— Кто его знает, это как смотреть, с какой стороны заходить.
— Может, еще и прогорает, — вздохнул дядя Коля. — Еще как прогорает. Мы ведь об этом не думаем. Ходим и невдомек, как будто так и надо. К нам как-то прошлым летом лектор приезжал, рассказывал о вреде этой штуки, — дядя Коля щелкнул себя по горлу, — так мы его после лекции в канаве подобрали. Вот ведь как: и знает человек, а все равно жрет…
— Вот ты скажи, дядя Коля, — апеллирует Пронька к авторитету Спиридонова, — как жить: совсем не потреблять или на этот счет маленькую рюмочку иметь?
— Наперсток, — вставил Колька Пензев. — Сорок наперстков, и хорошо… К примеру, у меня на материке — далеко ходить не надо — муж сестры стал пить поначалу маленькую перед обедом, потом побольше… потом котел взорвал на работе и поехал… детей осиротил, бабу по свету пустил… Вот и посчитай плюсы и минусы.
С приездом Валентины жизнь Михаила Логинова изменила свою суть, но он еще не мог понять: с одной стороны, ему с Валей было лучше, с другой — не хватало ребят. Он подспудно тосковал о том времени, когда жил мужским артельным братством. Светлее ему тогда жилось, что ли. А теперь вот вся комната увешана, устлана коврами, гарнитур черного дерева — повернуться негде. Поначалу Михаила воротило от этого благополучия, и он старался шуткой открыть Вале всю несуразность этого приобретательства и частенько загадывал: «кругом ковры, а посередине шанежка». Валя смеялась.
— Это я-то шанежка? Сдобный пирожок.
Но однажды Михаил поймал себя на том, что думает о цветастом ковре. Вот сюда бы его, на диван сверху положить. Из натуральной шерсти ковер. Сегодня их продавали в магазине. Нарядный рисунок. Михаил поскреб в затылке. Где же Валька? Деньги у нее на книжке. А то бы сбегал. А этот ковер, что над тахтой, можно было на пол бросить. Пожалуй, уютнее было бы. Такого на полу и у Тузова нет, может, даже и у Бакенщикова.
— Что с тобой, Миша? — заволновалась Валя.
Он оглядел ее сумки, и лицо его потемнело.
— Ходишь везде, а сегодня новую партию выбросили.
— Ну, куда нам их? — развела руками Валя и повернулась на каблуке. — Я и так тебе свила гнездышко, чтобы ты не чувствовал севера в тундре. Понапихала, самой уже противно. Раньше ты морщился.
— То раньше. Попробуй достань на материке.
— Ну мы-то на материк пока не собираемся, — возразила Валя. — Куда эти тряпки?
Михаил недовольно кашлянул.
— Тоже скажешь — тряпки. А вот забери их и представь комнату — дровяной сарай получится. Хорошенькое дело — тряпки. Те же деньги, а может быть, с наваром.
Валя внимательно посмотрела на Михаила — шутит? Вроде нет.
— Тебя, Миша, действительно не поймешь. Обрастаем, как коростой. Приезжие артисты были — так мы не пошли.
— Тоже сравнила, — насупился Михаил.
— Ну что киснуть? Я больше люблю, когда в комнате просторно, воздуха больше, а так пыль развели.
Михаил где-то в душе уловил, что он еще совсем недавно точно так же относился к этим коврам. Куда она прет в эту нору, осуждал он Валентину. А теперь — на тебе, как человека засасывает, засосет — и не отобьешься, не вылезешь, по уши уйдешь в эту трясину…
Но ничего, успокаивал он себя, вот приедут они на материк, трехкомнатная кооперативная квартира, придут друзья, глянут… А с Валентиной разберусь — куда нитка, туда и иголка. Все спешит на работу. Если порасторопнее быть, и дома дел хватит. Прошлый раз паласы давали — не захватили. А какие паласы — загляденье… Нет, пусть сидит дома.
— Валя, что-нибудь случилось?
— Нет. Грустно дома, и пришла.
— Ну, раз пришла, кстати. Вот и хорошо. Садись сюда.
Михаил смел пыль со стола рукавицей, придвинул скамейку, посадил Валю, положил перед ней кучу бумаг.
— Перепиши вот эти наряды, бухгалтерия бастует, не принимает, грязь.
— Выстираю, ничего мне не стоит, будут как новенькие, — с горячей поспешностью согласилась Валя.
В обогревалку заглянул Колька Пензев.
— А я тебя ищу, Логинов. Валя? Здравствуй, — поприветствовал Пензев и опять обратился к Михаилу. — Подшипник рассыпался на кране, что стоит на школе. Измололо его. Вот шарик да внутренняя обойма. Хрен его знает, прости, Валя, какой он, номера нет. Как искать, перебрал сколько — все не то.
