«Нет, я сейчас ни о чем не спрошу его, ничего не скажу, ― мелькнула у нее мысль. ― Не надо волновать перед полетом…»
— Здравствуй, Федя!
— Друзья, создаю обстановку, — лукаво подмигнул им летчик и широкими шагами пошел к самолету.
— Как ты себя чувствуешь, Федя? — тихо спросила Наташа, присматриваясь к его похудевшему лицу.
— Превосходно! — с искусственной бодростью ответил Макаров и шутливо козырнул: — Жалоб никаких не имею, товарищ врач! Наташенька, пожелай нам счастливого полета.
— Буду волноваться, Федя… — тихо ответила Наташа, с любовью глядя в его лицо.
Когда он побежал к самолету, Наташа села в машину и приказала шоферу ехать к зданию командного пункта.Легко взбежала на третий этаж. Там ее встретил дежурный по пункту Бунчиков.
— О, Наталья Васильевна, из вас мог бы выйти отличный спортсмен! Бег с препятствиями…
— Спасибо! Но я пока стремлюсь быть отличным врачом, товарищ майор.
Бунчиков взглянул в широкое окно и покачал головой.
— Эх, черт Петька!.. Взлетел как! Артист… Наташа подошла к окну. Ее оглушил пронзительный визг реактивного мотора.
Серебристый самолет оторвался от земли и свечой унесся в нахмурившееся небо.
— Это не опасно, товарищ майор?.. — повернувшись к дежурному летчику, с тревогой спросила Наташа.
— Как сказать… Вообще то на земле, конечно, безопасней.
— Я серьезно опрашиваю! — вспылила Наташа.
— Понимаю, понимаю… Но вы не волнуйтесь, Наталья Васильевна. Макаров не только конструктор, но и пилот превосходный.
— Кто же машину повел — он или Бобров?
— Бобров.
Наташа вздохнула облегченно и, резко повернувшись, побежала вниз.
Экспериментальный полет конструктора с летчиком длился недолго, не больше получаса. Но Наташе это время показалось вечностью.Как только самолет приземлился и, пробежав по аэродрому, подрулил к ангару, она быстро направилась к нему.Макаров и Бобров вышли из машины усталые и чем‑то недовольные. Однако, только увидев Наташу, заулыбались, как по команде.
— Все в порядке, товарищ доктор! —смеясь отрапортовал летчик.
И Наташа невольно улыбнулась. Почти бегом возвратилась к машине, села в кабину и уехала.
Макаров и Бобров обошли вокруг самолета, остановились друг перед другом.
— Да — «звуковой барьер»… — задумчиво сказал Макаров. — А ведь стоит задача не только догнать звук, но и опередить, развив скорость тысячи в полторы километров в час!
Бобров хлопнул рукавицей по рукавице.
— Давай ка, Федя, закурим, чтобы дома не журились! Макаров раскрыл коробку папирос.
— Ты что косо посматриваешь на пилотский фонарь? — спросил через минуту Бобров.
Макаров затянулся, выпустил изо рта струю дыма.
— Поглядываю.:. Вот думаю я, Петя, давно ли это было, когда в небо поднялись первые наши самолеты без поршневого двигателя? В сорок шестом. Прошло совсем немного времени… и они уже не годятся… Мы уже ищем возможность летать быстрее звука. И я верю — найдем, полетим!..
— О чем речь!
— А там новый «барьер»…
— Тепловой?
— В ЦАГИ возрастание температуры при полете со сверхзвуковой скоростью называют по–разному: одни «тепловым возвышением», другие — «тепловой чащей».
— Хрен редьки не слаще! А дальше, Федя? Что за ним?
— Ученые толкуют, что этот самый тепловой барьер мы никогда не прорвем. Чем дальше, тем хуже…
Бобров подумал и опять спросил:
— А почему ты так зло посмотрел на пилотский фонарь?
— Мысль одна появилась… Но надо подумать. Хорошо бы пилоту в случае необходимости отделяться от самолета вместе с кабиной и спускаться на парашюте… Загляни ка, Петя, ко мне вечером, посоветуемся.
Макаров пожал руку летчику и пошел в сторону завода.Несколько минут спустя он был в кабинете главного инженера. Грищук встал из‑за стола, ступил навстречу. Когда они здоровались, невозможно было определить сразу, что чувствовали эти два разных по характеру человека, пытливо глядевшие друг другу в глаза. Грищук последнее время заметно охладел к Макарову, но все еще не высказывал своего окончательного мнения по вопросу изменения конструкции. А это как раз и смущало конструктора, нуждавшегося порой не столько в помощи главного инженера, сколько в его участии, в добром отношении.
