Зубову особенно понравилось сообщение еще совсем не старого ученого-ихтиолога об акклиматизации черноморской кефали в Каспийском море.
Невысокий румяный человек в очках рассказывал об этом спокойно, обстоятельно, как о деле, которое не только выполнено, но и принесло заранее намеченные, нужные всей стране результаты.
— Лет двадцать тому назад, когда мы начали это дело, у нас было немало противников, — задумчиво говорил ихтиолог. — Одни утверждали, что воды Каспия, ввиду избытка сернокислых солей, непригодны для жизни кефали, другие кричали, что кефаль не найдет в Каспийском море кормов, третьи боялись, что она станет конкурентом для ценных каспийских рыб… Но мы провели все опыты, получили от государства деньги и начали работу по пересадке. Мы ловили мальков и годовиков кефали близ Новороссийска, отсаживали их в садки, а оттуда переносили в живорыбные бочки и грузили в специальный вагон на мягких рессорах. Вагон этот прицепляли к пассажирскому поезду, и наши переселенцы отправлялись в путешествие из Новороссийска в Махачкалу. Конечно, в дороге за ними надо было следить, как за младенцами. Поэтому молодь сопровождали опытные рыбоводы. В Махачкале вагон подавался поближе к морю, и мальки выпускались в воду…
Так мы работали четыре года. Уже к концу этого периода стаи кефали были обнаружены у Красноводска, а еще через год мы заметили массовое расселение наших новоселов по южному и среднему Каспию. Конечно, всякий лов кефали до поры до времени был категорически запрещен. Только в тридцать седьмом году Анастас Иванович Микоян, который лично следил за исходом всего этого дела, разрешил первый лов каспийской кефали на промысле Кызыл-Су в Красноводском заливе. На промысел вышла бригада рыбаков из двенадцати человек, на двух лодках, с неводом-дифоном в триста пятьдесят метров длиной. Бригада эта выловила на мелководных участках около четырехсот пудов кефали и видела в море ее огромные косяки…
Задача наша была выполнена. Мы поселили в Каспийском море новую ценную рыбу. В последнее время из Каспия взято нашей кефали на десять миллионов рублей, но ее можно ловить еще больше, надо только организовать более интенсивный лов. Сейчас Каспий кишит кефалью: ее косяки ходят от Мангышлака до залива Гасан-Кули и от острова Чечень до Астары. Были случаи, когда катер рыболовного надзора, наблюдая за морем в тихую погоду, по нескольку часов подряд шел над несметными косяками кефали. Наше рыбоводное мероприятие мы закончили… Теперь промысловики должны взять заселенную в Каспий кефаль…
Василий слушал сообщение ихтиолога, стараясь не пропустить ни слова, а вечером рассказал о нем Груне и воскликнул восхищенно:
— Это настоящая работа! Здесь и точность прогнозов, и тонко продуманные опыты, и дьявольское терпение, и железная уверенность в своей правоте!
В большой комнате министерского общежития, куда направили Зубова, жили тринадцать инспекторов. Почти все они были пожилые люди, с большим стажем и опытом. Василию особенно понравился один из них, Иван Корнеевич Ларионов, сухонький старик с темным, обветренным лицом и с постоянной трубочкой-носогрейкой в зубах.
Ларионов лет тридцать бродяжил по северо-востоку страны: он жил на Таймыре, пересекал Становой хребет, ходил пешком от Большой Хатанги до устья Лены. С группой охотников он бил тюленей и котиков, попадал в лапы к медведям, несколько раз до полусмерти замерзал в снегах.
По вечерам, когда на курсах заканчивались занятия, инспектора сходились в общежитии, и Ларионов начинал свои бесконечные рассказы о северных скитаниях.
В комнате стояли сизые клубы табачного дыма, лежавшие на койках люди изредка перебрасывались двумя-тремя словами, а сухонький старик неторопливо рассказывал о суровой красоте дальнего Севера, о собачьих упряжках, о вяленой рыбе, о встречах в тайге, и каждый его рассказ был похож на чудесный вымысел.
— Должность у нас интересная, — посмеиваясь, говорил Ларионов, — другой такой не сыщешь! Воздух, вода, солнце! Ни канцелярии, ни столов со счетами, ни скоросшивателей — свобода! Что хочешь, то и делаешь, куда хочешь, туда идешь. Особенно на окраинах. Там совсем рай! Необъятные пространства, непроходимая тайга со зверьем, тундра на тысячи километров, снега, по которым собаки несутся, как черти…
Слушая Ларионова, Василий искренне завидовал ему и думал о том, как много этот человек испытал и сколько видел. Вместе с тем Василий заметил, что старый инспектор очень охотно рассказывал о трудном единоборстве с хитрыми браконьерами, о стычках с контрабандистами, о скитаниях по ледяным пустыням Севера, а как только вопрос касался воспроизводства рыбных запасов, Ларионов начинал позевывать и через полчаса мирно храпел на своей стоящей в углу койке.
