— Я, кажется, смогу вам помочь. Ведь вечером я все равно буду в городе. Словом, я вам привезу ваш бальзам.
— Ну, если вам не трудно. Сами понимаете, как я была бы благодарна! Идемте, я доставлю вас хотя бы на плетневский пирс.
Они пошли по узкой, буйно заросшей тропке, по обе стороны которой плотно подступали поблескивающие хвоей елки. Леонидов шел быстро, как будто вернулся в далекую молодость.
— Забирайтесь на среднюю скамью, — пригласила Магда и легко переступила через ветровое стекло. — Боюсь, что с вашей комплекцией можно произвести, как говорит Александр, поворот оверкиль. Лодка не из самых устойчивых.
— Не беспокойтесь, я вам еще белого лебедя станцую! — пообещал Леонидов, тяжело ступив на борт катера. Наконец он уселся, и Магда завела мотор. Лодка на тихом ходу пошла вдоль обрывистого, поросшего ельником берега. Леонидов повернулся к Магде, намереваясь продолжить разговор в прежнем шутливом тоне, но, увидев ее сосредоточенное лицо и словно застывший взгляд, умолк на некоторое время. Вновь он заговорил, когда лодка поравнялась с причалом Плетнева и правым бортом скользнула вдоль него.
— Магда, — сказал Леонидов, — надо всегда надеяться на лучшее, даже при таких обстоятельствах, если надеяться нельзя. Все может быть!..
— Вот об этом я и думаю. Мементо мори, — посоветовал нам милый доктор. — Да, да! — заметив протестующее выражение на лице Леонидова, уверила Магда. — Я с ним согласна. О смерти я думаю весьма относительно, то есть знаю, что существует такая штука, но совсем необязательно она должна коснуться нас, близких мне людей. По крайней мере, не так скоро должна произойти встреча с этой пиковой дамой. Не теперь и не в обозримом будущем. А ведь обещают теперь! Вы понимаете — теперь? — Магда захватила рукой лоб и, склонив голову, произнесла еле слышно: — Какой ужас!..
Это была минута слабости, которую Леонидов заметил в Магде впервые. Он еще не успел сообразить, как ему теперь следует поступить, а Магда уже торопила побыстрее покинуть ее «корабль», так как она может не успеть к электричке, и тогда весь ее напряженный план на день пойдет кувырком.
Леонидов, как только мог быстрее, выбрался на берег и стоял теперь, глядя из-под ладони на удалявшуюся лодку. Магда только раз оглянулась, помахала рукой и помчалась на полной скорости в сторону Белых скал.
* * *
За все последние дни у Леонидова не было серьезных забот, волнений, связанных с практическими делами, и он смог сделать пусть небольшую и не зависящую от него прямо, но единственно нужную в сложившейся ситуации и необходимую для самого уважаемого им человека — Магды вполне конкретную и реальную услугу. Он понимал, что эта услуга не связана с каким-либо ее торжеством и повода для радости тут не могло быть, но ощущение радости, не зависимое от него, все равно присутствовало. Леонидов вез целебные травы и настои только ради того, что Магда ждала их. Сам Леонидов не верил в возможную гибель Владислава. Такой богатырь, каким был брат Магды, должен и будет жить, а вера во все эти зелья лишь поможет укрепить его дух, что само по себе немаловажно.
Состояние же Магды, ее решительные действия были понятны и объяснимы. У Владислава не существовало никакой другой защиты, не было никакого другого более близкого человека, кроме Магды, который мог бы заслонить его от угрозы опасности, нависшей над жизнью. Самый близкий и в любых сложностях готовый прийти на помощь человек — мать — умерла. Отец, не умевший проявить себя в трудных житейских обстоятельствах, замкнулся в своих переживаниях и был не способен предпринять какие-либо практические шаги. Валерия, боевая, преданная и оптимистичная, слишком уж реально смотрела на жизнь, отчетливо представляла возможное и невозможное в ней. Все возможное она делала — ежедневно бывала в больнице, привозила Владиславу домашнюю еду, фрукты. Перед невозможным же оказывалась не то чтобы инертной и слабой, а ясно понимающей, что предпринимать сверхчеловеческие усилия никому не дано и поэтому делать это не имеет никакого смысла.
Дверь открыли, едва Леонидов прикоснулся к кнопке звонка. Оказалось, Магда была тут, в прихожей, искала на антресолях запропастившийся куда-то сушеный земляничный цвет. На ней был ярко расшитый фартук из суровой ткани. Зеленая кофточка с короткими рукавами, плотно охватывающими загорелые руки, шла ей и особенно — к ее серым с голубизной глазам. Она улыбнулась.
— Проходите! Мы как раз собираемся пить чай!
