мастерски мыть полы, но, по-моему, это занятие для тех, кто боится ожирения. Это в прошлом. С тех пор как началась обкатка оборудования, нас всех отстранили от половых тряпочек, и, не скрою, это меня ужасно обрадовало.
Работаю дежурным слесарем в цехе, где вскоре из нефти начнут производить карбамид — отличное удобрение. Кроме нас, слесарей, тут вкалывают химики.
Пока машины бездействуют — мы, слесари, пожалуй, самые значительные личности, после монтажников, конечно. Но когда цех заработает на полную мощность, то верх возьмут операторы…
По-прежнему живу у моего шефа Искандера Амантаева, диван в его хоромах мне ничего не стоит — пока. На квартирную плату Амантаев не намекает. Надеюсь, однако, перейти в общежитие, как только представится к этому малейшая возможность. Я не вижу никакой необходимости (и радости) жить на его счет и в ущерб его удобствам.
Одним словом, работой обеспечен, и крыша над головой имеется. Какой матери не приятно получить такое письмо от поумневшего и ныне преуспевающего сыночка? После такой весточки любая мамаша, не раздумывая, побежит к соседям оповестить о том, какая она счастливая…
Однако, насколько я знаю тебя, ты не побежишь к соседям. Такое письмо просто не удовлетворило бы тебя. В нем есть факты и цифры, как в газетной заметке, но нет души. А это куда важнее, чем все остальное.
Вчера я видел падающую звезду. Она негаданно сорвалась с ночного купола и понеслась по небу, пока не упала, свернув себе шею, где-то за ближайшими отрогами гор. Так, во всяком случае, мне показалось… Если бы в эту минуту ты была со мной, то непременно стала бы думать, как предотвратить подобные аварии в будущем. Ты бы, наверное, решила: для этого нужно просто-напросто привязать падающую звезду крепкими канатами к какой-нибудь другой звезде, заведомо устойчивой, чтобы небесные тела ни с того ни с сего не падали и не ломали себе шею.
Добрая моя и наивная!
Звезды будут падать, мама, их не удержать никакими канатами!
Ты однажды уже решила, что я — падающая звезда, и вручила мою судьбу Амантаеву… Я не знаю, откуда он пришел в нашу жизнь. И, кстати, этим не особенно интересуюсь.
Порою мне очень трудно с ним — ведь мы так не похожи друг на друга.
И все же я хочу понять Амантаева: он любопытнейший человек, в своем роде оригинал. Такого человека я не встречал в уфимской артели по производству кроватей и прочих скобяных изделий и вообще никогда не встречал.
Я частенько смотрю на него во все глаза и ловлю себя на мысли: в нем что-то есть от тебя. Может быть, в нем не самое лучшее, но, во всяком случае, и не самое худшее, чем одарена твоя душа.
Я сделал небольшое открытие — он из твоей касты.
Помнишь, как ты упрекала меня, вспоминая свои комсомольские годы: «Вот когда были настоящие люди».
Я догадываюсь, точно такая же мысль вертится и на языке Искандера Амантаева, — он непременно когда-нибудь выскажет ее.
Когда мне стукнет девяносто лет, я тоже стану превозносить свою молодость, будь уверена!
За этот долгий срок, что мы не виделись, я успел от чего-то уйти, но и до чего-то не дошел… И сам не знаю, что со мной происходит.
Но обо всем этом я напишу в следующий раз, когда чуточку разберусь в самом себе. Ничего от тебя не скрою. Это обещает тебе твой сын.
Наверно, ты заждалась моих писем. А мне не то что было некогда, а просто не о чем было писать.
Ты услышала, как кто-то чмокнул губами? Это я поцеловал тебя, потому что ты единственная среди всех мам…»
Потом я отвечаю на письма Нимфочки:
«…Что-то тебя не пойму, Ним, ты все больше и больше удивляешь меня. Почему вдруг твоя тетушка нашла, что тебе пора замуж? Разве ты сама не находишь, что пора?
Если пришло время, выходи. О чем разговор.
По правде-то, тетушки в этом деле тоньше чувствуют и дальше видят. Может быть, они уже успели приглядеть тебе жениха? Ну, тогда дело за тобой.
Действуй!
И еще два слова. Не связывайся с кем-нибудь из твоих дружков. Ничего себе, маленькая компания. Среди них, по-моему, ни одного мало-мальски стоящего парня, одна хрустящая шелуха!
Меня так и подмывает посватать тебя кому-нибудь из наших комбинатских ребят, да вот беда, нет среди них никого на твой вкус.
Валентин, например, скучный парень. А тебе нужны веселые ребята. Барабан, может, и подошел бы, но его успела окрутить одна негодная бабенка.
Что касается меня, старого твоего друга, то мне ужасно в этой области не везет. Попытался защитить достоинство одной выдающейся женщины, вызвал на дуэль своего бригадира — и был по всем правилам побит. Спасло меня только то, что на дуэлях сейчас не применяют огнестрельного оружия или шпаг, иначе пришлось бы тебе меня оплакивать.
Но я не склоняю голову, есть еще в нашем цехе одна такая Нагимочка, только боюсь, как бы мне из-за нее тоже не пришлось драться».
Ежедневно мне выдают по две бутылки молока, потому что наше производство считается вредным. Литр на нос!
Женатики, как правило, уносят молоко домой, не знаю как там, сами пьют или детишкам отдают. Это их сугубо личное дело, как сказал бы Валентин. Он, между прочим, неравнодушен ко всяким канцелярским словам вроде: «сугубо», «фактически», «целенаправленно» и т. д. и т. п.
Мне известно, что Барабан свою порцию молока обменивает возле пивного киоска на более потребимый напиток. Это тоже его сугубо личное дело.
Что касается меня, то я одну бутылочку выпиваю сам тут же, во время обеденного перерыва, а вторую безвозмездно уступаю Нагимочке.
Она у нас местная достопримечательность, прославилась на весь комбинат. Но не тем, что отличилась на производстве или какой-либо подвиг совершила, а тем, что от четырех незаконных мужей прижила четырех незаконнорожденных парнишек. Одним словом, знаменитая мать-одиночка.
И что самое любопытное — никто ее пропащей женщиной не считает; просто-напросто сильно не повезло ей с мужьями, так у нас принято думать.
Про себя решил: бутылкой молока больше, бутылкой меньше, — меня от этого не убудет, а ей, гордой бедняжке, как-никак подмога. Пусть самая незначительная. И, как ни странно, на этой основе мы с ней крепко подружились.
— Если бы этот мерзавец поступил со мною, как человек с человеком,
