Ознакомительная версия.
— Слезайте вы! — кричали снизу Татьяна Герасимовна и Хромов.
Лаптев оступился и чуть не упал. Тревожно екнуло сердце — внизу торчали острые камни. Тамара схватила его за ремень, рассыпав при этом все подснежники. Оба засмеялись.
Внизу Хромов уже расстелил на траве газету, расставил вино и закуску. Нюрочка сидела рядом и жевала пирожок.
— Выпьем за Первое мая и за скорую нашу победу, — сказала Татьяна Герасимовна, когда все уселись. — Пей и ты, Томка, здесь бабушки нет. А ты куда? — закричала она на дочь, которая тоже потянулась за стопочкой. — А тебе, Аркашка, можно — ты у меня мужик!
Хромов пил чайным стаканом, это была его обычная порция.
— Бензином отдает, — сказал он, чуть поморщившись. — Нет, это не водка. Вот венгерское и румынское ракия — это вещь. Мы ее там целыми бочками глушили. Зайдем в погребок — и на шарап! Можно сказать, попили в свое удовольствие.
— На што нам твои раки? — отозвалась Татьяна Герасимовна. — Нам и эта хороша, было б побольше!
— Против «Московской особой» и раки тоже не годятся, — решив показать свою осведомленность, заметил Звонов.
А комбат, несмотря на то, что захаял водку налил себе еще стакан.
— Была не была! — он опрокинул стакан в рот.
— Здорово пьешь, товарищ старший лейтенант, — прищурившись, сказала Татьяна Герасимовна.
— Я все здорово делаю, — подмигнул ей Хромов. — Пью здорово, ем здорово… фашистов бил здорово, теперь вот на немцев жму тоже как надо! Такой уж у меня характер. Зато, гляди, замполит мой по чайной ложке тянет. Он во всем у нас такой тягучий…
— Тягучий, да не противный, — отозвалась Татьяна Герасимовна, подвигаясь к Лаптеву. — Выпей, ягодка, Петр Матвеевич! Что он задается!
— Пусть себе… — улыбнулся Лаптев.
Комбат заметно хмелел. Наливая очередной стакан, сказал срывающимся голосом:
— Вы мне не рассказывайте… Я своими руками немцев душил, а фрау ихних имел, сколько душе угодно…
— Тише ты, к чему это при женщинах? — строго остановил его Лаптев. — Если пьян, пойди ляг на телегу.
— Зачем вы его только взяли? — шепнула Саше расстроенная Тамара.
— А кто его брал? Сам привязался, — так же тихо ответил он.
Комбат встряхнул головой, словно пытаясь сбросить хмель.
— Пьян? Не-е-е, ошибаешься, политрук, я не пьян… Мы с тобой прямо противоположно понимаем… Ты за немцев, а я — против… Вот и всё.
— Кончай этот разговор! — еще строже приказал Лаптев.
— Не кончу! — Хромов встал и зашатался. — Я командовал ротой разведчиков! Можешь ты это понять? Сам «языков» брал. Эх ты, штабная крыса! Я сам офицеров допрашивал. Молчит — в рот ему керосину и поджечь! Паффф! — Хромов захохотал.
Нюрочка заплакала и прижалась к матери.
— Скот же ты, товарищ Хромов! — возмутилась Татьяна Герасимовна. — Чем ты куражишься? Над пленным изгаляться не хитро. С солдат, говорят, за это взыскивают, а ведь ты командир! Стыд, товарищ комбат!
Хромов как будто отрезвел. Он лег на землю и подпер голову руками.
— Аркашка, — приказала Татьяна Герасимовна, — отвези его домой. Мы пешком придем, — и, повернувшись к Хромову, добавила: — Испортил ты нам праздник, товарищ комбат.
Аркашка увез Хромова. Лаптев был смущен и не знал, что сказать. Тамара сидела бледная и задумчивая. Звонов озадаченно теребил пилотку.
— Пес с ним! — наконец весело сказала Татьяна Герасимовна. — Что ж нам из-за него веселья лишиться? Давайте разопьем, что от комбата осталось!
Она налила и выпила первой.
— Вы моя хорошая! — шепнул ей Лаптев. — Я просто в вас влюбился.
— В старуху-то? — шутливо отозвалась Татьяна Герасимовна. — Скоро с клюшкой буду ходить.
О Хромове скоро забыли. Пели хором фронтовые песни, Тамара с Сашей, хоть и без музыки, танцевали, при этом Звонов расхрабрился и все норовил чмокнуть ее в щеку. Подобрали рассыпанные подснежники и оправились домой пешком, шлепая по грязи.
Лаптев донес на руках Нюрочку, уцепившуюся ему за погоны, до самого дома Татьяны Герасимовны.
Бабка, встретившая их на крыльце, долго после того как Лаптев ушел, расспрашивала Татьяну:
— Неженатый, что ль?
— Говорит, холостой…
— Вот бы тебе, Танька!
— Скажете тоже, мама! — смутилась Татьяна Герасимовна. — Нужна ему старуха такая! Он, небось, на Тамарку заглядывается.
Третьего мая рано с утра Лаптев заступил на дежурство. Обойдя лагерь и проверив выход на работу, он сел в комендатуре, положил перед собой большой русско-немецкий словарь и, вооружившись карандашом, начал заниматься. Но заниматься ему пришлось недолго. Раздался прерывистый телефонный звонок. Лаптев взял трубку.