Леонидов наклонился, чтобы снять башмаки, но Магда запретила ему разуваться.
— Вытрите ноги и проходите, — еще раз пригласила она и пошла на кухню, где уже назойливо дребезжал чайник.
Из своей комнаты появился Алешка. Леонидов поздоровался с ним за руку как с равным, спросил, не соскучился ли он об Ирине. Алешка не растерялся: скучать ему некогда, едва управился с уборкой, которую вменила ему в обязанность Магда. «Вот, — подумал Леонидов, — и тут я промахнулся с воспитанием Ирины. По дому она не делала ничего. Все к одному: как будто и не балуем, но своей добротой к единственному чаду портим его».
Подобные мысли приходили Леонидову нередко, и он всякий раз чуть ли не давал зарок быть строже и требовательнее к дочери и даже поступал так, но проходило время, и он вновь выполнял все ее желания. Ирина обделена вниманием матери, он помнил об этом и поделать с собой ничего не мог.
Сейчас, глядя, как Алеша помогал Магде накрывать на стол, Леонидов подумал, что строгость Магдиного воспитания отличается от его скорее внешней, непоследовательной строгости. Магда никогда не повышала голос, не повторяла своих приказаний, но говорила с сыном твердо и не отменяла принятых решений. Обычно добрый и приветливый взгляд в таких случаях становился холодным и выражал неколебимую волю. Глаза Магды, как заметил Леонидов еще в Подмосковье, чутко отзывались на движение ее души. Однажды, после краткой размолвки с Александром, в глазах Магды вспыхнул гневный огонек обиды и тотчас погас, но она больше не замечала присутствия самого близкого для нее человека, пока он не заговорил с ней сам. И глаза Магды постепенно потеплели, залучились серо-голубым светом, она стала, как всегда, ровной, доброй и отзывчивой. Леонидову, пожалуй, не приходилось встречать женщин с такими живыми и выразительными глазами, умевшими передавать малейшие оттенки настроения.
Они сели втроем за кухонный стол, решив не дожидаться Александра, который должен был вернуться в этот вечер из своей поездки по области.
— Не могу же я, — сказала Магда, — морить вас голодом, да и ужин готов.
Она стала раскладывать по тарелкам пюре и биточки.
— Не знаю, по вкусу ли вам наша диета? Но ничего другого у меня, кажется, нет. Если хотите, открою консервы.
— Никаких консервов! — запротестовал Леонидов. — Не так часто доводится вкушать домашнюю пищу. Куховарю кое-что по воскресеньям, когда Ирина бывает дома, но разве идут в сравнение мои обеды и ужины с теми, что готовите вы?
— Думаю, не идут, — сказал с хитрой улыбкой Алешка. — Лучше мамы не готовит никто.
— Вполне с тобой согласен! — поддержал Леонидов и вскоре попросил добавки.
Магда любила гостей, которые хорошо ели и вели себя непринужденно, как это было свойственно Леонидову. Он быстро справился с добавкой, поблагодарил Магду и попросил разрешения самому приготовить чай.
Магда не возражала, и, пока она мыла тарелки, Леонидов колдовал вокруг чайника и заварки.
— Вот о чем я думаю, Магда, — сказал он, когда Алешка ушел в свою комнату. — Как вам удается одновременно блюсти дом, заниматься серьезной работой и так образцово воспитывать сына? Не будь моя дочь в интернате, я бы ровным счетом не справился ни с чем. Но, вы представляете, — заговорив о самом для него сейчас сокровенном, продолжал Леонидов, — мне это обстоятельство ставят в вину. Несмотря на то что интернат в полном смысле слова образцовый. Моя бывшая жена требует возвращения Ирины, доказывает, что с ней и в домашних условиях воспитания девочке будет лучше. Но, во-первых, Фаня редко бывает дома, постоянно в поездках. Во-вторых, это не та женщина, которой можно доверить воспитание детей. И, наконец, в-третьих, чем интернат хуже домашнего воспитания? Воспитывался же Пушкин в лицее, и — ничего! Мы еще придем к этой форме воспитания, вспомните мои слова!
Почувствовав себя необыкновенно свободно в обществе Магды, Леонидов рассказал ей обо всех переживаниях, выпавших на его долю за последний год. А после того, как рассказал, вдруг задумался: стоило ли ему делиться с Магдой тем, что волновало его, когда у нее самой было столько тяжелого в последнее время? Магда не спешила высказать свое мнение или дать какой-либо совет. Она смотрела отрешенно в окно. Там, в свете уличного фонаря, летний ленивый дождь равнодушно чертил свои прозрачные линии. Затем Магда словно очнулась, попросила у Леонидова прощения и пошла позвонить в больницу. На этот раз была ее ночь дежурства у Владислава.
