- Свинец и тот устал грохотать!… Белград за всю свою историю тридцать девять раз стирался с лица земли и не был стерт.
Мы выехали на широкий проспект, где стояли многоэтажные дома без окон и дверей. Под опаленными деревьями - горелые «тридцатьчетверки», фанерные тумбы, увенчанные пятиконечными звездами. В отдалении вырастал небоскреб с пустыми черными глазницами.
- Теразия! Знаменитая, - сказал капитан.
Дальше между деревьями замелькали крепостные стены. Мы круто взяли влево и оказались в тихом переулке. Стекла в окнах блестели, на верандах вилась глициния.
Член Военного совета Бочкарев в гимнастерке с побуревшей от пота спиной, куда будничнее и усталее, чем в первую нашу встречу за Днестром, пожав мне руку, сказал:
- Эх и хлопот с тобой! Почему не сработался с полковником Мотяшкиным? В его дивизии сейчас приличный порядок намечается.
- А когда сработаться было? Сняли меня с полка через сутки после гибели Епифанова…
- Сняли, сняли!… Ты сам себя снял. Стихия тебя, брат, захлестывает, бултыхаешься ты в ней, извини меня, как гусиное г… в проруби. Приведи себя в божеский вид и иди к командующему.
Гартнов набросился на меня.
- Во вражеском тылу прохлаждались, шумели! - гудел генеральский голос. - Ты уясняешь себе, что за фигура командир стрелкового полка в современной войне? Опорный столб! На него работают танки, пушки, штурмовая авиация. Что прошляпит комполка, то аукнется во фронтовом масштабе, а то и в самой Ставке. Не созрела еще ваша милость, нет и нет! Назначаю ответственным порученцем штаба армии. Двое суток на отдых - и к генералу Валовичу. Все, иди!
На Белград из-за Дуная постепенно наваливался холодный воздух. Он прорвался из наших далеких степей, и на рассветах легкая изморозь падала на городские крыши. В парках Калемегдана дружно осыпались листья. Далеко за Дунаем, на горизонте, бродили сизые туманы. Но солнце еще в силе. К полудню оно высушивало крыши, заливая город ярким светом. Платаны вспыхивали золотым жаром, четче вырисовывались на стенах шрамы войны.
Мне не отдыхалось. Дважды умышленно попадался на глаза генералу. Валович, скучно ответив на приветствие, проходил мимо.
Шагаю по бесконечным просторным аллеям, стараюсь ни о чем не думать. Но бессилен остановить настойчивую работу мозга. Все, что прожито до Заечара, туманом заволокло, а сот после… Каждый день как живой - с людьми, с их лицами, голосами. И почти всегда - поле перед кладбищем и щель, суживающаяся после каждого бомбового взрыва, где я лежал под убитым Касимом. Из меня будто вынули привычный запал. И как теперь привыкнуть к самому себе - к другому?…
Двое суток тянулись безрадостно. Наконец вызвали к Валовичу. Надраил сапоги, пришил чистый подворотничок, даже пуговицы и ордена протер суконкой.
Вошел в зал, вытянутый в длину. Посредине низко свисающая люстра, а под ней метра на три стол с картой, на которой нанесена обстановка на театре действий частей и соединений нашей армии. Валович внимательно оглядел меня.
- Я буду говорить, а ты слушай и смотри на карту.
Он говорил о тех смертельных ударах, которые нанесены фашистским войскам на всех фронтах от Мурманска до Белграда, и о том, что любой главковерх любой страны уже выкинул бы белый флаг и полностью капитулировал. К несчастью, мы имеем дело с обреченными гитлеровцами - они будут драться за каждую минуту жизни. Война пойдет еще жестче.
- Проследи по карте, куда нацелена красная стрела. Как видишь, на австро-венгерскую границу, а точнее - на город Надьканижа. После потери румынской нефти этот район для Гитлера единственный источник натурального горючего.
Я показал на Дунай за Воеводиной, который предстоит форсировать нашей армии, спросил:
- Почему на том берегу так мало немецких частей и соединений?
- Они уже идут из Греции, Франции, северной части Югославии. Оставляю тебя наедине с картой. Смотри и запоминай, а дороги в особенности. Должен знать их, как улицы своего села или города, где ты жил. - Он вышел.
