— Что ж, по-твоему, в городах нет детей? Там их больше и живут они пока что хуже. Мы у хлеба, честно говоря, не останемся без хлеба. Отходы и прочее… А там?
— Я думаю, что поступил верно.
— Вы, товарищ Крутояров, пробыли в Рябиновке всего три недели и уехали, дезорганизовав народ. А Василий Васильевич остался, и ваши грехи ему придется замаливать.
— Гнать его надо.
— Товарищ Крутояров! Василий Васильевич — председатель, хотя и беспартийный. Разбрасываться такими мы не можем. Его в области знают.
— Если такие будут руководить, долго хромать придется.
Светильников вновь будто не услышал слов Павла.
— Вы разложили народ, — продолжал он. — Вы допустили в клубе безобразное выступление художественной самодеятельности. А как секретарь райкома комсомола, что вы там сделали? Ничего. За двадцать дней комсомольская организация не выросла и не окрепла. Ни один человек не вступил в комсомол, хотя в колхозе безвыездно жил первый секретарь райкома комсомола. Это порядок, товарищ Крутояров? — Светильников шумно вздохнул: — Вот так, Павел Николаевич. Не обижайся. Пойми.
Павел кивнул головой.
— И с ростом рядов вам следовало бы дела поправить в масштабах всего района. Весь прием, как мне известно, идет за счет школ и за счет Осоавиахима, где работает Завьялов. Почему у него на пункте почти все парни вступают в комсомол, а у себя дома, в колхозах и совхозах, где созданы постоянные комсомольские организации, есть секретари и комитеты, не вступают. Почему? Ведь они и бывают на призывном пункте Осоавиахима всего по две недели? А?
Павел подавил в себе досаду, заставил себя трезво взглянуть на доводы Светильникова. В самом деле, почему? Прошло время. Завьялов, естественно, изменился. Нельзя не учитывать этого. Лучше других выполняет задания райкома комсомола. И по общественной линии, и по своей основной работе преуспевает: полнятся ряды членов Осоавиахима, аккуратно идет сбор членских взносов. Умеет работать с людьми! Мало ли, что был он когда-то малодушным. Все с человеком может быть. Мог же он все эти годы судить себя жестче любых судей. Он ведь такой же, как все, человек. Неплохой, в сущности. Мог перестроить себя после такой ломки, этому надо учиться.
Зашевелилось в душе Крутоярова чувство неуверенности в себе, в своих поступках. На войне он научился выбирать твердую позицию, но здесь, в «гражданке»? Может быть и ошибка. Ошибиться — это значит ранить человека. Павел захотел понять горький путь Завьялова, на котором тот не дрогнул, а устоял.
* * *
Выпал первый снег. Мороз заковал грязную кашу на улицах Чистоозерья. На бугре, возле самого озера, виднелась шеренга допризывников. Они то вскакивали, то падали в снег. Казалось, шалили, как школьники. «Учатся. Правильно. Тяжело в ученье — легко в бою». Так думал Павел, приближаясь к месту тренировки… Вспомнил, как гонял их в запасном полку службистый и злой сержант Ткач. Ведет, бывало, взвод на ужин, командует: «Запевай!» Никто не запевает. «Ах, так! Ложись! По-пластунски вперед!» И ползали до того, что в глазах появлялась сплошная серая пелена и пропадал голод. Ткача ненавидели. Об этом узнало начальство, и Ткача в пограничную часть вместе со всеми не отправили.
И вот Завьялов.
— Равняй-й-й-йсь! — Подтянутый, свежий, он попыхивает папиросой, пропитанной одеколоном. — Ы-р-р-р-о!
Разношерстный строй замирает.
— Вот что, допризывники! Запомните, вы находитесь на двухнедельном военном сборе. Дисциплина здесь железная, а суд — военный трибунал. Так что учтите. И далее. На период сборов нам надо создать свою комсомольскую организацию… Вот с этого мы и начнем. Кто желает вступить в комсомол — два шага вперед!
Несколько парней вышагнули из строя.
— Заходите в помещение, заполняйте документы. От занятий освобождаю, — приказал Завьялов. — Остальные — ложись! По-пластунски вперед!
Парни повалились в снег, поползли. Около часа Завьялов гонял их на бугре. Потом опять поставил в шеренгу.
— Кто желает вступить в комсомол — два шага вперед!
Желание изъявили все.
— Давно бы так, — удовлетворился Завьялов. — Идите все в тепло. Сегодня занятий больше не будет.
Павла трясло.
— Товарищ Завьялов, — позвал он. — Ты что же тут ерунду такую порешь?
— А рост? Ты же сам требуешь?
— Для отчета рост не нужен!
— Ну, знаете, товарищ Крутояров!
Павел вспыхнул:
— Я из тебя за такие дела заику сделаю!
— Замолчи! Это тебе не фронт! Тут тебя сомнут в два счета.
