Едва он миновал ворота и вошел на территорию строительства, как увидел Лобунько, разговаривающего с Вальковым. Петро не особенно рад был этой встрече и хотел пройти незаметно мимо, но это не удалось.
— О-о, Киселев? Здравствуй, здравствуй! — шагнул к нему воспитатель. — Сегодня со Степаном Ильичом вспоминали тебя, да, признаться, и Рождественков побаивается, как бы путевка не пропала, ждет тебя не дождется. Ну, прежде всего пойдем к Астахову, это его просьба, — засмеялся Виктор, — доставить тебя, едва появившегося, живого или мертвого к нему. Идем?
Пока шли до конторы, Лобунько оживленно расспрашивал Петра о больнице, рассказывал последние новости на стройке, делая вид, что не замечает односложных, неохотных ответов паренька. Знал Виктор, что изменения, происшедшие на стройке за время болезни Киселева, насторожат его, все еще, видно, дорожащего своей забубенной независимостью, и поэтому умалчивал о том, что должно задеть самолюбие Петра.
Астахова в кабинете не оказалось. И Петро, решив, что все равно не миновать неприятного разговора, начал его тут же, не дожидаясь парторга.
— Знаете, со стройки уходить мне неохота, с ребятами сжился, а из той бригады вычеркните. Не пойду туда работать, переведите куда-нибудь.
Хмуро сдвинув брови, он стоял против Виктора, осунувшийся, с выступавшими скулами, и тому стало жаль этого неудачно начавшего свою жизнь паренька.
— Ладно, Петя, все это можно сделать, бригада ж добровольная. Но мне интересно: почему ты так решил?
Киселев передернул плечами, хотел сказать что-то, но промолчал.
Виктор положил ему руку на плечо.
— Это не только для меня будет интересно, Киселев, и чтобы тебе напрасно нервы не трепать, объясняя каждому, скажи мне откровенно и прямо. Если причины действительно серьезные, могу поручиться, что твой переход в другую бригаду обеспечу я сам.
Петро долго раздумывал, собираясь с мыслями.
— Видите ли, в той, коммунистической бригаде, — заговорил он наконец, — надо будет все делать по команде, как другие захотят. И чуть что — шпынять начнут: куда полез, ведь мы-то, как ангелочки на картинках, смирненькие, мы — пример, а ты… Э, да что там говорить?! Не умею я выразить словами это, а сердцем чувствую: не смогу и недели прожить в такой бригаде. И не потому, что… пить там, что-ли, надо мне, нет — проучили меня, а… посмотрю я сначала, что получится из той бригады. А сейчас — не могу. Спокойно хочу пожить. И путевку забирайте, не надо мне, я не обижусь, а только… Не хочу — и все.
Он замолчал, не выразив словами всех своих возбужденных мыслей, но Виктору и без того было ясно, что Киселеву и действительно еще рано быть в этой бригаде.
— Хорошо, Петро, я тебя понял и согласен с тобой. Дудке и Астахову объясню все сам. Доверяешь?
Киселев впервые слабо улыбнулся:
— Пожалуйста… А то, знаете, убеждать я не умею.
— А путевку в дом отдыха бери. Она тебе дается не за твое будущее, а в знак уважения коллектива к твоему смелому поступку тогда, ночью…
«Итак, началась работа с Киселевым, — подумал Лобунько, едва за Петром захлопнулась дверь. — И это будет, по существу, моим первым серьезным экзаменом».
Низко заревел заводской гудок, а минуту спустя, когда он умолк, в цехе начала устанавливаться непривычная тишина: один за другим, сделав последние обороты, застывали станки. Окончив уборку стружки, рабочие спешили к выходу, и вот уже на широком заводском дворе к проходной непрерывным, шумным потоком шли люди в промасленных фуфайках и шапках.
— Выключай, Валя! — махнула рукой Рита Уфимцева, но та, увлекшись, не расслышала ее, и лишь затихшее дрожанье воздуха в цехе, уже полупустом, заставило ее оглянуться на подругу и разъединить контакты электроподачи.
— Не жадничай, — серьезно заметила Рита, сметая стружки со станка. — А то на первых порах интерес-то да охоту собьешь, а когда настоящая работа начнется — тебе скучно покажется, вроде обыденщина какая.
