— Лед впереди уже о так от горбатится — горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг — вниз поехал!.. — Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое. — Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода — хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из кабины-то и начинаю осматриваться…
— Ты прямо, как это… как в баню попал: «вылез, начинаю осматриваться». Меньше ври-то.
Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.
— Я вру?! — Некоторое время он даже слов больше не находил. — Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…
И верно, посмотришь на Ваньку — и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже — уметь надо.
— Ну, ну? Дальше, Вань. Не обращай внимания.
— Я, значит, смотрю вверх — вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.
— Да сколько ж ты под водой-то был?
— А я откуда знаю? Небось, недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…
— Ну, ну?
— Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…
— Сразу — водки?
— Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом «красной гвоздикой» вонял. Потом уж за водкой сбегали.
…Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице — по людям, по машинам… Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так — все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.
И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается — боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.
— Мама идет! — закричал он всем в палате радостно.
Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.
— Где, Ваня?
— Да вон! Вон, с сумкой-то! — Ванька свесился с подоконника и закричал: — Ма-ам!
— Ты иди встреть ее внизу, — сказали Ваньке. — А то ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.
— Да пустят! Скажет — из деревни… — Гадать стали.
— Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не пустит.
Ванька побежал вниз.
А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.
— Это ко мне! — издали еще сказал Ванька. — Это моя мать.
— В среду, субботу, воскресенье, — деревянно прокуковал красноглазый.
Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.
— Назад.
— Да ко мне она! — закричал Ванька. — Ты что?!
— В среду, субботу, воскресенье, — опять трижды отстукал этот… вахтер, что ли, как их там называют.
— Да не знала я, — взмолилась мать, — из деревни я… Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, маленько хоть…
Ваньку впервые поразило, — он обратил внимание, — какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу перескочила на этот голос… И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:
— Помолчи, мам.
— Да я вот объясню товарищу… Чего же?
— Помолчи! — опять велел Ванька. — Товарищ, — вежливо и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер даже не посмотрел в его сторону. — Товарищ! — повысил голос Ванька. — Я к вам обращаюсь!
— Вань, — предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.
Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.
— Пойдем вон там посидим, — изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.
— Наз-зад, — как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнее уже, но еще спокойно, сказал матери:
— Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька — ждал, что красноглазый схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.
— Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать… — заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, — я тебе… я буду иметь с вами очень серьезный разговор.
— Вань, — чуть не со слезами взмолилась мать. — Господи, господи…
— Садись, — велел Ванька чуть осевшим голосом. — Садись вот сюда. Рассказывай, как там?..
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.
— Стигнеев! Лизавета Сергеевна!.. — закричал он. — Ко мне! Тут произвол!.. — И он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйнопомешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: — Стигнеев!
Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом халате, с булочкой в руке…
— А? — спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.
— Ко мне! — закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на Ваньку.
Ванька принял его… Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел «произвол» и бросился на Ваньку.
…Ваньку им не удалось сцапать… Он не убегал, но не давал себя схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и старались они с красноглазым во всю силу, а Ванька еще стерегся, чтоб поменьше летели стулья и тумбочки. Но все равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее полетел графин и раскололся. Крик, шум поднялся… Набежало белых халатов. Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин… Красноглазого и Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повел. Он очень расстроился.
— Ну как же так, Иван?..
Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что сейчас он поедет домой. Он даже наказал матери, чтоб она подождала его.
— На кой черт ты связался-то с ним? — никак не мог понять молодой Сергей Николаевич. Ванька очень уважал этого доктора.
— Он мать не пустил.
— Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.
— Не надо, мы счас домой поедем.
— Как домой? Ты что?
Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклонность. Он потому и успокоился-то, что собрался домой. Сергей Николаевич стал его уговаривать в своем кабинете… Сказал даже так:
— Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три. Сколько хочет! У меня есть где пожить. Мы же не довели дело до конца. Понимаешь? Ты просто меня подводишь. Не обращай внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А мама будет приходить к тебе…
— Нет, — сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать униженно просила этого красноглазого… — Нет. Что вы!
— Но я же не выпишу тебя!
— Я из окна выпрыгну… В пижаме убегу ночью.
— Ну-у, — огорченно сказал Сергей Николаевич. — Зря ты.
— Ничего. — Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что доктора… жалко, что он огорчился. — А вы найдете кого-нибудь еще с язвой… У окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.
— Не в этом дело. Зря ты, Иван.
— Нет. — Ваньке становилось все легче и легче. — Не обижайтесь на меня.
— Ну, что ж… — Сергей Николаевич все же очень расстроился. — Так держать тебя тоже бесполезно. Может, подумаешь?.. Успокоишься…
— Нет. Решено.
Ванька помчался в палату — собрать кой-какие свои вещички.
В палате его стали наперебой ругать:
— Дурак! Ты бы пошел…
— Ведь тебя бы вылечили здесь, Сергей Николаевич довел бы тебя до конца.
Они не понимали, эти люди, что скоро они с матерью сядут в автобус и через какой-нибудь час Ванька будет дома. Они этого как-то не могли понять.
— Из-за какого-то дурака ты себе здоровье не хочешь поправить. Эх ты!
— Надо человеком быть, — с каким-то мстительным покоем, даже, пожалуй, торжественно сказал Ванька. — Ясно?
— Ясно, ясно… Зря порешь горячку-то, зря.
— Ты бы полтинник сунул ему, этому красноглазому, и все было бы в порядке. Чего ты?
Ванька весело со всеми попрощался, пожелал всем здоровья и с легкой душой поскакал вниз.