— Ну-ка, покажи, — попросила Валя.
Пензев хмыкнул, протянул на ладони.
— Опорный, — сказала Валя и назвала шестизначный номер.
Пензев ее слова пропустил мимо ушей, но последние две цифры насторожили его:
— Какой, какой? Опорный, это точно?
Валя повторила. Кто был в будке, обступили Валю.
— Интересно, а механик не мог сказать. — Пензев куда-то сбегал и принес связку разных подшипников, предварительно замазав солидолом номера.
— Отгадаешь?
Валя называла номера, а Пензев протирал солидол и сверял. У него даже глаза стали косить, а парни сопровождали каждый названный Валей номер ликующими выкриками.
— Ну, скажи, Михаил, наконец, кто у тебя жена? — собирая подшипники со стола, спросил Пензев.
— Спросите у нее.
— Валя, — приставали парни, — ты кто — академик? Доцент?..
— Инженер, мастером на заводе работала.
— Ну тогда понятно, — сказал Колька Пензев. — Берем тебя в бригаду — будем плодить семейственность! Как, ребята?
— Нужен нам такой человек, и наряды будет рисовать, — сразу пришла в движение обогревалка… Каждому хотелось поближе взглянуть на Валю.
— Ей можно вполне идти в цирк, — еще раз досконально проверив номера, заключил Прокопий Ушаков.
Пока Михаил отфыркивался под умывальником, Валя накрывала на стол. Михаил на цыпочках вошел в комнату — пир на весь мир, грибами пахнет.
— Повариха ты моя, — обнял он Валю и поцеловал в шею. Валя втянула голову.
— Миша, опять колешься.
Михаил потер рукой подбородок.
— Опять, товарищ домашний директор, сегодня же побреюсь на два раза, обещаю.
— Я больше не домашний директор.
— Самоустраняетесь? В сторожа переведем.
— Издеваешься, да? — Валя легонько стукнула его по спине.
— Сдаюсь, позвоночник сломаешь, — притворно завопил Михаил.
— И сломаю!
— Слушай, Валя, а здорово ты сегодня, надо же, номера назубок! Парни еще и сейчас в себя не придут. Признаться, я и сам свихнулся.
— Забывать, Миша, стала, — с грустью сказала Валя и налила ему в тарелку грибного супа.
— Ничего себе — забывать! Парни поначалу своим ушам не поверили…
— Забываю, Миша. Я давно хотела с тобой поговорить. Надо мне определиться на работу. Здоровая женщина, мечусь целый день от окна к окну. Сил моих нет.
— Построим завод, и тогда…
— Я, Миша, серьезно. Понимаешь, я незаметно дисквалифицируюсь, и когда построят завод, мне там будет нечего делать, только в кастрюлях и буду разбираться.
— Разве нам их не хватает?
— Я же не о деньгах. Не хватает мне воздуха без работы. А яичницу я тебе и так обещаю.
Рассуждения Вали насторожили Михаила. Такой вот, страдающей, что ли, он ее еще не видел. Ну чего ей еще надо? Михаил решил все обернуть шуткой.
— Ну куда ты, моя радость, бетон месить, арматуру сваривать?
— Работают ведь женщины. Чем я хуже?
— Ну, хорошо, что бы ты купила в первую зарплату?
— Подарок дедушке Степану. Куплю ему ореховую трубку. Сколько он меня баловал. Разложит, бывало, свою пенсию на кучки: это на еду, за газ, на баню… а это — подвинет мне: на-тка, ты уж теперь совсем невеста…
— Да! — задумался Михаил. — Доходчиво. Слушай, совсем забыл. — Михаил хлопнул себя по затылку. — Нам же позарез нужен инженер-нормировщик. Как я раньше не додумался? Приходи, а я с Шавровым потолкую.
К Шаврову Валя попала в пересменок. Поздоровавшись и ни на кого не глядя от смущения, она быстро прошла к столу, за которым сидел Шавров, и положила перед ним заявление и трудовую книжку.
— Так, так. — Шавров скосил на Валю черные с голубыми белками глаза. — У нас пока и конторы нет. Если вот здесь, — показал он рукой на место у окна, — поставим стол, не возражаете?
— Не возражаю. Только подальше от этой. Не выношу жару, — она посмотрела на печку. Печка полыхала добела раскаленной спиралью.
— Беда с вами, — вздохнул Шавров, — Кто жары боится, кто — холода не выносит, — и посмотрел на своих бригадиров.
Заявление он подписал, а трудовую книжку смотреть не стал.
Валя положила заявление в сумочку, и вновь — тук, тук — простучали ее каблучки до двери и еще быстрее по коридорчику. Хлопнула входная дверь.
