— Спасибо. И ты к нам приходи. У нас весело, мужички мои все про высокие материи спорят.
Вагон сильно качнуло на кривой, Лариса ойкнула, хватаясь свободной рукой за дверной косяк, а Людмила поддержала ее, по-матерински строго посоветовала: «Ты смотри, крепче держись. А то как раз...»
Перед станцией Шумково за контроллер сел Санька. Борис уступил ему «правое крыло» электровоза со спокойной душой: парень закончил железнодорожный техникум, пять месяцев ездит помощником, сдал уже в депо экзамен на право управления. Еще месяц — и можно будет говорить с машинистом-инструктором Щипковым о пробной поездке, Тогда, после нее, останется еще один экзамен — в управлении дороги, перед государственной квалификационной комиссией, и — считай — права в кармане. «Считай» потому, что и с ними еще не каждому машинисту доверят самостоятельную работу. Саньке предстоит поездить со Щипковым, доказать свои знания и умение управлять поездом на практике. И уж если машинист-инструктор не найдет к чему придраться... Конечно, маловато еще у Саньки опыта, бывает, теряется по мелочам. Но это пройдет. Поездит сам, почувствует, что значит за спиной семьсот — восемьсот человеческих жизней... А сейчас пусть посидит за контроллером. Перегон здесь спокойный, скорость невысокая — девяносто, машинист рядом стоит, успеет, в случае чего, все взять в свои руки.
Они поменялись на ходу. Санька ящеркой скользнул на место машиниста, положил руку на колесо контроллера, подмигнул Борису — здорово, мол! Борис нахмурился — не дури, парень, посерьезней, людей везешь. И Санька уселся поудобнее, сосредоточился, впился глазами в бегущие навстречу рельсы.
Шумково встречало «Россию» двумя желтыми сигналами светофора.
— Ну, кажись, тормозят.
— Похоже.
Санька даже привстал от огорчения. Надо же! Так хорошо ехали, двенадцать минут нагнали. Эх!
Втянулись на станцию, проползли по боковому пути мимо деревянного, старинной постройки вокзала, крыша которого напоминала шлем; стихли где-то под последними вагонами стрелки. На выходном светофоре тлел красный, и заныли, завздыхали тормоза, тягуче хлынул из магистрали воздух. Все медленнее ход поезда... Стала «Россия». И тотчас распахнулись двери тамбуров, посыпался из вагонов народ — что сидеть в духоте! Деревянный перрон вмиг заполнился разминающимся людом: кто к киоску с газированной водой кинулся, кто курево стал искать, а кто просто так стоял, на станцию глазел... Борис с Санькой осмотрели локомотив, вернулись в кабину. Санька поглядывал в окно, в сторону первого вагона; помахал сошедшей на землю Людмиле.
— А ничего она, — одобрил Борис. — Только... она москвичка, наверное...
Санька промолчал, пожал плечами — что он мог на это сказать? Сменил разговор:
— Надо же: Ключи проскочили, а здесь поставили. Литерный, что ли, за нами гонится?
— Да какой там литерный! — Борис вытянулся в кресле, отдыхал. — Забито, наверное, впереди.
— Скорый все же, Борь... Ты бы спросил у дежурного по станции — что там?
— Давай спросим.
Шилов взялся за рацию.
— Шумково!.. Дежурный!
— Ну? Чего орешь? — раздался близкий и недовольный чем-то голос.
— Машинист скорого говорит. Надолго поставили?
— Постой пока. Диспетчер приказал.
Послышалось раздраженное клацанье трубки..
— С этим не поговоришь.
— Да уж...
Борис высвободился наконец из кителя, вздохнул свободнее. Распахнул настежь форточку: жара донимала эту маленькую станцию Шумково, обрушилась теперь и на замерший поезд. Кабина сразу стала нагреваться, сильнее запахло разогретым машинным маслом.
— Кваску бы сейчас холодненького...
— Не помешало бы... Может, сходить, Борис? — Санька с готовностью вскочил, напялил на лоб фуражку, висевшую на самодельном крючке сбоку, под руками. Засуетился: — Квас тут, конечно, вряд ли найдешь, но хоть газировочки!
Столько нетерпения было в Санькином лице, так возбужденно и красноречиво горели его глаза, что Борис рассмеялся.
— Беги, беги. Не терпится с проводничкой поболтать? Только посудинку возьми, во что газировку-то брать будешь?
Санька выхватил из лежащего своего портфеля небольшой термос, потряс им возле уха — чаю там, кажется, не было. Торопливо шагнул из кабины.
— Одна нога здесь — другая там! — крикнул ему вслед Борис.
— Само собой! — Санька скатился уже с лесенки.
— Скоро поедем, механик? — спрашивает его кто-то подошедший к электровозу.
— А вот сбегаю сейчас за газировкой и поедем.
