В тундре среди кочек снег еще не успел растаять, но был он похож на жидкую манную кашу. Непродымленные Николкины торбаса быстро раскисли и вытянулись так, что носки их стали загибаться под ступню, мешая ходьбе.
Вокруг с гортанным криком летели гуменники, то и дело стремительно проносились над головой стаи уток, вспархивали из-под ног краснобровые, уже начавшие линять куропатки, возле каждой мочажины суетились кулики. В высоком теплом небе серебром взахлеб звенели жаворонки, невпопад подыгрывали жаворонкам бекасы-кулики, вороны из-за чего-то дрались в воздухе — большие черные птицы, точно демоны, кувыркались, кружились, то падая, то взмывая, издавали хрипло-булькающие звуки: «Хрр! Хрр! Клу-клу! Клу! Клук!» Кулики с мочажин отзывались им тонким озорным посвистом, точно подзадоривали дерущихся. Часто Николка замечал на снегу когтистые медвежьи следы, некоторые из них притаптывали оленью шахму.
— Свежий совсем, — равнодушно сообщал Шумков. — Видишь, уже по оленьим следам прошел? Где-то рядом.
Николка с опаской оглядывал бугристую тундру, но медведя не видел, и это успокаивало его и одновременно удивляло: «Куда же он спрятался, ведь голо кругом?»
Оленей догнали в девять часов вечера, почти на вершине горы. Спугнув их к подножию, пастухи, выбрав проталину посуше, развели небольшой костерок, вскипятили в кружках чай и начали есть.
Вдруг Шумков осторожно тронул Николку за локоть, указал глазами перед собой. Николка взглянул в ту сторону. На камне, в двух шагах от Шумкова, неподвижно застыл горностай. Только подрагивающий черный кончик хвостика да черные блестящие бисеринки глаз говорили о том, что это живое, сжатое в тугую пружинку существо, а не кусочек снега, за который его легко можно было принять издали.
Пастухи, застыв, боялись пошевелиться и с любопытством разглядывали зверька. Убедившись, что ему ничто здесь не угрожает, горностай начал бегать между камней и наконец, подбежав к ноге Шумкова, встал на дыбки, вознамериваясь прыгнуть на торбас, но в это мгновение Николка засмеялся, и зверек юркнул в камни.
Перед тем как спуститься с горы, пастухи долго смотрели в бинокль на простирающуюся внизу буро-серую, в белых пятнах, тундру, на сверкающее, будто обрызганное чернилами, зеркало лимана, на сахарно белеющие по ту сторону лимана сопки. Увидели внизу, недалеко от оленей, мышкующую лисицу и в разных местах вокруг четырех медведей.
«За один день я сегодня увидел столько, сколько и за всю свою жизнь не повидал», — восторженно подумал Николка.
Потом они гнали оленей назад к Варганчику. Шумков поторапливал уставшего Николку, беспокойно озираясь и к чему-то приглядываясь. И хотя по времени была уже глубокая ночь, но было светло как днем и все живое продолжало бурно жить. Там, где три часа тому назад лежал снег, теперь хлюпала вода. За сутки пролив стал похож на изодранный в клочья белый шарф — черных дыр-промоин было на нем так много, что не верилось в то, что можно пройти среди них хотя бы зайчонке, не то что человеку и тем более табуну оленей.
Николка тревожно посмотрел на Шумкова.
— Пройдем, брат, — убежденно сказал бригадир и предупредил: — Только сильно не гони, пусть сами идут, как им хочется.
Олени, точно сознавая опасность, выходили на лед по одному, осторожно ступая, принюхиваясь, прислушиваясь. Вскоре весь табун стал похож на живую извивающуюся цепь, передний конец которой уже перекинулся на противоположный берег, а задний конец еще не оторвался от того, на котором стояли пастухи. По ту сторону Варганчика у подножия сопок желтым пятнышком виднелся костер дежурного пастуха.
Благополучно переправившись на Варганчик, пастухи дотащились до табора и, не будя товарищей, не раздеваясь, сбросив лишь промокшие торбаса, повалились на шкуры и тотчас же крепко уснули. Было четыре часа утра.
Проснулся Николка в десять часов.
В палатке никого, кроме Улиты, не было. Чему-то улыбаясь, она сказала:
— Иди смотри на лиман…
«Что ж там интересного?»
Николка вышел из палатки и ахнул. Лиман был совершенно чист ото льда, лишь кое-где уплывали к морю последние небольшие льдины. Аханя с Шумковым шестом выталкивали на глубину невод.
На горизонте в открытом море вот уже несколько дней стояли огромные ледяные поля, сплошь усеянные морским зверем. Пастухи то и дело нетерпеливо посматривали в ту сторону, но ледяные поля не приближались к берегу, стояли на одном месте, как причаленные, дразня охотников. Нужен был крепкий морской ветер, но ветра все не было — была жара и полный штиль.
