Владимир Малыхин - Наследник

— А почему все бегут?! — спросила другая.

— Те бегуны, у кого штаны полны! — весело крикнул старшина, — баба с воза — кобыле легче!

— Ишь, какой герой нашелся! — зашумели женщины. — Ты, Степка, насчет нашего пола не

очень! — Лучше скажи, когда немца погоните?!

Старшина поднял руки, успокаивая женщин:

— Ладно, ладно! Я же в шутку про бабу. . Надо же понимать! Давайте за работу, бабоньки!

Грузите побыстрее гостинцы для фрицев и, как говорится, смерть немецким оккупантам!

К грузовику подошел бывший начальник сборочного цеха, оставшийся здесь за главного, встал на

подножку рядом со старшиной и крикнул:

— Сейчас машину подадут к заготовочному, там и загружайте! Мы поможем!

Грузовик въехал на территорию завода, за ним шумной толпой заспешили женщины. Анна

Семеновна и Виктор пошли за ними.

— Я им помогу, — сказал Виктор, — и в цех к Андреичу!

— Он тоже остался? — спросила Анна Семеновна и, не дожидаясь ответа, твердо сказала: — Я

тоже иду им помогать. А потом пойду к этому новому начальнику. И пусть он меня немедленно

оформляет на любую тяжелую работу. Я не хуже других...

* * *

Дул холодный октябрьский ветер, над Москвой тяжело нависли свинцовые тучи. Кое-где они

заслонили собой, похожие на толстые сигары, аэростаты ПВО. Девушки-зенитчицы слезящимися

глазами внимательно оглядывали в бинокли неуютное хмурое небо. Улицы города были пустынны,

дома с окнами, кое-как заклеенными бумажными полосками, чем-то напоминали наспех

перевязанного раненого...

По площадям и переулкам опустевшего Кремля шуршали хрупкие от инея осенние листья,

подгоняемые вечными кремлевскими сквозняками. Старый полуседой ворон, тяжело взмахивая

лохматыми крыльями, перелетел с Успенского собора на крышу здания Совнаркома и уселся там на

карнизе, зло покосившись на двух охранников желтым глазом Ивана Грозного.

В тот вечер, 19 октября, Сталин созвал в Кремле экстренное расширенное заседание

Государственного Комитета Обороны. Он был бледен и немногословен, обвел тяжелым взглядом лица

присутствующих и коротко сказал:

— Положение на фронте всем известно. Будем защищать Москву?

Ответом было гробовое молчание. Молотов, нахмурясь, протирал пенсне, Калинин пощипывал

клин бородки, остальные тоже молчали. Не дождавшись ответа, Сталин обратился к Молотову:

— Твое мнение?

— Защищать! — сказал Молотов, надевая пенсне и преданно глядя в лицо Сталину.

— Михал Иваныч?

— Защищать! — кивнул головой Калинин, — обязательно защищать! — повторил он, прихлопнув

ладонью по столу.

Сталин опросил всех присутствующих, в том числе и приглашенных на это заседание

А.С.Щербакова и В.П.Пронина [А.С.Щербаков в то время — секретарь МГК и МК ВКП(б), секретарь

ЦК; В.П.Пронин — Председатель Моссовета]. Все высказались за то, что Москву надо защищать.

— Хорошо, — сказал Сталин, — я другого ответа не ожидал. Маленков предложил Проект

Постановления ГКО по этому вопросу. — Он бросил взгляд на Маленкова, — но этот Проект не

годится. Я предлагаю новый текст Постановления ГКО.

И, прохаживаясь по ковровой дорожке кабинета стал диктовать:

— Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100 — 200 километров от

Москвы поручена командующему Западным фронтом, генералу товарищу Жукову.

Сталин помолчал и продолжил:

— В городе с 20 октября вводится осадное положение. Нарушителей порядка предписывается

отдавать под суд военного трибунала, — он опять помолчал, потом, сделав рукой наотмашь короткий

энергичный жест, закончил:

— А провокаторов, шпионов и агентов врага — расстреливать на месте.

Окинув присутствующих быстрым прищуренным взглядом, спросил:

— Согласны?

Ответы были:

— Да! Конечно!

— Как всегда коротко и ясно!

— Исторический документ!

— Хорошо, — кивнул, головой Сталин, — Постановление ГКО принимается. Отныне Москва на

осадном положении. Надо, чтобы она стала для врага неприступной крепостью. Думаю, это всем

ясно. Заседание окончено.