Воеводина. В селах и городах небольшие наши гарнизоны. Линии фронта как таковой нет. Лишь на стыке Дуная с Дравой и севернее, на том берегу, замечены разрозненные немецкие полки и отдельные венгерские батальоны. Много населенных пунктов, густо пересеченных дорогами. Нет никакой возможности запомнить их названия: Пюшпекпуста, Багсентдьердь… Стараюсь запечатлеть в памяти дороги. Вот влажно-грунтовые. Их больше ближе к той части Дуная, которую нам предстоит форсировать. Между крупными населенными пунктами - дороги с твердым покрытием. На венгерский город Байя тянется отличная магистральная трасса… Главные силы нашей армии - в районе Белграда. Они сейчас тайно сосредоточиваются у сербского городка Гроцка. Здесь намечена их переправа на Воеводину, отсюда летят красные стрелы на Баню, Апатино, Батину…
Валович вошел и полотном накрыл карту.
- Сколько на твоих?
- Семнадцать тридцать три.
- На минуту отстают. Завтра в шестнадцать ноль-ноль быть на переправе у Гроцка. У тебя будут «виллис», «студебеккер», группа офицеров и отделение автоматчиков. Задач много, но главная: за неделю переправить все части и соединения, и так, чтобы не только вражеский самолет, но и птица ничего не засекла. Ваш день - ночь, только ночь. Идеальный порядок, движение строго по графику, абсолютная маскировка. Ты понимаешь, какую ответственность несешь?
- Командиры соединений выше меня по званиям, товарищ генерал.
- Они не менее тебя обеспокоены секретностью марша. Комендант переправы, оперативная инженерно-саперная группа, начальники гарнизонов тоже в твоем подчинении. Со мной связываться только по ВЧ.
…Дождь начался внезапно. За ночь оголил деревья, смыл с лица земли осенние краски. В кюветах бурлила рыжая вода.
Гроцк набит войсками, однако улицы пусты, разве пробуксует одинокая полуторка, поверх кузова заляпанная грязью. В домах - солдаты, под деревьями - замаскированные пушки, машины крыты брезентом, обсыпанным палой листвой. Не так-то легко догадаться, что в городке затаился стрелковый корпус со всеми своими дивизиями, приданными частями и подразделениями.
Дорога круто падала к Дунаю. «Виллис» доскользил до закрытого шлагбаума, тут стояли строгие автоматчики.
- Стой, из какой части, куда?
- Ответственный порученец штаба армии. Что на переправе, где комендант?
- Правее шлагбаума, метрах в ста его землянка.
Над головой раскачиваются под ветром высокие раскидистые ветлы. Меж толстыми стволами - землянка. Вошел - тепло. На столе, сбитом из двух неструганых дюймовых досок, положив русую голову на руки, сладко спал лейтенант в полевых погонах. В углу топчан, на нем тоже кто-то спал.
- Эй, хозяева!
Лейтенант вскочил, будто и не спал:
- Здравия желаю. Вам кого?
- Я порученец из штаарма.
- Мы вас ждем, Товарищ комендант! - гаркнул на всю землянку.
С топчана скатился подполковник, протер глаза, уставился на меня и замахал руками:
- На этот раз не пройдет!…
- Здравствуй! Вижу, узнал меня…
- А, иди ты!… Нет твоего полка в графике - на переправу ногой не вступишь, так и знай, - Он сел на топчан, почесал спину.
- Я на этот раз ответственный порученец штаарма, Комендант вскочил.
- Господи, пропала моя голова!
- Почему же?
- Накавардачишь, мать честная…
- Лейтенант, выйди на минуту, - приказал я. Подождал, пока закрылась за ним дверь. - Дай руку! Подполковник Тимаков.
- Да знаю я тебя… И надо же - моим начальником оказался. Не застрелишь насмерть, а? Филипп Казимирович, от роду сорок два. - Сунул теплую руку в мою холодную как лед.
- Константин Николаевич. А «накавардачишь» - это ты здорово сказал! Произвел впечатление, поэтому обещаю сохранить тебя для будущего, до дней, когда будешь качать внука. А пока угости чайком, Филипп Казимирович.
- А покрепче?
- Начнем не с этого. Кто сегодня по графику и когда начнется марш?
- Эх, недоспал! Ты уж сегодня все маты на себя бери, ага?
- Матов не будет, Филипп.
- Тю на тебя, перекрестись! Знаешь, у русского мужика дурацкое упрямство. Решил раньше всех быть на том берегу - график не график, а прет как сатана. Вот тебе и вся обстановка. - Короткие пальцы его то сжимались, то разжимались. Он сам это заметил, сунул руки в карманы. - Баба домой не примет - на хрен ей такой псих?
* * *
Меня потребовал к себе командир дивизии. Он жил в ближайшем от переправы доме. Немолодой генерал с детскими глазами и суровыми складками морщин, расходящимися от ноздрей к уголкам рта. Я представился.
- Ладно уж, садись, чайком побалую. - Он подкладывал мне удивительно вкусные шаньги, и я их умял, наверное, с дюжину.