— Да что толку у него спрашивать? — слышит Борис. — Видите: красный горит.
— Горит, черт бы его побрал! — голос густой, сердитый. — Каких-то триста пятьдесят километров проехать не могут... Из всего проблему сделали. Да раньше по железной дороге — вспомните, Авенир Севастьянович, вы-то, Леня, молодой, не помните, наверное... вот я и говорю: раньше по приходу поезда...
Голоса разговаривающих мужчин стали удаляться, и Борис не расслышал конца фразы. Заинтересованный, высунулся в окно — три пассажира шли по перрону.
— Да, раньше по появлению моего электровоза на станции часы проверяли, — сказал им вслед Борис — А нынче...
В густой перронной толпе он поискал глазами помощника, гадая, куда бы тот мог двинуть в поисках газировки. На станции этой, Шумково, раньше они никогда не останавливались, где находится киоск с водой — бог его знает.
У первого вагона, сунув свернутые флажки под мышку, стояла стройненькая та проводница, разговаривала с какой-то женщиной. Почувствовав на себе взгляд, она подняла на машиниста глаза, сдержанно улыбнулась, как улыбаются друг другу малознакомые люди, и Борис невольно ответил ей тем же. На душе у него от этой улыбки стало хорошо, и он признался себе, что проводничка в самом деле милая деваха.
«А Лысков все же зря на меня зуб заимел, — некстати вдруг вспомнил Борис. — Самоконтроль — штука важная. В других депо почему-то доверяют локомотивным бригадам, а у нас уперлись — и все тут».
Пришло на память начало этой истории. Где-то Борис прочитал — в «Гудке», кажется, — что на одной из дорог машинисты многих депо ездят на самоконтроле — им разрешают самим расшифровывать скоростемерную ленту. На ленте этой, как на кардиограмме, все можно прочитать: с какой скоростью по какому участку ехал, где и как тормозил, выполнял ли предупреждения путейцев, применял ли рекуперацию[3], — в общем, как бы отчет машиниста о своем мастерстве и дисциплинированности. Стоит только опытному расшифровщику глянуть на ленту, сразу ему ясно: работал машинист со старанием и ответственностью или — так себе. Но бумажная эта лента обижала Бориса — почему, собственно, ему не доверяют? Да, сама лента, конечно, нужна: в спорном вопросе — она единственный документ, который может рассказать: правильно или с нарушениями вели поезд. И пусть она себе существует, пускай пощелкивает на ходу скоростемер — с ним даже уютнее как-то в кабине электровоза. И потом самому любопытно: не проморгал ли чего? Мог и отвлечься, конечно, особенно в конце поездки — устаешь все же. Но проверять себя — самому.
Однако начальник депо — ни в какую. «Что вы с этой идеей носитесь, Шилов? Что вам больше делать нечего? Сочтем нужным — сами всех вас на самоконтроль переведем!..» Ну, и так далее. Короче — не доверяют. Сознательности, мол, не хватает, подрасти еще надо.
Борис раз на собрании локомотивных бригад выступил, другой... Лысков вроде и не слышит. Сидит на сцене, бумажки перебирает. Тогда Борис прямо в кабинет к нему. Убедил вроде. Самоконтроль — «ленту чести» — для начала лишь пятерым машинистам доверили: Шилову, Синицыну, Спехову... Да и то — надо же додуматься до такого! — потихоньку их ленты все же проверяли. Дескать, доверие доверием, а развернуть лишний раз ленту не повредит. Тогда уж Борис речь закатил, на партийном собрании. Попало Лыскову. А машинистов с самоконтролем скоростемерной ленты прибавилось. Но с того времени отношения Шилова с начальником депо испортились. Лысков замечать стал только плохое, никогда Бориса не похвалит, не подбодрит. Уж на что полнехонек тогда красный уголок был, в день приезда Климова, замминистра, так Лысков не кого-нибудь, а его поддел: сними, мол, Шилов, фуражку. Все в фуражках сидели, а Шилова только и увидел.
Борис все же одернул себя: ну чего придираешься? Пал на тебя глаз начальника депо, вот и сказал. Ехал бы — не вспоминал бы о всякой ерунде. От безделья все эти мысли.
Ладно, пускай он тут не прав. А с шефством над электровозами что получилось? Ясно же, что ЧС-2 — не паровоз, по всей дороге туда-сюда мотается, неделями в депо не заходит. Глаз да глаз за каждым нужен. Наездников развелось — конца не видно. Приехал, сдал машину сменщику и — привет! Что там дальше с электровозом будет, как он себя чувствует — одни слесаря на ремонте знают. А почему бы им, машинистам да помощникам, не взять себе хотя бы по одному локомотиву? Ну, шефство над ним. И пару бы раз в месяц, допустим, прийти в депо, глянуть на него, как, мол, живешь-можешь? Смазать там, отрегулировать...