Заглушаемый шуршанием далекий голос тревожно кричал:
— Дежурный по батальону? Совхоз говорит… Немцы у нас пропали. Двое… Никак не найдем, приезжайте сами. Сами, говорю, приезжайте…
Лаптев швырнул трубку. Быстро спрятав книгу, приказал начальнику караула собрать всех офицеров, а сам принялся крутить ручку телефона, чтобы вызвать с квартиры Хромова.
Комбат еще спал, когда его разбудил телефонный звонок. Выслушав Лаптева, Хромов крепко выругался, вскочил с постели, оделся и в свою очередь начал крутить ручку телефона.
— Конный двор! — зычно кричал он в трубку. — Лошадей мне надо! Понимаете, лошадей штук пять, и желательно с седлами. Немцев ловить. Немедленно высылайте!
Встревоженный голос отвечал, что лошадей свободных только три, да и то одна раскована.
— Подковать! — кричал Хромов. — Вы с меня голову снимаете!
Через полчаса к лагерю пригнали четырех лошадей. Только две из них были под седлами.
— По коням! — скомандовал Хромов, с которого все еще не слетел праздничный хмель. — Оружие со всеми?
— Ты это зря, Михаил Родионович, — тихо сказал Лаптев. — Не надо шума этого поднимать. Возможно, что и немцы-то уже на месте.
Но комбат, не обращая внимания на Лаптева, достал револьвер и помахал им в воздухе.
— За мной! Расстреляю, как собак!
— Что ж, мы без седел, что ли, поскачем? — недовольно спросил Звонов, косясь на понурого сивого мерина, на котором облезлая шерсть висела клочьями.
Мингалеев, скаля зубы, ухватил за гриву лошадку-монголку и, бросив на спину лошади шинель, вскочил без седла.
Лаптев с трудом влез в седло: раньше ему никогда не приходилось ездить верхом. Хромов молодцевато поскакал вперед; остальные с трудом поспевали за ним, особенно Звонов на своем Бурае, еле переставляющем ноги и мотающем головой на каждом шагу. Саша потихоньку бранился, потом, разозлившись, слез с лошади и, бросив ее на дороге, пошел пешком.
До совхоза было около четырех километров, дорога шла низким заболоченным местом. Лошади разбрызгивали жидкую грязь. Наконец вдали показались совхозные постройки. Чернела распаханная земля, трещал трактор. Немки в красных юбках таскали на носилках навоз в парники. Хромов, обрызгав немок грязью, влетел на всем скаку в ворота.
— Где ваши люди? — не здороваясь, резко спросил он у директора совхоза, полного лысого старичка с хохляцкими висячими усами.
— Во-первых, здравствуйте, — обидевшись, сказал старичок. — И кричите вы зря, народ на поиски послан. А кстати, я за охрану и не отвечаю. Я вас предупреждал. Скажите спасибо, что я в такое горячее время людей с работы снял и гоняю по лесам. Вон вас косой десяток прискакал, вы и ищите!
Директор достал трубочку и принялся раскуривать. Хромов, не ожидавший такого отпора, немного сбавил тон и попросил сказать, кто именно из немцев бежал, откуда и в какое время. Директор кликнул девчонку, одетую в непомерно большую телогрейку с подвернутыми рукавами.
— Ну-ка, Маруська, расскажи товарищам офицерам, как немцев упустила.
— Да я только отошла… Мы мох драли для телятника, — девчонка хлюпнула носом и поспешно угерлась рукавом, — я только за живицей отлучилась, за березовым соком… воротилась, а их уже нет, лопаты валяются. Я уж думала, не заблудились ли… Орала, орала, бегала, бегала…
Хромова как прорвало:
— Да ты знаешь, сопливая ты дура, что я тебя под трибунал подведу? Какое ты имеешь право немцев одних оставлять? Вас что, не инструктировали?
Девчонка покосилась на комбата и заплакала.
— Как зовут немцев-то? — спросил Звонов. — Небось, из моей роты?
— Один Сутер Хвердинал, другой Сутер Герник, — просопела Маруська. — Злющие оба такие, вредные, прямо страсть. Я еще утром заметила, что у них котомки за плечами. Спросила: зачем, мол, волокете? А они уставили на меня свои шары и молчат, как убитые…
— Ну, ясное дело — побег! — резко оборвал Хромов. — Разве вам разрешали людей на работу с вещами выводить? Я с вас теперь с живых не слезу! — и, обратившись к девчонке, приказал: — Указывай дорогу!
Все поехали за бежавшей впереди провинившейся Маруськой. Дорога уперлась в густой еловый лес, почти затопленный водой. Хромов велел ехать всем в разных направлениях, и сам свернул влево. Лошадь под Лаптевым была хорошая. Недаром на ней все последние годы ездила Татьяна Герасимовна. Но он чувствовал себя в седле очень неуверенно и не мог ехать рысью. Ельник скоро кончился, и начался болотистый молодой березняк. Вода хлюпала под копытами. Лаптев озяб от майской утренней сырости. Скоро он встретился с возвращающимся Хромовым: дальше ехать было нельзя — путь преградило болото. Офицеры взяли правее и поехали рядом. Лес сменился редколесьем, показалась крупная каменистая гора. Отыскав тропинку, они поднялись на гору. По другую сторону опять раскинулся мелкий заболоченный лес. Вдали виднелась узкая полоска железной дороги.
Ознакомительная версия.