— Ну уж, — только и сказала Валя, которой просто жаль было расставаться с успокаивающей мелодией, что напевал для нее станок. Едва включив его, она уже слышала, как он радостно пел ей: «Все, Валюшенька, хорошо. В твоей жизни начинается настоящее счастье».
Идти Вале по пути с Ритой. И они каждый день ходят вместе. Сейчас, когда снег в палисадниках уже подернулся синевой сумерек, а вокруг желтыми шариками вспыхнули электрические огни, подругам не хочется расставаться, Рита предлагает:
— Идем к нам? Отдохнем, телепередачу посмотрим, а?
— А Валерка? — напоминает Валя и вздыхает: — Нет уж, Рита, не сегодня. Вот будет у Виктора выходной, возьмем Валерку и — к вам на весь вечер, ладно? Только не сердись.
Конечно же, Рита не сердится на нее.
Приехав домой, Валя попросила бабушку:
— Бабуся, давайте делать пельмени, а? А то у меня опять получатся вареники.
Она знала, как любит Виктор сибирские пельмени, и позднее, вынося противень с ними в сенцы, тепло подумала, как Виктор будет рад, увидев свое любимое кушанье.
Валерик отказывался спать под разными предлогами и дождался-таки, когда приехал Виктор. Тот, умывшись, усадил малыша на колени, и Валя покачала головой: теперь сын будет ждать, когда спать его уложит сам папа.
Она вышла в сенцы за пельменями, вдруг ей показалось, что где-то возле их дома смолк, фыркнув, мотор автомашины. Вслед за этим она услышала громкие голоса и стук калитки. Валя выглянула и будто кто толкнул ее: она узнала в одном из двоих мужчин, направляющихся к крыльцу, Игоря. Да, это он, пьяно размахивая руками, говорит товарищу.
— Э-э, я только… свистну… — донеслось до нее: — Она за мной всюду. Это тогда испугалась. Глупая была, а теперь, небось, в одиночестве-то поумнела, рада будет…
«Зачем он, зачем?!» — тревожно бросилась в избу Валя, забыв про пельмени. Растерянная стала среди комнаты, глядя на дверь.
— Где ж пельмени-то? — спросила бабушка, но Валя не успела ответить: ввалился, пошатываясь, Игорь, следом вошел тот, в черной шляпе.
— Ну вот, я говорил, что найдем! — повернулся к спутнику Игорь, показывая на Валю. Потом шагнул к ней: — Поехали, Валюнчик, с нами, а? Костя все уши мне уж пропел: когда да когда я вас познакомлю. Вот и знакомьтесь…
— Уходите! — хрипло выдохнула побледневшая Валя. — Сейчас же уходите, слышите? Подлецы…
— Мы?! Значит, мы… — Игорь свел брови, с презрением глядя на нее, потом неторопливо замахнулся рукой: — Ты… осторожней. А то… Собак бьют — только учат.
Виктор, пристально следивший за движениями Игоря, встал и, весь напрягшись, подошел к тому.
— Что вам здесь нужно?
— Хе, защитник… — кивнул Игорь на Виктора, обращаясь к Косте: — Приголубила, видно. Да кто ты такой, чтобы я с тобой разговаривал? — повернулся он с усмешкой к Виктору.
— Я муж Валентины.
— Му-уж?! Ха, ха, ха… Подбираем то, что другие…
Все дальнейшее произошло настолько быстро, что Костя опомнился, когда Игорь лежал на полу.
— Ну? И тебе? — шагнул Виктор к Косте, но тот рассмеялся, блеснув золотым зубом:
— Мастерский удар, хвалю. Сам занимался боксом, знаю. — И совсем миролюбиво предложил: — Помогите-ка мне его в машину отнести.
Наблюдая за удаляющимися красными огоньками машины, Виктор не заметил, как подошла Валя.
— Одень, холодно ведь, — подала она шапку и пальто.
Он притянул ее к себе и засмеялся:
— Разве я могу замерзнуть? Со мною ты…
«Да, я теперь навсегда с тобою, — отдавшись крепкому объятию сильных рук, подумала она. — Со старым все кончено, надо начинать новую жизнь, милый Виталька. Новую, только новую».
А машины уже не было видно, она, мелькнув где-то вдали по улице красными точками задних фар, исчезла из виду…