С этими словами он подошел к аппарату прямой связи "ВЧ" и начал вызывать командующих

военными округами, тыловых районов страны.

* * *

Выскочив утром из подъезда, Виктор увидел на стене дома незнакомую белую афишку, подбежал и

быстро прочитал. Начиналась она словами: "Сим объявляется... Эти непривычные для его глаз и

слуха слова тут же почему-то, мысленно перенесли его в Петроград первых дней Революции. Они ему

чем-то напоминали слог первых революционных приказов и декретов. А слова о том, что

провокаторов, шпионов и прочих агентов врага нужно расстреливать на месте, привели его в восторг.

Именно такие слова он давно хотел услышать по радио или прочитать в газете. — Давно пора! —

радостно подумал он. И ему вдруг вспомнились слова песенки из кинофильма "Человек с ружьем", в

которой рассказывалось о том, как оборонялся от врагов революционный Петроград:

Черные силы метутся,

Ветер нам дует в лицо.

За счастье народное бьются

Отряды рабочих бойцов.

Насвистывая мотив песенки, он бодро и весело зашагал к заводу.

* * *

Скоро Москва стала военным лагерем. Доты, дзоты, противотанковые рвы и ежи, заграждения из

колючей проволоки опоясали и перекрыли не только ближние подступы к столице, но и многие ее

площади, улицы и перекрестки. Зенитные батареи глубже зарылись в землю, на крышах многих

домов зорко насторожились спаренные зенитные пулеметы, по улицам цокали подковами

кавалерийские патрули. Круглосуточно работали оставленные в городе цеха заводов, фабрик,

мастерские. А со стен домов, с телеграфных столбов, заборов, рекламных щитов, цехов и заводских

проходных — черным по белому: "Сим объявляется...".

* * *

О ноябрьском параде на Красной площади Виктор услышал в своем цехе по радио. Все кто

работал, собрались у репродуктора и, затаив дыхание, слушали все, что происходило на площади.

Слыханное ли дело! Москва в осаде, а товарищ Сталин так спокойно и уверенно говорит о разгроме

немцев и грядущей победе! Потом начался парад. Виктор слушал марши и перед его глазами, как в

детстве в библиотеке у дяди Яна, проходили мимо ленинского мавзолея шеренги красноармейцев с

винтовками наперевес, давая клятву отстоять Москву от фашистов. Только теперь они давали клятву

не одному Ленину, но и товарищу Сталину, который, вопреки всяким дурацким слухам, не только не

уехал из Москвы, но и сам назначил и принимает этот парад. И вот короткий парад окончен. Сводный

оркестр под звуки марша "Прощание славянки" покидает площадь. С минуту никто не проронил ни

слова. Потом кто-то крикнул: — Да здравствует товарищ Сталин! — Все зааплодировали. Когда

аплодисменты затихли, вдруг раздался тенорок Андреича:

Слушай, рабочий, война началася,

Кончай свое дело, в поход собирайся!

Смело мы в бой пойдем за власть Советов,

И как один умрем в борьбе за это!

Поначалу все от неожиданности несколько растерялись, но тут же пришли в себя и опять шумно

зааплодировали. А старый мастер, стараясь перекричать овацию в свой адрес, скомандовал: —

Хватит! Хватит! Наши винтовки нынче — станки! Включайте рубильники и к бою, сынки!

На следующее утро Виктор написал еще одно, третье письмо, на имя райвоенкома. В заявлении он

писал: "Уважаемый товарищ полковник! Я опять вынужден отвлечь Вас от важных дел. Но после

парада на Красной площади, с которого они все, наверное, пошли на передовую, я не могу больше

ждать. Если и на это мое заявление ответа не будет, я поступлю по-своему".

* * *

Прошло две недели, но повестки из военкомата все не было. "Что же делать? — думал Виктор. —

Неужели опять идти на поклон к этому полковнику? Но ведь он может запросто и за дверь выставить,

от такого формалиста все можно ожидать. А может плюнуть на эту чертову повестку и обойтись без

нее?..". Но, обдумывая последствия этого шага, решил, что этого делать нельзя. Во-первых, он не мог

быть таким безжалостным к матери, во-вторых, он нарушил бы договоренность с отцом, а в-третьих,