— Павел Иванович, — начал Федор, — без вас, без вашего сочувствия дело у нас…
— Не двигается? — перебил Грищук, с усмешкой глядя в осунувшееся лицо Макарова. — Дело в том, Федор Иванович, что я, признаться откровенно, не совсем понимаю, что вы предлагаете, в чем существо вашей новой идеи. Садитесь, давайте потолкуем.
Грищук вернулся за свой стол и грузно опустился в кресло. Усаживаясь напротив, Макаров с досадой подумал: «Не ахти как любезно встретил…»По осунувшемуся лицу конструктора главному инженеру нетрудно было догадаться, что дела у него подвигаются не очень успешно. Но это не огорчало. Наоборот, он даже был доволен, надеясь, что чем скорее молодой конструктор поймет свою ошибку, тем скорее образумится и вернется к схеме уже созданной конструкции. «Конечно, ― как бы оправдывая самого себя, думал он, ― я был бы рад творческой удаче Макарова. Но, видать, этого не случится».
— Слушаю вас, Федор Иванович, — после короткой паузы сказал Грищук таким тоном, точно искренне хотел приободрить своего собеседника.
Макаров испытывал смутное чувство обиды, но старался этого не обнаруживать. На короткий миг щеки его немного вздулись, будто он задерживал во рту воздух, чтобы высказать сразу все, в слегка прижмуренных глазах вспыхнули искры. Прежде чем заговорить, он невольно вздохнул, как ребенок, которому крайне чего‑то хотелось, но нехватало смелости попросить.
— Я вот о чем, Павел Иванович… режут меня сплавы металла.
— Но я думаю, это не главное в ваших трудностях?
— Нет, я говорю о самом главном, — продолжал Макаров, делая вид, что не уловил иронии в голосе главного инженера. — С увеличением скоростей резко будут нарастать температурные трудности.
— Да, разумеется. Но металлурги не прекращают поисков. Когда найдут новые сплавы — вы сможете воспользоваться. А пока…
— А пока я проектирую довольно сложную систему охлаждения самолета, — быстро взглянул на Грищука Макаров, стремясь угадать по выражению лица, что он на это скажет.
— Сколько же она будет весить — ваша сложная система? — спокойно спросил главный инженер.
— Побольше тонны.
— О–о!.. И это несмотря на то, что все конструкторы мира борются за уменьшение веса машины? Оригинально!
Равнодушие Грищука раздражало Федора. Он уже искренне жалел, что пришел сюда. Опасаясь, как бы не наговорить глупостей, Макаров встал и, в упор глядя на Грищука, сказал:
— Хотелось мне, Павел Иванович, поговорить с вами откровенно, хотелось попросить подключиться к нашему делу, как всегда прежде было… Ведь речь идет не о Макарове, а о хорошей машине! Но я, должно быть, ошибся. Извините, скажу откровенно: удивляет меня ваше безразличие. Лучше зайду как нибудь в другой раз. До свидания!
Когда Грищук с деланным недоумением пожимал плечами, на губах у него промелькнула одна из тех грустных улыбок, которыми люди стремятся подчеркнуть свое разочарование.Проводив Макарова, он задумался, удивляясь тому, что все еще никак не может определить своего отношения к новой работе конструкторского бюро.
Ему уже не нравилась роль «незаинтересованного» в решении вопроса. Он за или против Макарова? Во всем, что только что сказал молодой конструктор, чувствовалась угроза и ему лично. В то же время ему очень не хотелось быть пристегнутым к этому делу в качестве определенной стороны. Гораздо лучше оставаться чем‑то вроде арбитра, а в конце примкнуть к победителю.
«Быть может, наш ретивый конструктор уже раскаивается, что взялся за маловероятное, и теперь ищет выхода из тупика? ― подумал Грищук, ударив себя пальцами по лбу. ― Ах ты черт!.. Нужно бы поласковей с ним. Нелишне сейчас позвонить, пожалуй…»Он придумал несколько мягких слов, какими полагал начать разговор, но только услышал в телефонной трубке голос Макарова, тотчас позабыл их и начал с признания своей вины:
— Федор Иванович, мне не хочется, чтобы вы превратно поняли мое отношение к вам… Ну, разумеется, не только к- вам — к делу, конечно… Я как раз и хочу сказать об этом. Ошибаться каждый может… Да, само собой. Но мне показалось, что вы уже ищете разумный выход из тупика… Из какого? Из того, в который ведут нас «дерзания» со стреловидной машиной…
Услышав ответ, что конструкторское бюро придерживается совсем иного мнения, Грищук открыл было рот, чтобы задать еще вопрос, но удержался, пожелал Макарову успехов и повесил трубку. После этого наклонил голову к букету цветов, стоявшему у него на столике в красивой фарфоровой вазе, вдохнул аромат весны.
