- А я думала, вы спите. Стучу - не отвечаете. - Вера прошла прямо к тумбочке, положила на нижнюю полку сверток, встала за спинкой кровати.
- Что там, в городе?
- К параду Победы готовятся.
- Наших не встречала?
- Не пришлось…
- Как дома?
- Как обычно. Наташка здорова. Все стены комнаты разрисовала красным карандашом. А как ты?
- Все в порядке.
- Знаешь, Костя, Наташка покоя не дает, рвется к тебе. Уж и не знаю…
- Чего же ты не знаешь - к нам опасно…
- Так я про это и толкую матери, а они обе к тебе хотят - что малая, что старая.
- Ты иди, а то на поезд опоздаешь.
- Да, они сейчас редко ходят.
Дверь за Верой закрылась. В палате тихо-тихо. Васильев, наверное, уснул…
- Кто она тебе?
Я вздрогнул от неожиданности.
- Ну, жена…
- Почему «ну»?
- Сам не знаю…
- Вот те раз! Не любишь? А любил кого? Где она?
- Не надо, Павел Николаевич…
- Как знаешь. Только это не жизнь, а одна проволочка:
- У меня дочь.
- Что же это у вас так получается?
- Так сложились обстоятельства…
- Ну, милый мой, война - вот это обстоятельства. А в любви человек властен над ними. И не дай бог, если обстоятельства становятся сильнее тебя. Тогда ты и сам не обретешь и другим не дашь, может быть, самого главного в жизни!…
Музыка гремела где-то рядом, наверное на площади Коммуны; слышны строевые команды. А мелкий дождик все сыпал и сыпал. Влажные кумачовые флажки нависали над трамвайными линиями Божедомки - они виднелись за гранитной спиной Достоевского.
В день парада нас угостили роскошным завтраком, потом мы собрались в Ленинском уголке, слушали по радио голос Левитана, бой часов на Спасской башне, цокот копыт по мостовой, встречный марш и рапорт командующего парадом маршалу Жукову.
После обеда в палату вбежал санитар:
- Кто будет полковник товарищ Тимаков?
- Я.
- К вам пришли жена с дочуркой. Ждут в Ленинском уголке.
- Пустили сюда ребенка?
- Да они за окном. Вы халат, халат накиньте, окно там открою.
Прижавшись к матери, худенькая, росленькая девчушка, задрав белую головку, смущенно смотрела на меня. Моя, моя, моя… Все-все мое - даже чуть заметная ямочка на подбородке…
- Здравствуй, Наташенька!
- А ты мой папа?
- Твой, твой, а чей же?
- Войны нет, а ты домой к бабушке не приходишь!
- Я рану лечу.
- Тебя - автоматом?
- Полковник, немедленно в палату! - Дежурный по госпиталю решительно закрывает окно.
- Там моя дочурка!
- Все понимаю, но в палату, в палату. - Он чуть ли не силой выталкивает меня из комнаты.
В коридоре никого не было. Я бросился бегом к входной двери. Дежурный санитар, пожилой солдат в белом халате, остановил меня:
- Далече, товарищ больной?
- На свет божий!
- Никак нельзя! Наше медицинское дело только начинается. Главный сказал: шла война - на нервах держались, пришла тишина - с ног валятся. Человек не железный, подковать его заново надо, жизнь требует!
- Философ ты, однако. На каком фронте воевал?
- Ты лучше в палату ступай, а то и тебе и мне - под микитки.
- Так меня уже подковали - домой скоро. Я ненадолго, а?
Вышел. Моих не видно. Неужели успели уйти? Спустился к памятнику Достоевскому. Вокруг него ухоженная земля, растут канны, молоденькие, на развернутых листьях - радужные капли дождя. Земля слегка парит. Под кленом скамья. Сел в тени, потянулся, осторожно попробовал поглубже вдохнуть. Хорошо! Увидел на тапочке муравья. Загадал: поползет по ноге вверх - буду жить долго. Он никуда не пополз, спокойненько сидел себе. Шевельнул ногой - свалился.
Кто- то подходил ко мне. Поднял голову -Вера.
- Костя, я ищу тебя, оставила Наташку вон в той пристройке, у няни, добрая такая… Ведь не успела сказать самого главного. В Крыму нам дают квартиру - друзья партизаны постарались.
- Вот и хорошо. Наташа будет жить у моря.
- Да, еще: тебя скоро выпишут, я была у главного врача.
- Догадываюсь…
Вера села рядом.
- Костя, не обижайся, но я обязана тебя предупредить: будь осторожен, не подпускай к себе Наташку. Что ты так смотришь на меня? Я же ничего такого не сказала. Спроси у любого врача…
Я отвернулся, чтобы она не видела моих глаз.
* * *
…Наш пассажирский, натужно одолев подъем, вырвался на простор. Мелькают разрушенные разъезды, полустанки, деревни, в которых вместо изб торчат одни дымари. Но рядом уже поднимаются стены, растут новые стропила. За переездом, у каменного сарая без крыши, - колесный трактор, возле него суетятся мужики в военных засаленных гимнастерках.
Сверкнула полоса цветущей гречихи, и началось пшеничное поле с овсюгом и васильками. Внезапно оно оборвалось, и потянулась пустошь с полуразвалившимися окопами, ходами сообщений, капонирами, бывшими артиллерийскими позициями - все это зарастало сорными травами. За путевой будкой, под старыми вязами, огороженная кустарником - большая братская могила…
И в этом огромном пространстве под высоким летним небом, в этой нескончаемой тишине я услышал землю с ее полями и дорогами, лесами и садами, селами и городами, встающими из пепла. В них вместе с домами на площадях поднимутся обелиски и из братских могил шагнут на пьедесталы павшие солдаты.
А поезд набирает и набирает скорость, колеса стучат: жить-жить-жить! И еще быстрей, быстрей: жить-жить-жить! жить-жить-жить!…
Москва
1970-1976
Примечания
{1}Истребительно-противотанковый артиллерийский полк.
{2}Я солдат первой войны.
{3}Наблюдатели.
{4}Имеется пять батарей и одна рота.
{5}Здесь первые жертвы фашистского террора в Тимокском крае: шестого сентября сорок первого года в центре поляны повещены мои товарищи - секретарь окружного комитета коммунистов Миленко Бркович и сотрудник комитета Георгий Семенович. Мои солдаты жаждут мести!
{6}Мальчика.
{7}Учеников.
{8}Ворон гор оберегает Красную Армию.
{9}А сейчас наша дорога на Белград!
{10}Да здравствует Сербия - солнечный дом!
{11}Это фашисты-каратели!
{12}Одна дорога - один памятник.
{13}Горы! Не вещайте горьким голосом, что умер Бранко! Нет, нет! Ты, друг Бранко, в моем сердце…
Издание: Вергасов И. Избранное . М., «Советский писатель», 1982. - 648 стр. Тираж 100000 экз.
This file was created
with BookDesigner program
[email protected]
12.03.2015
