Мосолов угрюмо посмотрел на него и толкнул локтем начальника рыбцеха, хранившего гробовое молчание:
— Как вам это нравится?
Головнев усмехнулся, но ничего не сказал. До поры до времени он решил соблюдать строжайший нейтралитет. Подняв за хвост маленькую снулую таранку, он покачал головой:
— Рыба действительно не очень… молодая рыбка… А погуляй она годика два, из нее полноценный продукт получился бы…
Михаил Степанович сдал капитану заводского катера улов Талалаева, вычеркнул из графы суточного плана всю эту рыбу и пошел домой.
Через час рыбаки с хутора Судачьего с удивлением увидели, что поднятый с утра на Голубовской мачте красный флаг вдруг куда-то исчез.
— Что там за чертовщина у голубовцев? — разводили руками судачинские рыбаки. — Вроде ведь висел флаг, значит, суточное задание было выполнено, а потом чего-то приключилось.
— Может, утоп баркас с добычей? — предположил кто-то.
— Надо бы послать верхового, пущай узнает, чего там стряслось…
Посланный судачинским рыбколхозом верховой по возвращении на тоню обескураженно сообщил, что новый инспектор рыболовного надзора отобрал у голубовцев весь улов второй бригады и составил на бригадира акт о незаконном прилове молоди.
— Гляди, какой завзятый! — качали головами рыбаки. — При старом инспекторе у них этого не бывало, мирно жили…
…Сойдя с катера, Василий Зубов уселся на бревно возле лодки, уже спущенной на воду.
День был теплый, солнечный. Река сияла так, что на нее больно было смотреть. Моторист Яша, развалившись на борту лодки, подремывал, жмуря свой единственный глаз. Василий молча курил. Осматривая левый и правый берег, он видел, как ловят рыбу станичные удильщики: ниже Церковного рынка, стоя на камне, удил старый учитель-пенсионер Тимофей Тимофеевич; неподалеку от него, на плоскодонном каюке, устроились трое мальчишек с лесками; на левом берегу ловили удочками старики из полеводческого колхоза; сидя на пароме, ставил лески чистенький благообразный дед Авдей.
Удочками и лесками ловить рыбу разрешалось, и никто из удильщиков не обращал внимания на сидящего у лодки инспектора. Только две женщины, стиравшие белье в реке, оглянулись на Василия и снова занялись своей работой.
Часов в двенадцать из станицы пришли Егор Талалаев и рыжий продавец сельпо Трифон. Они прошлись по берегу, посматривая на Зубова, постояли у парома, лузгая семечки и всем своим видом показывая, что им наплевать и на рыбу, и на реку, и на инспектора.
Пересмеиваясь и далеко заплевывая шелуху, они расположились на пароме, сели спиной к Василию и, пока дед Авдей крутился возле своих лесок, перебросились несколькими короткими, сказанными вполголоса фразами:
— Так от лодки и не отходит…
— Видать, стреляный воробей…
— У дядьки моего утром весь улов конфисковал…
На всякий случай рыжий Тришка с опаской спросил у Егора:
— А может, на сегодня отставим?
— Нет уж, — оборвал его Егор, — волков бояться — в лес не ходить.
5
С наступлением темноты Егор отправился в лес. Он пробирался окраинами, чтобы его никто не видел; раздевшись, перешел мелководную Барсовку, постоял на крутом берегу поросшего лесом острова и, углубившись в чащу, негромко засвистал. На его свист никто не отозвался. Он подождал немного и еще раз засвистал, но и на этот раз никто не ответил.
— Чего ж он, сволочуга, спужался, что ли? — сквозь зубы проговорил Егор.
Он решил подождать полчаса. Было тихо. Темные, еще не одетые листвой деревья еле слышно шелестели ветвями. Босые ноги Егора ощущали мягкие, прохладные стеблинки выбивающейся стрелками травы. Мимо него пролетела, цепляя ветки молодых тополей, похожая на серую тряпку лесная сова — неясыть. На небе мерцали звезды, над самой рекой сверкала тоненькая полоска народившегося месяца.
Егор вздохнул всей грудью, сплюнул сквозь зубы и хотел уже возвращаться домой, как вдруг услышал приглушенный свист Трифона.
— Ну, чего ты там шлепаешь? — негромко сказал он. — Самая пора кидать, а мы прогулки устроили…
— Да еле вырвался, не отпускали, — объяснил запыхавшийся Трифон, — там люди приехали из райпотребсоюза, требуют разные сведения, спрашивают по сто раз, тянут, как мертвого за нос…
— Ладно, пошли! — перебил Егор.
На всякий случай Трифон счел нужным еще раз спросить у своего дружка:
— Может, отложим на другой раз?
— Нет уж, — озлился Егор, — я не шуточки шутковать пришел. Пошли!