Но вот однажды часа в четыре утра с ночного дежурства прибежал Хабаров и разбудил всех громким ликующим криком:
— Пластину прибило! Пластину прибило!
«С ума он сошел, что ли?» — неохотно выбираясь из кукуля, подумал Николка. Но пастухи отнеслись к возгласу Хабарова иначе. Они торопливо, как на пожар, надевали торбаса, разбирали карабинные патроны, расхватывали свое оружие. Лица у всех были радостные, возбужденные.
Вскоре охотники пересекли косу и вышли к берегу моря. Грандиозная картина открылась перед Николкой — огромная льдина шириной километра в три и длиною километров в пять была густо усыпана морским зверем. Тысячи! Тысячи зверей!
Морской зверь располагался на льдине в строгой последовательности: ближе к береговому припаю лежали двух-, трехпудовые акибы, дальше на середине льдины лежали серебристо-черные ларги, а еще дальше, у края льдины, точно каменные глыбы, чернели многопудовые нерпы. Каждый зверь лежал либо у края общей полыньи, либо возле маленькой собственной лунки, в которую он в случае опасности готов был мгновенно скрыться. Но сейчас ничего не угрожало зверям. Звери дремали, блаженно жмурясь на солнце, изредка поднимали лупоглазые кошачьи головы, настороженно смотрели в сторону берега, но тотчас же успокаивающе выгибали спины серпами, точно потягивались, и вновь ненадолго засыпали, положив усатые морды на пористый весенний лед.
Фока Степанович с улыбкой посмотрел на Николку:
— Что, здорово, а?
Николка подавленно кивнул:
— Всех оленей в колхозе собрать, выгнать на лед, и то их столько не будет. А куда они все денутся, когда льдина растает?
— Уплывут по своим родным местам: ларги — на ларжьи лежбища, нерпы — на нерпичьи.
— А если льдину унесет на середину моря?
— Ну, тогда утонут все звери, брат, — вмешался в разговор Шумков.
— Зачем обманываешь? — упрекнул бригадира Хабаров. — Не слушай его, тезка. Нерпа не утонет, она и спит, и ест на воде, только оправляться в воде не может — обязательно вылезет на какой-нибудь плавучий предмет.
Чем ближе подходили охотники к ледяному припаю, тем тише разговаривали. Наконец, посоветовавшись, охотники разбились на три пары: Хабаров повел Николку влево, Фока Степанович с Аханей пошли в центре, Худяков с Шумковым — вправо. Костя остался на берегу.
— Почему Костя с нами не идет? — улучив момент, тихо спросил Николка.
— Его оставили за ветром следить, — ответил Хабаров. — Как только ветер подует с берега, он выстрелит в воздух — тогда бросай охоту и быстрей вытаскивай добычу за припай. Если Костя выстрелит три раза — тогда все бросай и беги спасайся на берег — это значит льдину уже отрывает.
— А разве мы сами не почувствуем перемену ветра?
— Может, и почувствуем, но лучше подстраховать себя. В пылу охоты прозевать легко. Одному надо обязательно на берегу остаться, вдруг льдину с людьми все-таки унесет в море, тогда оставшийся на берегу сообщит об этом в поселок. Ну ладно, теперь не шуми, начинаем охоту. — Хабаров, низко пригнувшись, прячась за невысокие торосы, пошел вперед, то и дело останавливаясь, напряженно что-то высматривая.
Вскоре Николка разглядел, что они подкрадываются к маленькой пятнистой акибе. Вот до акибы осталось метров тридцать. Акиба, что-то почуяв, беспокойно заерзала, подползла ближе к лунке, у края лунки она замерла в настороженной позе, тараща на людей свои огромные, точно стеклянные шары, глаза.
Хабаров шел, словно не замечая акибу. Может, по рассеянности он забыл о ней? Николка хотел было напомнить, но в это мгновение акиба скользнула в воду. Хабаров продолжал подкрадываться к пустой лунке.
— Ты же акибу спугнул! Близко совсем была… Куда ты идешь? Ушла она, не видишь, что ли? — возмущенно и громко зашептал Николка, останавливаясь.
Хабаров, сделав сердитое лицо, погрозил пальцем:
— Тише, черт! Не шипи! Не нужна нам акиба — мелочь это. Видишь вон ту ларгу? Ее скрадывать будем, делай все, как я.
Чем ближе подходил Хабаров к ларге, тем медленней и мягче становился его шаг. Если ларга резко поднимала голову, Хабаров застывал. Николка в точности повторял его движения. Таким образом охотники приблизились к ларге шагов на пятнадцать — двадцать. У Николки бешено колотилось сердце, руки его слегка дрожали. Хабаров положил карабин на торос, тщательно прицелившись, выстрелил. Ларга, дернувшись, уронила голову на лед. Акибы, лежащие невдалеке, мгновенно нырнули в полынью и тут же с любопытством высунулись из воды. Пуля попала в висок.
