Ознакомительная версия.
Пятого мая при штабе батальона было созвано совещание по поводу организации охраны интернированных немцев. На совещание были приглашены все руководители, бригадиры и сопровождающие немцев на работу. К немалой досаде комбата, оказалось, что большинство из них составляли женщины и подростки.
— Ну и охрана! — заметил он тихо Лаптеву. — Как до сих пор все немцы не разбежались?
Когда все собрались, комбат стал говорить о той исключительной персональной ответственности, которую несет каждый за доверенных ему немцев, о том, какие меры он должен принимать, если будут замечены попытки к бегству.
— А если немец побег, мне за ним бежать или остальных караулить? — спросил мальчишка-подросток, который водил немцев на строительство шоссейной дороги.
Комбат сделал свирепое лицо.
— Сколько тебе лет? Кто тебе немцев доверил? Что у вас в транспортном, с ума посходили, что ли?
— Да у нас, в транспортном, почти одни бабы. Они с немцами не хочут. А я немцев строго держу, — солидно сказал мальчишка.
Послышался смех, да и сам Хромов против воли улыбнулся.
— Наступила весна, — продолжал он, — опасность побегов увеличивается. Сейчас уж, поди, не один немец в дорогу собирается. Вы ни на минуту не должны выпускать их из поля зрения. Никаких самовольных отлучек с рабочего места. Кто не подчиняется, рапорт мне. Я с ними управлюсь.
— Стыда с ними не оберешься, — заметила пожилая женщина в белом платочке. — Поминутно до ветру. А ведь мы — женщины. Не следом же идти? Это уж издевка над нами получается… Что мужики наши убитые, так мы лучшей работы не заслужили?
Комбат закусил губу, сделав вид, что не слышал последнего замечания.
— Надеюсь, каждый из вас понял свою задачу? На виновных в допущении побега будет наложено строгое взыскание вплоть до суда.
— Не пугай ты людей, — подтолкнул комбата Лаптев. Тамара сидела в уголке. Она только что вернулась из леса, усталая, в тяжелых мокрых сапогах. Все собрание она промолчала, исподлобья поглядывая на Хромова.
— Ну, что скажешь, Черепанова? — обратился к ней комбат. — У тебя ведь самый трудный участок. Как думаешь организовать дело?
— У меня оно и так организовано, — устало ответила Тамара. — Кому не доверяю, за тем слежу, а остальные и без охраны работают.
— Как же это ты знаешь, кому можно доверять, а кому нельзя? — с ехидством спросил Хромов.
— По работе видно. Я вам так скажу: чем строже с ними, тем скорее они бежать соберутся.
— Ну, лаптевская выучка! — развел руками комбат. — Ты еще молода, Черепанова, мало каши ела, чтоб такие выводы делать.
Тамара встала, забрала свою сумку и пошла к двери:
— Сами их тогда и стерегите!
Комбат закрыл совещание. По дороге в лагерь спросил Лаптева:
— Ты что все время молчал?
— Молчал потому, что не во всем с тобой согласен. Что ж мы наши разногласия будем как сор из избы выносить?
Хромов промолчал и только у самого лагеря заговорил снова:
— Я вижу, эта Черепанова под твоим влиянием находится. Уж не влюбилась ли в тебя, а?
— Ну, знаешь! Она же совсем девчонка.
— И хорошенькая девчонка! — комбат даже языком цокнул. — Шустренькая, люблю таких… Познакомил бы меня с ней поближе.
— Да ведь ты женат, — даже опешил Лаптев.
— Ну, подумаешь… — ничуть не смутился Хромов. — Жена где-то за тридевять земель, считай, что почти холост.
— Оставим этот разговор.
Вечером, возвращаясь домой, Лаптев прошел мимо окон Татьяны Герасимовны, в которых еще горел свет. Он остановился. После минутного колебания откинул крюк на калитке и вошел во двор. Домик был маленький, всего в три окна, с низеньким крылечком. Во дворе было чисто заметено, аккуратно сложена большая поленница дров. В стойле шумно жевала корова.
На стук вышла сама Татьяна Герасимовна в безрукавной старой ситцевой кофтенке. Увидев Лаптева, она метнулась в избу, схватила большой платок и накинула на плечи.
— Я некстати? — здороваясь, спросил Лаптев. — Вы уже спать ложитесь?
— Какое там спать! — отозвалась Татьяна Герасимовна. — Мать с ребятами легла, а я было хотела за дела садиться. Чаю не хочешь? Самовар еще не простыл.
Он поблагодарил и отказался, в горнице сел напротив нее и смущенно улыбнулся. Она усмехнулась тоже.
— Аль случилось чего?
— Ничего не случилось. Просто шел мимо, настроение у меня было паршивое, хотелось с кем-нибудь поговорить, совета спросить… Вот и зашел к вам.
