ИЗ ДНЕВНИКА ПОИСКОВ
У нас дома давно существует термин: «незнакомые гости». Так назвали себя однажды ребята, придя ко мне домой: «Здрастье, мы ваши «незнакомые гости».
Теперь это выражение относится не только к детям. Александра Родионовна Перевозкина, которой мы нашли двух сыновей, Инна Кузнецова и ее мать, встретившиеся через двадцать пять лет благодаря передаче «Найти человека», и многие-многие другие — вот кто теперь мои «незнакомые гости». Они приходят взволнованные, еще не привыкшие к своему счастью. Матери обычно так смотрят на своих найденных взрослых детей, словно боятся, как бы те опять не исчезли.
Как-то кинохроника решила снять такую встречу у меня дома. Оператор установил камеру, все подготовил в большой комнате, где он собирался запечатлеть волнующий момент.
Но Волнующий момент произошел как раз не в большой комнате, а в маленькой передней, у самой двери. Слезы радости, объятья, горячее выражение чувств, к огорчению оператора, в кадр-то и не попали!
«Очень, очень прошу, если можно, помогите Ксении Александровне Никитиной. Всю ее большую семью разрушила проклятая война. Муж и дочь погибли под Ленинградом, в битве с фашистами. Ксения Александровна, беременная, бежала из Шлиссельбурга с тремя мальчиками, сыновьями. Когда она добралась до станции Жихаревка, началась бомбежка. Мать потеряла сознание. А пришла в себя — детей уже не было. Ей сказали, что их эвакуировали в Кировскую область. Мать поехала в Киров, там узнала, что эшелон отправлен в Ярославль. Она поехала в Ярославль. Но увы, и там детей не было. А потом болезнь, роды и смерть последнего ребенка… Сейчас Ксения Александровна живет в нашем городе со своим страданием и горем неутешным».
Прислала мне это письмо не сама Никитина, а совсем другая женщина, прикованная к постели, — Евдокия Васильевна Ярыгина. Она тоже пострадала во время войны, но не замкнулась в своих горестях. Ее волнует чужая судьба.
Замечательное совпадение! В один день пришло в Радиокомитет два письма. Одно от Кириллова Виктора Ивановича. Он ищет младшую сестру, эвакуированную из Ленинграда с детским домом. Второе письмо от Людмилы Ивановны Кирилловой. Она пишет: «В памяти моей сохранилось имя мальчика «Витя». Какое отношение он имеет ко мне, не знаю».
Не надо было долго думать, чтобы понять, — сошлись письма брата и сестры, которые ищут друг друга. Если бы почаще были такие совпадения! Пока это единственный случай!
_____
Елизавета Титова просила найти ее сестру Марину. Очень скоро пришел отклик от Марины Титовой, из Свердловской области. Елизавета обрадовалась; предполагаемые сестры стали переписываться, собирались встретиться.
Но тут пришел второй отклик, от Марины Кротовой, урожденной Титовой, утверждавшей, что она и есть «Лизочкина сестра». Лиза была озадачена, однако стала переписываться и с ней. Но раньше, чем что-либо выяснилось, пришло письмо из Крыма, еще от одной Марины Титовой.
Переписка с Маринами все расширялась, но когда я позвонила Лизе в Харьков, чтобы выяснить, какая же Марина оказалась ее сестрой, она ответила со вздохом:
— Ни одна из них мне не сестра. Такое уж у меня счастье…
«Лизочкино счастье» — была такая детская книжка. Вспомнила я о ней после разговора с Лизой Титовой. В детстве мне очень хотелось получить эту книжку, но когда мне ее подарили, она принесла мне одно горе.
Приближался день моего рождения, и знакомые спрашивали мою мать:
— Подскажите, что подарить вашей дочке? Мама, как и все в таких случаях, отвечала:
— Спасибо, ничего не надо дарить. — И добавляла: —Ну, если только «Лизочкино счастье»—она мечтает об этой книге.
И в день, когда мне исполнилось семь лет, почти все гости принесли мне в подарок «Лизочкино счастье». Первой книжке я очень обрадовалась, второй — меньше, потом растерялась, а получив пятую, расплакалась.
