— Укрепите дисциплину!
— Давайте нам брезент для палаток!
— Не завезена соль!
— Мы опоздали заготовить лед!
— Надо перестроить сетное хозяйство!
— Замените решковые сети рамовыми, они уловистей!
Конечно, все это было очень важно, и люди правильно говорили об этом. Но Зубов все чаще начинал думать, что давно пришла пора говорить о самом главном, самом основном и решающем: о социалистическом, творческом, мичуринском принципе ведения рыбного хозяйства, о плановом выращивании «рыбьего урожая», о всемерном обеспечении широкого воспроизводства рыбы, о строжайшем соблюдении законов регулирования рыболовства и охраны рыбных запасов, то есть о том наиважнейшем, что неизмеримо повысило бы улов.
Думая об этом, Зубов с грустной усмешкой вспомнил, как на одном из совещаний председатель низового рыбколхоза объяснил невыполнение плана добычи тем, что у него в ловецких бараках на тоне не было… огнетушителей.
— Нет, нет, дорогая, — сказал Василий жене, — надо по-настоящему приниматься за работу. И не на отдельном колхозном рыбозаводе, не с устаревшими аппаратами, а на всем участке реки…
Он походил по комнате и, вслушиваясь в ровный гул машин за окном, заговорил негромко:
— Я уже начал разрабатывать схему освоения наших займищных озер. Это бросовые, безнадзорные водоемы, зарастающие камышом и кугой. В них разгуливает масса почти бесполезной сорной рыбы: окуня, плотвы, пескаря. Мы возьмемся весной за эти озера, начнем выращивать в них карпа и белорыбицу… Мы возьмем обязательство вырастить на своем рыбозаводе молодь ценных пород и заселим ею пруды степных колхозов…
Наклонившись, Василий обнял жену и привлек ее к себе.
— Как видишь, Грунечка, — сказал он, — у нас с тобой будет очень много работы. И если мы оба поймем, что наша работа приближает поставленную перед нами великую цель, мы будем счастливы…
Они вернулись ранней весной.
На полях лежал потемневший, набухший снег. Лед на реке уже тронулся, но пароходы еще не ходили, и Зубовым пришлось ехать по железной дороге.
Со станции их вез дед Малявочка. Нахохленный, как всегда, он сидел, понукая движением вожжей рыжих кобыл, причмокивал губами и рассказывал монотонно:
— Степа Худяков женился на бакенщиковой дочке. Как вы уехали, так они вскорости и поженились… У Кузьмы Федоровича семейство прибавилось: жинка ихняя сына родила… А дед Иона Пахомов помер. Аккурат под рождество. Хоронили всей станицей. Детей и внуков съехалось — сила! У Ионы ведь семеро сынов было да дочек пятеро или шестеро…
По степным холмам, поблескивая в лучах солнца, с тихим журчанием бежали из-под снега талые воды. Вокруг пахнущих сосновыми досками мостиков, над черными пятнами пригретой земли, едва заметно вился легкий парок. На окраинах придорожных хуторов, хлопотливо роясь в навозе, кудахтали куры.
Сунув кнут за голенище, дед Малявочка повернулся к Зубову.
— Почитай, больше года прошло, как я вез вас в Голубовскую, — сказал он. — Ну да, больше года. Вы еще, как сейчас помню, мерзли в своих сапожках и все спрашивали: скоро ли, мол, доедем?
— Да, Ерофей Куприянович, больше года, — задумчиво отозвался Зубов, — с тех пор много воды утекло.
— Известное дело, много, — согласился старик.
Незаметно поглаживая Грунину ладонь, Василий вспомнил свой первый приезд в станицу, белую реку с наезженной санной дорогой, встречу с Груней, теплые ночи, костры на берегу, разговоры с Архипом Ивановичем, веселую работу на зеленом займище, вспомнил все, что он успел сделать тут за год, и подумал о том, что еще предстояло сделать.
Они приехали в станицу перед вечером, и тотчас же их охватило знакомое чувство радостной общности со всем тем, что происходило на реке.