Они пересекли лес, нашли в вербовых зарослях спрятанную Трифоном накидную сеть, достали засыпанные сухими листьями весла и, осторожно шагая по опушке леса, добрались до стоявшего на приколе каюка.
Егор прислушался. Ни один звук не нарушал ночной тишины. На левом берегу реки, должно быть на Таловой тоне, горели два костра. Глухо плескалась вода, постукивая о борт качающегося каюка.
— Бери бабайки и греби прямо в Замануху! — скомандовал Егор.
Он отомкнул замок на каюке, бесшумно уложил якорную цепь, уселся на корме с правильным веслом и бросил:
— Давай!
Заманухой станичники называли укромный участок реки менаду островом и длинной каменной дамбой, рассекающей реку вдоль течения на две части. Эта вспомогательная дамба, расположенная перпендикулярно к плотине, ослабляла напор воды на плотину и предохраняла подводные сооружения шлюза от размыва. Участок реки, отгороженный длинной дамбой, голубовцы не случайно назвали Заманухой: сюда тысячами «заманывалась» идущая в верховья рыба: сельдь, лещ, судак, чехонь, жерех, язь и всякая мелочь. Конечно, Замануха была строго запретной зоной, но, поскольку фермы плотины еще не были подняты и часовые по дамбе не ходили, Егор опасался встречи только с инспектором и приготовился, как он говорил, бахвалясь, «дать Зубову по зубам»…
Каюк выбрался из тиховода и понесся вдоль дамбы в Замануху.
Егор, подвернув штаны, стоял на корме с накидной сетью в руках.
Накидная сеть, запретное орудие лова, требовала от рыбака исключительной сноровки и ловкости. Сложенная в лодке, она напоминала никчемную ветошь. Но как только опытный рыбак брал накидную в руки и, размахнувшись, кидал ее в воду с несущегося по быстрине каюка, накидная, распростертая в воде как парашютный купол и влекомая грузилами на дно, плотно накрывала рыбу на большом участке. Потом ее затягивали крепким шнуром, точно гигантский махорочный кисет, и, полную рыбы, вытаскивали на борт.
— Не бойсь, Тришка! Давай на самую круговерть! — приказал Егор.
Когда каюк врезался в белую пену подшлюзной быстрины, Егор, расставив босые ноги, откинул тело назад и сильным движением выбросил накидную. Через минуту он затянул шнур и, выбирая отяжелевшую сеть, крикнул, оскалив зубы, Трифону:
— Во! Не меньше трех пудов!
Покряхтывая от натуги, он перевалил накидную через борт и выбросил на дно каюка трепещущую в отсветах белой речной пены суматошную рыбу.
— Валяй, Тришка! Я тебе говорил, что к утру пудов пятнадцать возьмем, не меньше!
Трифон взмахнул веслами, направляя легкий каюк вновь против течения на быстринку, и Егор опять закинул просвиставшую в воздухе накидную. Они бороздили Замануху вдоль и поперек. Каюк, уже наполовину наполненный рыбой, осел глубоко в воду, и Трифону было все тяжелее и тяжелее грести, но Егор не унимался. Ничто вокруг не предвещало опасности, и друзья решили набрать полный каюк рыбы.
В это время Василий Зубов, сунув в карман пистолет, вышел из хаты на улицу и направился к берегу, где его должен был ждать моторист. Но Василию почему-то не захотелось идти к причалу, и он быстро пошел к домику досмотрщика. Там, видно, еще не спали: сквозь неплотно прикрытые ставни Василий увидел свет лампы.
Он постучал в раму окна.
— Кто там? — раздался недовольный голос Груни.
— Это Зубов, — ответил Василий. — Отец дома?
— Я сейчас, — торопливо ответила девушка, — одну минуту, только оденусь…
В ее голосе слышалась радость, и Василию опять, как тогда, на берегу, захотелось взять Груню на руки и нести куда-то…
— Ничего, Грунечка… — смущенно пробормотал он. — Вы не беспокойтесь… Если отец дома, пусть выйдет, он мне очень нужен.
Через минуту досмотрщик, покашливая, стукнул дверной щеколдой и показался на пороге. Он с тревогой посмотрел на Зубова:
— Я вас слушаю, Василь Кириллыч. Чего-нибудь случилось?
— Нет, ничего не случилось, Иван Никанорович. Возьмите, пожалуйста, весла, пойдем к вашей лодке и погуляем по реке, — сказал Зубов. — Я вначале хотел было ехать своей моторкой, но потом раздумал: шуму много. А лодочкой удобнее всего. Поэтому я вас и побеспокоил.
Они взяли весла, молча спустились к реке, уселись в каюк и оттолкнулись от берега.
— Куда грести, Василь Кириллыч? — спросил Прохоров.
