расположении духа и Арсений Кузьмич сидели в комнате с глухариными крыльями на стене, слушали по радио музыку и беседовали о жизни. За окном заунывно шумел дождь.
— Уговаривают пойти в разведку, — рассказывал Арсений Кузьмич. — Хороший оклад сулят. Сына соблазнили, ушел с геологами. Теперь и меня сманивают. Не знаю, как быть…
Разговоры о житейских делах Афанасию Семеновичу приходилось вести со всеми пациентами.
— В разведку? Ну что же, иди, — посоветовал Афанасий Семенович, поблескивая живыми синими глазами. — Большую пользу принесешь. Пора из тайги уходить, в поселок переселяться. У тебя внуки растут, им скоро в школу. Как же они без деда жить будут?
Но старик с сомнением покачал головой:
— А чем тайга плоха? Внуки будут сюда приезжать. — И хитро улыбнулся. — Вот и вас тайга манит. Вижу, что манит. Ведь каждое лето и зиму вот так приезжаете. А зачем? У вас теперь больница большая, недосуг, вроде, по тайге бродить.
— Ради таких таежников и езжу. Не бросать же вас комарам на съедение. А перешел бы ты в разведку, другие — кто к горнякам, кто в леспромхоз, и я перестану ездить. Да скоро, Кузьмич, и совсем уеду. Прощаюсь с Севером.
— Что так?
— Жена просит давно. Да и сам думаю, что зажился. Поработал.
— Неужто уедете? — не поверил Арсений Кузьмич. — Не полюбили, значит, наших мест? Не легло к ним сердце?
— Не то, Кузьмич, не то. Ехали с женой на три года. Так условились. А потом как-то случилось, что еще на два года договор подписал. Даже жена не знала. А тут геологи начали работать — попросили возле них пожить. Да и сам заинтересовался: что тут с тайгой собираются делать, что в таежных болотах найдут. Помнишь, какая тут глушь была? А потом все откладывал да откладывал. Вот и зажился. А жену в родные места тянет. Да и самому, вроде, надо и в новых местах побывать, а не только в тайге.
— Оно, конечно, — согласился Арсений Кузьмич, — человек вы еще молодой.
Утром, узнав, что доктор приезжал в последний раз, провожать его вышли все жители.
День стоял такой же пасмурный, как и накануне. Моросил все тот же мелкий дождь.
С утра доктору было как-то не по себе, да и спалось, плохо, слегка познабливало. Афанасий Семенович старался не придавать значения этому недомоганию. Болезней он не любил, старался всегда переносить их на ногах.
К вечеру, однако, ему сделалось совсем плохо: ломило в глазах, голова стала тяжелой. Афанасий Семенович с трудом держался в седле, хотелось лечь и закрыть глаза. А однообразная тяжелая дорога тянулась и тянулась, и реки все не было.
Подъехав к Котве, Афанасий Семенович удивился: когда она успела так разлиться? Несколько дней назад, доктор спокойно вброд переехал через нее. Сейчас река вздулась, и камни, служившие ориентиром, скрылись. Мутная вода журчала среди затопленных стволов.
Афанасий Семенович слез с лошади и подошел к воде. Быстрое течение подмывало крутой песчаный берег, отваливало от него комья земли. Длинные корни сосны висели в воздухе, и она все больше наклонялась к воде.
Ближайший мост километрах в пятнадцати вверх до реке. Если бы доктор был здоров, он непременно направился бы в объезд. Теперь он боялся, что на такой путь у него не хватит сил.
Разобрав повод, Афанасий Семенович с трудом сел в седло: голова кружилась. Лошадь неохотно подошла к берегу и, нагнув голову, стала нюхать воду, с шумом втягивая воздух. Доктор толкнул ее, заставляя войти в воду.
Глухой шум слева привлек внимание доктора. Сосна продолжала медленно клониться к реке, словно кто-то сильный нажимал на нее, а дерево все еще пыталось удержаться, цепляясь корнями за осыпающуюся землю. Но вот сосна повалилась, всплеснув воду, и, подхваченная течением, повернулась несколько раз и понеслась вниз.
Осторожно переступая ногами, лошадь вошла в воду и остановилась. Доктор опять толкнул ее.
Он смутно помнил все, что случилось потом. Всхрапнув, лошадь решительно двинулась вперед, но сразу споткнулась, и Афанасий Семенович вывалился из седла. На миг перед ним мелькнула морда лошади с оскалом желтых зубов и расширенными фиолетовыми глазами. Отчаянно работая руками и ногами, Афанасий Семенович пытался повернуть к берегу, который мчался ему навстречу. Он задыхался, намокшая одежда мешала плыть, тянула вниз.
Вдруг ноги коснулись дна, и Афанасий Семенович, все еще разводя руками, спотыкаясь, выбрался на берег и прислонился, тяжело дыша, к сосне. Лошадь несло течением к низкому затопленному левому берегу. Еще раз мелькнула ее голова и скрылась за поворотом. «Выберется, — подумал Афанасий Семенович. — Но что предпринимать мне?»
Он старался спокойно оценить свое положение. Вернуться к Арсению Кузьмичу? Не дойти. Здесь через реку не переправиться. Оставалось одно: двигаться к мосту. По дороге есть небольшое селение, где-то близко работают геологические партии. Может быть, он встретит кого-нибудь, и ему помогут.
Выжав воду из одежды, доктор двинулся вдоль берега.
Озноб усиливался. Голова горела, тяжелые веки, казалось, давили на глаза. Итти было трудно, ноги проваливались в мягкую моховую подстилку, и коричневая вода при каждом шаге звучно чмокала.
Тайга только казалась безлюдной. На поляне Афанасий Семенович увидел следы костра: несколько головешек и черный круг обгорелой травы. Попадались участки, где брали живицу. Один раз Афанасию Семеновичу показалось, что люди должны быть особенно близко. Он вышел на просеку, прорубленную в молодом сосновом лесу. На месте крайней скважины белела свежая деревянная пробка с номером и датой окончания бурения — репер, по выражению геологов. Везде валялись свежие стружки, окурки, спичечный коробок. Афанасий Семенович отдохнул тут, прислушиваясь.
Он шел до тех пор, пока деревья не слились в сплошную темную стену.
На ночь он прикорнул возле сосны. Здесь было несколько суше. Изредка Афанасий Семенович забывался коротким тревожным сном. В минуты забытья перед ним возникали бессвязные картины встреч, разговоров, споров. Он попадал в какие-то опасные положения. Мелькнула мысль, что все это дурной сон, что стоит только собрать всю волю и открыть глаза, как призраки исчезнут, и он увидит себя дома, в спальне.
Открывая глаза, Афанасий Семенович убеждался в другом: тяжелый сон продолжался и наяву. Ему действительно угрожала опасность.
Дождь кончился, но стало очень холодно. Афанасий Семенович вставал, делал три шага вперед и три назад, чтобы согреться. Обессиленный, он опять присаживался, прижимаясь спиной к теплому, как казалось, стволу сосны, вытягивал ноги и закрывал тяжелые веки.
Временами ему слышались близкие голоса людей, стук топора, бренчание сбруи… Он открывал глаза и прислушивался. Нет, ничего! Обман слуха.
А ведь люди где-то близко…
«Температура не менее сорока», — вяло соображал доктор.
Рассвету Афанасий