На колхозных тонях шел круглосуточный лов. Просмоленные рыбацкие дубы, описывая полукруг, носились по левобережью, и ловкие руки рыбаков выметывали невода. Ритмично постукивали установленные на берегу лебедки. Одетые в резиновые комбинезоны, девушки торопливо выбирали рыбу, раскладывали ее по плетенкам и относили к баркасам…
— Ловим, Кириллыч, ловим! — издали закричал, увидев Зубова, Кузьма Федорович Мосолов. — Теперь мы будем работать по-новому! Никаких отставаний. Будем бороться за первенство. Рыбаки днем и ночью на тонях. Народ у нас, знаете, какой! Даже Пимен Талалаев другим человеком становится — Архип Иванович научил его уму-разуму!
На следующее утро Василий и Груня начали свою работу: он с Егором Ивановичем — на реке и на озерах, а она с новой, только что организованной рыбоводной бригадой — на построенном осенью колхозном заводе. Почти целыми днями они не виделись и возвращались в свой домик на острове, когда над рекой синели густые весенние сумерки.
В напряженной работе быстро проходили дни. Все жарче пригревало солнце. Зазеленели деревья. Вернулись с далекого юга все, даже самые поздние перелетные птицы. На реке стала прибывать вода… Рыба массами пошла на нерест.
Через несколько дней должен был вступить в силу весенний запрет.
Кузьма Федорович Мосолов и вернувшийся недавно с верховьев Архип Иванович Антропов торопились выполнить месячный план лова. Почти вся рыбацкая станица жила на тонях. Лов не прекращался ни на одну минуту.
— Не вытянем, — поглядывая на сводку о выполнении плана, тревожился Мосолов. — Еще бы три-четыре денька…
— В ночь под воскресенье конец, Кузьма Федорович, — напоминал Зубов, — ровно в двенадцать ночи в реке не должен остаться ни один невод.
Мосолов попробовал отшутиться:
— У рыбаков на тонях нет часов, где им знать, когда двенадцать, когда час.
— Это предусмотрено, — серьезно ответил Василий. — Я договорился с начальником гидроузла: в двенадцать ночи он даст тройной сигнал всеми шлюзовскими огнями После сигнала путь нерестующей рыбе должен быть открыт по всей реке…
В субботу рыбацкие бригады работали не покладая рук.
Близилась ночь. В сводке у Мосолова стояла цифра «99,6».
— Половить бы до утра — и план выполнен, — сказал Кузьма Федорович, подняв на Зубова затуманенные бессонницей глаза.
Они стояли на берегу.
Зубов положил руку на плечо председателя:
— Ты этого хочешь? Половить до утра?
Кузьма Федорович молчал всего несколько секунд, потом протянул Василию руку и сказал тихо:
— Нет, не хочу. Правда, с планом мы чуточку не дотянули, да это уж наша вина. А запрет нарушать не будем…
Отражая мерцающие звезды, темнела река. У левобережья поскрипывали невидимые баркасы. Ниже, у причала, размеренно постукивали механизмы принимающего рыбу катера. На излучине, протянув по воде красную полосу, сверкал покачивающийся бакен…
Ровно в двенадцать часов ночи все шлюзовские огни — на сигнальных мачтах, в окнах домов, в бараках — на мгновение погасли, потом снова зажглись, снова погасли и зажглись опять.
Рыбаки на тонях прекратили лов.
Зубов, Груня и Архип Иванович с Мосоловым сели а каюк и поехали к каменной дамбе, чтобы посмотреть ход рыбы.
— Я был в верховьях и видел, как вскидывается на нерестилищах наша белуга, — сказал Архип Иванович. — Надо бы послать профессору телеграмму, пусть старик порадуется…
Они простояли на дамбе до утра. И когда взошло солнце, им показалось, что вся станица, с ее домами, цветущими садами, стоящими у баркасов людьми, торжественно плывет в неоглядный, озаренный теплым светом невиданно синий простор, которому нет ни конца ни края.
Пихрой казаки называли царскую рыболовную охрану.
Вентеря — рыболовная ловушка.
Куга — болотная растительность.
Бежное крыло — длинное подвижное крыло невода, которое заметывается в реку, тогда как более короткое (пятное) крыло при замете остается на берегу.
Шарба — казачье название ухи.
ВНИРО — Всесоюзный научно-исследовательский институт морского рыбного хозяйства и океанографии.