Однажды Василий рассказал товарищам об экспедиции Щетинина, о строительстве рыбоводного завода и о планах зарыбления новых водоемов в засушливых степях Задонья.
Сидевший у стола Ларионов насмешливо хмыкнул в седые усы и сказал, щуря острые глаза:
— А зачем это вам?
— Что? — не понял Зубов.
— Вся эта канитель: воспроизводство, зарыбление, проекты…
Он лениво вытянул ноги и полюбовался носками из верблюжьей шерсти.
— Разве это ваше дело? По-моему, инспектор рыболовного надзора должен оправдывать свое название и охранять участок, а не производить рыбоводные эксперименты. Это две разные задачи и смешивать их нельзя.
— Позвольте, — возразил Василий, — значит, по-вашему, выходит, что участковый или районный инспектор должен ограничиться наблюдением и оставаться пассивным?
— Не совсем так, — в свою очередь возразил Ларионов. — Наблюдение и охрана — это не одно и то же. Разве стоящий на посту солдат-часовой пассивен? Вот, по-моему, инспектор рыболовного надзора и должен быть таким неподкупным часовым. Ему не следует вмешиваться ни в какие другие дела и вступать в отношения с людьми, которые будут только сбивать его с толку…
Заметив раздраженную усмешку Зубова, Ларионов забегал по комнате и, размахивая трубкой, стал кричать:
— Вы понимаете, что вами нарушена первейшая заповедь часового: не общаться с посторонними! Вы, как солдат, обязаны быть бдительным, и вам по роду службы запрещается отвлекать себя чем бы то ни было. Вы же впутали себя в какое-то строительство и забыли долг часового. Вы стали рыбоводом, политработником, докладчиком, кем угодно, но только не инспектором рыболовного надзора!
Зубов тоже вскочил с койки и заговорил сердито:
— Нет, Иван Корнеич, это вы, очевидно, как были, так и остались инспектором-спортсменом, для которого единственным удовольствием является борьба с браконьерами…
— Да! — вызывающе перебил старик. — Зато от меня еще не уходил ни один браконьер! И учтите, молодой человек, я их ловил не в таких местах, как именуемая Заманухой лужа! Я неделями гонялся за ними на лодке, настигал в снегах, находил у черта на куличках, где-нибудь в самом потаенном таежном зимовье. Я состязался с ними в ловкости, отваге, выносливости, дьявольской хитрости, глаз с них не спускал, знал все их мысли, потом ловил на месте преступления и беспощадно карал! И заметьте: у меня не было среди них ни врагов, ни друзей, ни симпатий, ни антипатий! Я был для этих людей только карающим богом…
— А почему, Иван Корнеич, вы обо всем этом говорите в прошедшем времени, — насмешливо спросил Зубов, — «гонялся», «настигал», «карал»? Очевидно, ваши браконьеры перевелись и измельчали?
Ларионов вздохнул:
— Да, молодой человек. В последние годы их стало гораздо меньше, и, представьте себе, меня обуяла лень… интерес пропал…
Лежавшие на койках люди засмеялись.
Засмеялся и Василий.
— Вы, оказывается, неисправимый романтик, Иван Корнеич, — сказал он. — Я же знаю все это только по книгам. Ловцы креветок, устричные пираты в желтых платках, связанные веревками короли браконьеров — об этом в свое время писал отличный инспектор рыболовного надзора Джек Лондон. Но все это в далеком прошлом. Конечно, у нас еще есть браконьеры, и мы боремся с ними, но сейчас дело не только в них. Честное слово, в рыбоводных пунктах, в выведении новых пород промысловой рыбы и в зарыблении колхозных степных водоемов гораздо больше романтики, чем в желтых платках устричных пиратов!
— Бросьте вы делать из меня школьника! — махнул рукой Ларионов. — Я, друг мой, вышел из этого возраста. Вы же, как мне думается, неправильно представляете себе тип инспектора и хватаетесь за посторонние задачи…
— А по-моему, Зубов прав, — вмешался смуглый инспектор Самсуров из Осетии. — Зубов решает этот вопрос по-советски, и то, что он начал на своем участке, надо подхватить нам всем…
— Это делается и в других районах, — отозвался кто-то из инспекторов.
— Плохо делается! Надо этим всерьез заняться!
