сыне. Я приехала искать не мужа, а отца ребенку.
— Ну, это уже софистика, — скривился Игорь: — Как ты найдешь отца своему ребенку, если не найдешь себе мужа? А как муж я тебе уже все сказал. Материально я его обеспечиваю неплохо, что еще надо?
— Отца, Игорь, надо! Пойми это. Неужели ты не в состоянии понять, что никакие деньги не заменят ему тебя.
Они стояли шагах в пяти друг от друга. Взгляд Игоря скользнул по ее статной фигуре. Он знал каждый изгиб этого упругого тела, оттолкнувшего когда-то его своей знакомостью. Но теперь…
— Слушай, Валюнчик, может принести чаю? — спросил он. — Все равно уже поздно ехать, переночуешь у нас…
— Нет, Игорь, я поеду… Скажи мне еще вот что… Зачем ты писал ласковое письмо, из которого мне стало ясно, что тебе скучно без нас — без Валерика и без меня?
— Ты опять за свое, — проведя языком по сухим губам, пожал он плечами. — Впечатление минуты, конечно. Оно-то нас и губит. Так будешь ночевать?
Она буквально оцепенела. Неужели так и расходятся люди, которые совсем недавно были близки, у которых есть ребенок? Неужели не найдет она тех слов, на которые бы откликнулся Игорь… Но она должна найти эти слова — там в поселке ее ждет Валерка, отец которого — вот он, рядом…
Валя шагнула к мужу.
— Игорь… Неужели уже ничего нельзя изменить? Тебя ведь ждет твой родной сын, почему он должен расти сиротой при живом отце?
— Или оставайся ночевать, или уходи к черту! — вспыхнул он. — Нудишь, как назойливая муха, а толку…
Это было уже слишком. Валя не помня себя бросилась из комнаты.
Внизу, в темном коридоре подъезда, с какой-то резкой болью вспомнила плачущего сына и острая жалость к нему, маленькому, беззащитному, пронзила ее сердце.
Выбравшись на улицу, она не сразу ощутила морось дождя. Лишь позднее почувствовала на плечах и спине холод промокшего платья.
«Где же остановка?» — огляделась она и посмотрела на часы. Половина двенадцатого. И сразу заторопилась, зная, что может опоздать на автобус.
Лишь в первом часу ночи выбралась, промокшая, замерзшая под усилившимся дождем, к автостанции, и не сразу поняла, когда уборщица в зале ответила, что до шести утра автобусы на линию не выйдут. Денег на такси не было.
— Что же делать? — недоуменно спросила она. — Ведь мне… там же сын мой!
— Где, в автобусе? — с состраданием глянула уборщица. — А-а, дома. Ну, дома не пропадет, кто-нибудь там присмотрит.
Валя мучительно раздумывала, как поступить. О возвращении к Игорю не могло быть и речи. Остается одно: ждать утра здесь…
— Сейчас я буду закрывать зал-то, — предупредила ее уборщица.
— Но… как же я? — беспомощно смотрела на нее Валя.
Женское сердце — жалостливое, на свой риск уборщица оставила ее в зале, предупредив, чтобы начальству, не дай бог, на глаза утром не попадалась.
Оставшись одна в пустом, холодном зале, Валя предалась невеселым, горьким размышлениям.
Заседание постройкома шло в большой комнате. Начальник строительства Дудка что-то писал, изредка окидывая взглядом присутствующих.
Возле Рождественкова сидели Кучерский, бригадир каменщиков Шпортько, плановик Нина Арнольдовна, чуть поодаль, склонив голову, сидел Астахов. И совсем неожиданно для Лобунько было здесь присутствие Коли Зарудного, устроившегося рядом с парторгом.
Виктор прошел и сел на свободный стул.
— Еще Владимир Ильич Ленин, — продолжал Рождественков, — в свое время говорил, что профсоюзы — это школа коммунизма. Это сказано было давно, с тех пор победоносно построен социализм, мы начали осуществлять постепенное построение и самого коммунизма. И знаменитый ленинский лозунг, что профсоюзы — это школа хозяйствования, в которой рабочие сами учатся коммунистическому отношению к труду, что это — школа коммунизма, — эти его слова очень и очень важны для нас, профсоюзных работников, сейчас, в период перехода к новому обществу…
— Давай-ка, Рождественков, по существу, — мягко заметил Дудка, поглядывая на часы. — Лозунгами нас не агитируй. К вопросу сегодняшней повестки переходи.
Александр Петрович лишь на миг смутился, но тут же торопливо кивнул:
— Хорошо. Так вот, товарищи, — он умолк, подыскивая фразу, метнув молниеносный взгляд на парторга и поспешно заговорил: — Сегодня у нас вопрос о социалистическом соревновании, ну и… — взгляд его на секунду скользнул по Виктору. — Ну и еще кое-какие назревшие вопросы. По итогам работы в июле месяце, как вы знаете, лучшие показатели у строительного участка Усневича. План выполнен на 114,3 процента, производительность труда и экономия — в норме.
«Где же Усневич?» — подумали многие, обводя взглядом комнату, но спросил об этом Астахов:
— А куда же подевался Усневич?
Рождественков глянул на парторга.
— У него, видите ли, дома не совсем хорошо. Жена, кажется, или детишки заболели. Но он пока нам и не нужен сегодня, мы об отстающих будем говорить.
— Разрешите мне? — вдруг встал Коля Зарудный.
— Ну, ну. Пожалуйста, — нетерпеливо кивнул ему Рождественков. — Только покороче, не будем затягивать заседание.
— Я очень коротко скажу, — добродушно усмехнулся Зарудный и отвернулся от Рождественкова. — Вы, товарищи, знаете, что я еще только месяц как избран в члены постройкома взамен выбывшего воспитателя. На втором заседании присутствую, может быть, не все еще порядки знаю. Но только удивляюсь вот чему, — он повернулся к Рождественкову. — Почему это итоги соревнования обсуждают всего десять человек? Разве нельзя на такое заседание пригласить всех желающих, и уж в обязательном порядке — бригадиров? А здесь что? Один Шпортько, ну и я, вроде для соблюдения демократии — от рабочих.
Дудка, подняв голову при первых словах Зарудного, улыбнулся и поглядел на парторга. Тот с любопытством посматривал на молодого рабочего.
— Вот и получается, что мы соревнуемся, — продолжал Зарудный, — а итоги подводят без нас.
— А где же их подводить? — нехотя рассмеялся Александр Петрович. — На стройке, под открытым небом?
Но тот перебил:
— Не под открытым небом, а вместе с теми, кто соревнуется! А то распределят: кому первое место, кому последнее, а почему у Усневича — первое место, а у кого-то там — последнее? До этого постройкому, видно, и дела нет! А кроме того, — разошелся тихоня Коля Зарудный, — присуждают первое место Усневичу, а его нет! А если мне хочется знать, как он добился этого места, куда идти? Домой к Усневичу?