ГЮГО: «ВОЙНУ К ПОЗОРНОМУ СТОЛБУ»
Был теплый парижский октябрь. Оживленный, шумный. Я шла вдоль Сены по зеленому скверу. Посреди песчаной дорожки так прочно застыла целующаяся пара, что я чуть не приняла ее за статую влюбленных. Но это были живые девушка и юноша, поглощенные друг другом, отгороженные своей любовью от всего мира. Прохожие бережно обходили их, как будто боялись толкнуть и разбить это живое изваяние. В конце сада я подошла к узкой лестнице, ведущей вниз. Спустилась к памятнику, недавно построенному вблизи Нотр-Дам, и очутилась на открытой каменной площадке, почти висящей над Сеной. На одном краю этого каменного выступа возвышалась железная решетка, она чернела на фоне воды и неба, как символ тюрьмы. Сразу создавалось ощущение, что находишься во дворе концлагеря. Исчез живой Париж с его шумом, с его влюбленными. Все словно застыло, замерло.
Еще несколько ступеней вниз — и я попала в мрачную галерею. На массивных голых стенах ее была высечена надпись о том, что этот строгий склеп сооружен в память двухсот тысяч французов, замученных в нацистских лагерях смерти. За железной, как бы тюремной, решеткой уходил в темноту узкий коридор. Только откуда-то из глубины, из мрака, пробивалась слабая струя света. Свет падал на стены коридора, сплошь покрытые рядами белых камешков. Их двести тысяч, ровно столько же, сколько узников, погибших в концлагерях. Белые камешки собраны французскими детьми. Одному из маленьких школьников принадлежат и Слова: «Они ушли на другой край земли и никогда не вернутся обратно». Так мальчик написал о своих родителях, его слова начертаны на плоском овальном камне, закрывающем могилу неизвестного узника. На стенах галереи стихи поэтов, участников Сопротивления — Элюара, Арагона. Стихи Робера Десноса, арестованного гестаповцами, написаны им в Освенциме:
Я теперь тень, тень среди теней… Только тень… Тень будет ходить, тень будет приходить в твой солнечный день.
Я стояла перед чашами-раковинами, гда хранится земля из лагерей и пепел узников, и думала о своей стране, больше всех пострадавшей, но победившей фашизм. Узники лагерей смерти стали для меня за последние три года не отвлеченным понятием, а живыми людьми, с именами и биографиями. Письмо одной узницы Освенцима я помню почти дословно: «Вам пишет мать, попавшая с детьми в концлагерь. Одну мою дочь сожгли в печах Освенцима. Двадцать лет ищу вторую дочь, Шуру Королеву, У нее на левой ручке, ниже локтя, выжжен номер 77325».
Мать пишет «на левой ручке», до сих пор она видит свою дочку маленькой.
Всякая разлука с дочерью для матери тяжела. Но чудом уцелеть в фашистском застенке, вместе перетерпеть все и после этого потерять дочь — еще нестерпимее.
Ни разу во время поисков мне не приходилось искать пропавших детей по клейму, выжженному фашистами. Страшная, но веская примета. Впервые я искала человека по номеру.
Необычной была и ответная почта. Один из конвертов пришел с надписью: «Срочно вскройте письмо. Сообщаем о Шуре Королевой, которую разыскивает мать».
Инженер геологического управления Александр Петрович Воинов сообщал из Горького, что ему приходилось много ездить и в одной из последних поездок судьба свела его с техником-геологом Шурой Королевой. Работал он с ней вместе почти три года подряд. Что же он знал о ней? Он знал, что она родилась в 1938 году, русская, во время Великой Отечественной войны вместе с матерью была в Освенциме. У нее есть клеймо на левой руке. По слухам, Шура недавно вышла замуж.
Чувствовалось удивительно заботливое отношение Воинова к Шуре, он писал, что ему больно за девушку, которая столько выстрадала, и очень хочется помочь ей. В то же время он боялся травмировать ее напоминанием о концлагере.
С той таежной партией, где сейчас находилась Шура, управление было связано рацией, и Воинов писал, что есть возможность сделать запрос в тайгу. Несколько раз мы говорили с Александром Петровичем по телефону. Он был уверен, что Шура Королева и есть та, кого мы ищем. Все же мы решили рацию не давать, чтобы, может быть зря, не будоражить девушку, а подождать, пока кто-нибудь поедет в тайгу.