— Нашел у кого совета спрашивать, — она покачала головой. — Вся моя наука — три класса ликбеза с грехом пополам. Тебе ли со мной советоваться, ты ученый, образованный человек, небось, институт закончил?
— Закончить-то закончил, но мудрость человеческая не институтами измеряется.
Татьяна Герасимовна слушала Лаптева, а он от нее глаз не мог отвести, так нравилась она ему в этой домашней кофточке и мягком платке на плечах. Он немного подвинулся к ней, покосившись на соседнюю комнату.
— Я вас очень уважаю, вы хорошая, Татьяна Герасимовна… Я вам сейчас все расскажу.
Лаптев, торопливо и волнуясь, стал рассказывать ей о своих постоянных разногласиях с Хромовым, о том, как они разно понимают вопрос о немцах, как трудно им поэтому работать вместе. Она слушала внимательно.
— Да что тебе Хромов? — сказала наконец. — Как об этом деле выше-то понимают?
— Найдутся такие и выше, что Хромова поддержат.
— А ты все равно не поддавайся, Матвеич, — понизив голос, посоветовала она. — Немцы тоже ведь люди. Дело ли это? Намедни вижу: Хромов твой посередь дороги немца остановил, кулаками машет, матом садит, — она задумалась вдруг, а потом уже веселее добавила: — А с другой стороны, скажу тебе, Матвеич, есть за что Хромова и похвалить. Человек он дельный. В лагере у вас чистота, порядок, люди на работу выходят без проволочек, дисциплина неплохая. Так ведь?
— Это верно, — с удовольствием согласился Лаптев. — И человек он, заметьте, честный, уж он государственной копейкой не воспользуется, надо отдать справедливость.
— Вот ты и попробуй с ним еще раз поговорить по-хорошему. Вода мельницу ломает. Главное, голову не вешай. Так ведь, брат Матвеич?
— Так, — согласился Лаптев и подвинулся к ней еще ближе. Она прищурила глаза, спросила удивленно:
— Ты чего это? Лаптев смутился.
— Вы на меня не сердитесь, что я пришел?
— Чего ж сердиться? Заходи во всякое время. К тому же, знаешь, мое дело вдовье, — Татьяна Герасимовна засмеялась тихонько. — Шучу, шучу, приходи запросто.
В сенях Лаптев пожал ее теплую, мягкую руку и очень неохотно ушел. Она постояла немного на крылечке, кутаясь в платок и глядя в холодную весеннюю темноту.
Утром чуть свет Тамара повела немцев к драге «Изумруд» доканчивать постройку лотка. Было ясно, холодно, седой иней покрывал уже просохшую землю. Немцы шагали быстро, чтобы согреться. Миновали поселок, вышли на берег Чиса и направились кратчайшим путем прямо к драге. Послышался резкий прерывистый гудок, возвещавший окончание ночной смены. Пока спускались по крутому склону, от драги отчалила и поплыла к берегу лодка, с которой доносились веселые голоса. Тамара остановилась.
— Эй! — кричал звонкий голос с лодки. — Победа! Давайте по домам! Победа!
Тамара бросилась к воде. Дражники уже причаливали.
— Радио сказало: День Победы. Иди, курносая, домой и фрицев своих веди, сегодня нерабочий день. Эй, фрицы, Гитлер ваш капут!
Возбужденные, радостные дражники, выскочив на берег, помчались в поселок. А Тамара стояла как вкопанная. Штребль подошел и испуганно спросил:
— Фройлейн Тамара, что случилось?
— Война кончилась, Рудольф, — она смотрела на него и словно не видела, а потом, очнувшись, счастливо закричала: — Ура! Мы победили!
Штребль бросился к своим. Немцев будто подменили — они обнимались и плакали, а кто-то пустился в пляс.
— Фройлейн, мы так рады! — воскликнул Штребль. — Теперь близится час, когда мы сможем вернуться на родину. Ведь так, фройлейн Тамара?
— Наверное, — сухо ответила она.
Ей почему-то вдруг стало обидно, что Рудольф так явно спешит уехать. Но она тут же поймала себя на мысли, что родина есть родина и, конечно, он не может вести себя иначе. Да и ей-то что за дело до этого немца? Главное — победа! Но как Тамара себя ни уговаривала, настроение у нее испортилось.
А немцы обратно в лагерь не шли, а бежали. Тамара еле за ними поспевала.
У самого поселка их встретил лейтенант Петухов.
— Давай, веди их обратно! Комбат не велит немцам отдыхать.
Тамара чуть не разрыдалась. Потом, собравшись с духом, выпалила:
— Пусть он сам их и ведет! А для меня сегодня — праздник победы! — и, даже не обернувшись, побежала по улице.
Петухов почесал в затылке, не зная, как поступить.
Ознакомительная версия.