— Сомнут? Посмотрим.
— Ордена людьми даются, а люди могут обмануться. О тебе и так не очень лестные мнения сложились.
— У кого?
— В райкоме партии.
— Кто же тебя об этом информирует?
— Мало ли кто?
— Вот что, Завьялов. На испуг ты меня не бери: сам знаешь — не струшу. А слова мои такие запомни: кровью умоюсь, а бесхребетным не стану. Понял?
Павел зашагал прочь совершенно взбешенный. Метались сомнения. Он тут же подавлял их: спокойнее, спокойнее, правду красить не надо. Вставал навстречу ершистому, дерзкому командиру десантного взвода новый, рассудительный Крутояров, партийный работник, говорил категорично и смело: «Как же ты мог бы бросить Чистоозерку, уехать в какой-то город, оставив беззащитных парней, Афоню Соснина с его девчонками, Егора Кудинова с распухшей от остеомиелита ногой? Как же ты мог допустить такую думку?»
* * *
Если Сергей Лебедев и Павел Крутояров сумели увидеть в Андрее Ильче Светильникове две личины: одну — парадную, для людей, другую, спрятанную в глубоком колодце, — для себя лично, то бывший гвардии лейтенант Левчук этого не разглядел и не разгадал.
Светильников тряс его руку, улыбался:
— Очень хорошо, товарищ Левчук, очень хорошо. Вы ведь, если мне не изменяет память, в прошлом работник торговли и образование торговое имеете?
— Так точно.
— Вот это, как нельзя, кстати. Офицер! Кооператор! Да мы вас завтра же председателем сельпо сделаем.
— Спасибо за доверие!
— Да у нас же вакантная должность в этом сельпо. Принимайте дела.
Сказав это, Андрей Ильич затих, перестал видеть Левчука и слышать его. Он вспомнил своего зятя Завьялова, приходившего вечером к нему домой и слезно просившего: «Съест он нас, меня и вас тоже, этот Пашка Крутояров. Тем более, сейчас еще лейтенант Левчук приехал. У них тут целая компания… Избавиться от них надо подобру-поздорову».
На лице Андрея Ильича сияла все та же улыбка, только глаза были пустыми. И он повторил:
— Это сельпо вас не съест, завтра же мы вас утвердим подобру-поздорову.
Вернувшись из райкома, Левчук сказал Павлу:
— Секретарь у вас — дельный мужик. Комиссар.
— Ничего ты не понял, товарищ Левчук… Он в комиссара играет, а душонка у него, как мошонка у мышонка.
— Что это ты? Как в атаке.
Левчук горестно вздыхал. После приезда в Чистоозерку он не таил своего несчастья. Все ему сочувствовали. И он принимал эти сочувствия.
— Душонка не душонка, — говорил он Павлу. — Мне теперь только бы устроиться как-нибудь да и продолжать тянуть свою лямку. И тебе не советую на начальство кидаться. Мало тебя корежили? Отдыхай!
Еремеевна, накрывавшая стол, поддержала Левчука:
— И то правда, Федя, уж больно какой-то злой стал. Того и гляди, налетит!
— Нет, Федор Леонтьевич, я по этой тропинке не пойду, — не слушал Еремеевну Павел. — Ты мне не советуй.
Левчук встал из-за стола.
— Критику, Павел, только дураки любят. Умные ее терпят. А когда надо, они из нее выводы делают. Не таким, как ты, головы поотрывали.
Павел всадил вилку в огуречное колечко.
— Не сойдемся мы с тобой на гражданке-то, товарищ лейтенант. Молчать я не буду. Пусть что угодно со мной…
— Почему не сойдемся? Сойдемся. — Левчук был непреклонен. — Ты только излишне нервничаешь. Ты не кричи. Особенно на меня. Я, понимаешь, спотыкаюсь в последнее время. Сбивает меня горе мое. Но я тоже сквозь пальцы на плохое смотреть не буду. Ты же меня знаешь.
…Неприятности на новой «вакансии» у Федора Левчука начались ровно через полторы недели после вступления в должность. Заместитель его, стриженный под бокс мужичок, сказал доверительно:
— Вчерась заграничное белье с базы получил. Видно, что не наши модистки делали. Упаковка! Качество! И главное — дешевизна.
— Ну так что же?
— Немного. Всего восемь пар. Я сказал продавцу, чтобы попридержала. Может, кому из начальства надо будет, пусть берут.
— Хорошо. Правильно.
Левчук позвонил Светильникову:
— Знаем, что в очередях стоять вам некогда. Дел по горло. Вот специальное заграничное белье достали. Высококачественное и дешевое. Такого нигде не сыщешь.
— Молодец, товарищ Левчук! Заботиться о наших работниках надо, ой как надо! Вот всем членам бюро и продать эти вещи. Они же у нас и день и ночь в работе.
